Философ на краю Вселенной. НФ–философия, или Голливуд идет на помощь: философские проблемы в научно–фантастических фильмах

Роулендс Марк

Часто можно слышать мнение, что свобода воли является основным условием человеческого достоинства. Не уверен, что смог бы дать четкое определение этого понятия. Но кажется, что в этой идее заключено представление о человечестве как некой привилегированной части мироздания. Если понятие человеческого достоинства предполагает именно это, то я совершенно уверен, что это не так. Я думаю, что в случае со свободой воли и человеческим достоинством все происходит как обычно: изнутри мы считаем, что обладаем тем, чем с точки зрения снаружи обладать не можем. Мы не можем иметь то, чего вообще не существует.

Как я уже говорил в начале главы, именно эта философская проблема доставляет самую сильную головную боль.

6

«Человек—невидимка»

Зачем быть нравственным?

«Кольцо Гигеса»

Кроме фильма, посвященного проблеме

личного тождества и отмеченного плодотворным сотрудничеством со Шварценеггером (см. гл. 4), голландский режиссер Пол Верхувен создал картину под названием «Человек—невидимка» (2000 г.). Здесь мы имеем дело с модернизированной версией сериала, снятого в 50–е—60–е годы XX века по одноименному произведению Г. Уэллса. К сожалению, этой картине Верхувена недостает философского наполнения, характерного для других его работ. Нет здесь ни смелой неповторимости, которой отмечена уже упомянутая лента «Вспомнить все», ни острой критики, касающейся общественно—политических проблем (как в «Звездном десанте»). По сути своей «Человек—невидимка» — переработка истории, рассказанной некогда греческим философом Платоном. «Кольцо Гигеса» — так называется эта история — можно найти на страницах «Государства», самого известного из произведений Платона.

Гигес, простой пастух, жил в стране под названием Лидия. Как—то раз, когда он пас своих овец, произошло сильное землетрясение, открывшее доступ в подземную пещеру. Набравшись храбрости, Гигес спускается в эту пещеру и находит там тело человека, превосходившего своими размерами всех живших тогда людей. На пальце у человека — золотое кольцо. Тогда Гигес, не погнушавшись мародерства, срывает с пальца покойника кольцо и спешит наверх, к своему стаду. Тем же вечером, находясь в компании других пастухов, Гигес случайно поворачивает перстень камнем внутрь и тут же становится невидимым. Его приятели, решив, что Гигес ушел, начинают говорить о нем как об отсутствующем, хотя на самом деле он сидит рядом. Повернув перстень камнем наружу, Гигес вновь становится видимым. Поняв, что за счастье ему привалило, пастух направляется в город, где он: 1) овладевает королевой, 2) убивает короля, 3) захватывает власть в стране и 4) становится родоначальником династии правителей, в числе которых был и знаменитый Крез.

Пожалуй, всякий согласится, что парень поступил хорошо, но в определенном смысле этого слова. Действительно: нищий пастух сумел достичь положения короля, поменяв тоскливые ночи в горах, когда товарищами его были одни овцы, на комфорт королевской спальни и управление целым государством. Но коль скоро с этой точки зрения Гигес поступил хорошо, возможно, существует и другая точка зрения, согласно которой он поступил плохо! Вот вопрос, который беспокоил Платона. Как человек здравомыслящий и рассудительный, греческий философ использует эту историю в качестве аллегории, выдвигая на первый план основополагающий вопрос философии нравственности: зачем быть нравственным? Имея кольцо Гигеса, задается вопросом Платон, стоит ли вам беспокоиться из—за того, чтобы ваше поведение не выходило за рамки приличий? Что помешает вам превратиться в законченного мерзавца, если отныне отсутствует всякая угроза разоблачения и наказания?

Предположим, что Гигес, не успевший еще обнаружить чудесное кольцо, все больше начинает страдать от одиночества у себя в горах. Дни сменяют друг друга, а ему нечем заняться, кроме забот о своем стаде. И вот как—то ночью ему приходит в голову мысль: «А почему бы мне не побаловаться с овечкой или даже с двумя?» К несчастью, этой ночью пастухи с соседних гор решают навестить Гигеса — и он уличен in flagrante delicto [13] с овечкой № 423 (или Баффи, как он любил называть ее). Все его оправдания вроде «Баффи застряла в кустах, и я просто пытался протолкнуть ее» не достигают своей цели. И Гигес становится объектом насмешек и оскорблений, которыми принято осыпать таких «любителей» овечек. Некоторые его собратья также занимались этим, но не были уличены. А он оказывается среди уличенных «любителей» овечек.

13

На месте преступления (лат.). — Примеч. ред.

Только подумайте, как могла бы сложиться ситуация, найди Гигес свое кольцо чуточку раньше. Что бы он получил в результате такой находки? Прежде всего — возможность действовать, не заботясь о последствиях. Получив кольцо, Гигес смог бы поступать, как ему заблагорассудится, успешно избегая при этом кары общества. Он мог бы оставаться в глазах окружающих человеком добропорядочным, даже если бы на самом деле уже не был таким. Став плохим, он без труда мог бы прикрыться маской невидимости. А тогда что было бы плохого в том, если бы Гигес решил позабавиться с Баффи? Таким образом, мы вновь оказались перед основополагающим вопросом философии нравственности. Возможно, это и не совсем то,

что имел в виду Платон, но надеюсь, вам удалось получить об этом некоторое представление.

«Человек—невидимка»

Фильм «Человек—невидимка» (Верхувен, 2000 г.) по сути своей является переложением истории о кольце Гигеса. Кевин Бейкон играет в нем роль ученого с задатками мерзавца. Однако он в самом деле наделен незаурядными способностями. Уже несколько лет он и Элизабет Шу пытаются найти способ, позволяющий делать вещи невидимыми. Они уже добились значительных успехов, экспериментируя с небольшими животными. Теперь им нужно испробовать действие своего препарата на более крупном животном — например горилле. Столкнувшись с нехваткой средств, Кевин Бейкон решает провести эксперимент над собой — это ему удается. Единственная «загвоздка» заключается в том, что он не может вновь стать видимым. Поэтому коллеги по работе натягивают на Кевина жуткую резиновую маску и запирают его в лаборатории. Но Кевин не слишком доволен тем, что ему приходится сидеть взаперти, когда за стенами лаборатории открывается столько заманчивых возможностей для невидимого человека. Он сбегает и начинает совершать неприглядные поступки, раз от разу все отвратительнее. Сначала он подглядывает за обнаженными женщинами, потом пытается изнасиловать Элизабет Шу (свою бывшую подружку). Затем убивает руководителя научных исследований и пытается расправиться со своими бывшими коллегами (что почти удается). Это старая история: Кевин играет человека, уже бывшего немного мерзавцем, который вовсе теряет голову, когда понимает, что может действовать безнаказанно. Но что же тут плохого?

Зачем быть нравственным?

Вопрос, который затрагивается в «Человеке—невидимке», нередко называют главным вопросом. На самом деле это, конечно, не так, хотя его значение трудно переоценить. Зачем быть нравственным? — вот вопрос. Что это значит? А вот что: все наши поступки имеют своим источником два вида причин. Во—первых, мы желаем что—либо сделать или получить. Что заставляло Кевина Бейкона подсматривать за обнаженными женщинами? И что подтолкнуло его к нападению на Элизабет Шу? Да просто он этого хотел. Иными словами, он был заинтересован в этих поступках. Этот интерес стал причиной того, что Кевин Бейкон поступил именно так, а не иначе. Но у него были и другие, более долгосрочные интересы. Например, сохранить в тайне секрет своей невидимости. Почему он был в этом заинтересован? Да потому, что это позволило бы ему и дальше делать все, что заблагорассудится, не опасаясь разоблачения и наказания со стороны общества. Подобные основания для наших поступков можно отнести к числу благоразумных оснований. Такого рода причины возникают потому, что у всех нас есть определенные интересы, которые, в свою очередь, возникают из наших желаний. Таким образом, благоразумные основания — это следствие того, что мы желаем. Но мы можем действовать и на основании иных причин. Порой мы делаем что—то лишь потому, что полагаем: так будет правильно. Не обязательно это «правильно» для нас — наше благоразумие здесь ни при чем. Просто мы полагаем, что это правильно с нравственной точки зрения. И в самом деле: часто получается так, что нравственно оправданное не совпадает с нашими желаниями и расходится с благоразумными основаниями для наших поступков. Если бы Кевин Бейкон с самого начала не был негодяем, то он, возможно, и не решился бы напасть на Элизабет Шу, и не стал бы составлять план убийства своих коллег, поскольку это было бы неправильным с точки зрения нравственности. Когда мы делаем что—то, считая это правильным, или, наоборот, воздерживаемся от каких—то поступков, считая их неправильными, мы действуем, исходя из нравственных причин.

И наш вопрос теперь звучит так: почему мы должны действовать, исходя из нравственных причин, а не на основании доводов благоразумия? Почему в ситуации, когда нравственные доводы вступают в конфликт с благоразумными — а это происходит довольно часто, — мы должны отдавать предпочтение именно нравственным? В этом и заключается основополагающий вопрос всего нашего морального уклада.

Господь наблюдает за нами

Если мы верим в Бога, тогда все предельно просто, потому что мы знаем, что Он наблюдает за нами. Даже если для других мы невидимы, для Бога это не является помехой. Более того: если мы начинаем вести себя, как Кевин Бейкон, мы знаем, что рискуем навлечь на себя Божий гнев, и кара Его не замедлит себя ждать.

Но ссылка на Бога превращает нравственные доводы в доводы благоразумия, делая их разновидностью последних. Ибо поступать нравственно — в наших же интересах, иначе Господь может отправить нас прямо в ад, где грешников уже поджидают демоны с раскаленными докрасна вилами. Вряд ли кто—нибудь из нас жаждет поближе познакомиться с этими вилами, и потому у нас появляется очень веское основание быть нравственными. Но это основание относится к категории благоразумных. Пока ад остается тем, что он есть, в наших интересах вести себя нравственно.