Филькина круча
Шрифт:
Когда Толик вышел из здания школы, город уже одевался в сиреневый сатин сумерек. Небо опустилось ниже, а окна двухэтажных домишек, стоявших по правую сторону от трамвайных путей, теперь блестели розово-оранжевой слюдой. Он решил пройтись до Филькиной кручи, чтобы избавиться от неприятного чувства незавершенности. Обойдя школу и прошмыгнув через узенький пешеходный переход, Толик оказался в до боли знакомой рощице.
Небольшой кусок леса посреди города. Деревья и кусты здесь росли густо, дорожек для прогулок не было. В сущности, сюда никто, кроме школьников,
Постройку нельзя было увидеть с дороги: Филькина круча пряталась от посторонних глаз за частоколом осинника и стояла там, где не проходила труба теплотрассы, ближе к озеру, почти на самом краю обрыва, за которым начинался спуск к воде.
Домик этот был без углов, абсолютно круглое деревянное сооружение с конусообразной крышей, почерневшей от времени. Окон в домике тоже не было. Скругленную стену разбавляла лишь еле приметная, скособоченная дверца о пяти досках. Запиралась Филькина круча на тяжелый амбарный замок, украшенный проржавевшими железными клепками. Попасть внутрь было невозможно.
И хотя взрослые всегда смеялись над детьми, которые утверждали, что Филькина круча – это священное место, отчего-то они все равно провели теплотрассу аккурат в обход домика. Так, чтобы не сносить его и вообще никак не касаться.
Когда и кем была построена Филькина круча, никто точно не знал. Родители и другие взрослые нехотя отвечали на вопросы детей на этот счет, и мнения их всегда разнились. Кто-то говорил, что это просто какой-то горе-архитектор хотел увековечить свое имя в летах, кто-то – что это памятник культуры, настолько древний, что уже никто не мог с уверенностью сказать, когда он здесь появился и кем был создан. А кто-то говорил, что это просто времянка школьного сторожа, которого, впрочем, поблизости никогда не видели.
Как бы там ни было, он, Толик Червоткин, и его два закадычных друга, Санька Реутов и Паша Пахомов, частенько наведывались сюда. Три ботаника, лоха, задрота, им даже дали общее погоняло на троих, откусив по куску из их фамилий: Че-ре-паха. Черепашья кликуха так срослась с ними, что в какой-то момент ребята смирились и стали сами себя называть Черепахой.
Паха даже купил себе брелок в виде маленькой металлической черепашки. Когда Паха раскачивал брелочное кольцо на указательном пальце, черепашка с блестящими стеклянными глазками смешно болталась на никелированной цепочке, дрыгала подвижными лапками и вызывала в своем хозяине нескрываемые восторг и гордость. Паха частенько доставал ее из кармана и с важным видом заявлял, что это симпатичное мелкое пресмыкающееся и есть талисман их коалиции. Толик и Санька в такие моменты всегда тайком переглядывались, еле сдерживая улыбки, но никогда с ним не спорили.
Чтобы отбиваться от борзых пацанов, они всегда держались вместе. И если на улице вдруг резко раздавался крик: «Фу-у-у, сраная Черепаха прет!», они просто ускоряли шаг, чтобы быстрее свернуть за угол или нырнуть в подворотню, а там уже малыми перебежками – добраться до рощи.
Филькина круча
Толик знал, что их всех связывает настоящая дружба и Паха с Реутовым до конца будут за него и друг за друга горой. Но все же, даже при всей честности, которая была между ними, Толику всегда казалось, что они и чепухой занимались с некоторой скованностью и отстраненностью, свойственной чересчур серьезным людям.
– И все-таки я думаю, что это место не простое. – Толик сидел на насыпи, которой заканчивался лесок кручи, и смотрел на неспокойное озеро.
– Ага. – Паха обреченно закатил глаза. – Еще скажи, здесь живет дух Фильки?
– Кстати, а почему мы раньше не обсуждали эту тему? Кто такая Филька? – Толик резко обернулся и смешно сдвинул брови.
– Не кто такая, а кто такой! – поправил его Реутов.
– Да, какая разница, ек-макарек! – Паха сплюнул. – Это все равно лажа полная, если ты о том, что это место – алтарь какого-то там чувака-знахаря из прошлого. Это все литераторша наша придумала. Кукуха у нее свистит, вот и все.
– Ну не скажи, – парировал Толик. – Моя прабабка говорила, что здесь и правда жил какой-то сильный колдун. И между прочим, на твоем месте я бы плохо о нем не отзывался, а то мало ли…
– Да че? Че мне будет? Фигня все это… – Паха снова сплюнул, но, увидев серьезные лица Толика и Реутова, переменил тему. – Кстати, Толян, а ты, что ли, на Катьку запал?
Толик поднял правую руку и жестом послал Паху куда подальше.
– Ну а че? Она крутая телка, нет?
– Нет, – отрезал Толик.
– Ну окей, окей, не хочешь – как хочешь. – Паха перевел взгляд на Реутова, колупающего ногтем кору березы. – Санек, а у тебя как?
Реутов поднял на него глаза и, улыбнувшись, кивнул.
– Че, правда? – Паха удивленно округлил глаза и тут же присвистнул. – Ну колись, ек-макарек!
Толик позабыл про обиду на бестактный вопрос Пахи и тоже обернулся на Реутова. Санек молчал, но светился от счастья.
– Вот так надо, Толян, девчонок кадрить! – Паха не унимался. – Саму дочку литераторши, Натаху! Ай да Реутов, ай да сучий ты потрох!
– Сукин сын, – поправил его Санек.
– И че, и че, и че? Вы уже встречаетесь? И как она?
– Да отвали, Паха, а! Не лезь к ней.
Санек достал из кармана складной нож, вытащил клинок и принялся острием лезвия ковырять дыру в коре. Через какое-то время он припал губами к стволу. Паха отвернулся от него и стал вышагивать туда-сюда, раскручивая на пальце связку ключей с позвякивающим брелоком-черепашкой.
– И че ты так из-за девчонки развонялся? Думаешь, все, урвал классную телку? Да эта Натаха бросит тебя через два дня, ек-макарек! Она ж шляется с…
– Завали, я сказал! – Санек отнял рот от ствола, с его влажных губ стекали крупные прозрачные капли березового сока. Взгляд его налился яростью. Паха нахмурил брови и замолчал, а через какое-то время просто стал болтать о чем-то совершенно другом, ни на кого не глядя.