Философ на краю Вселенной. НФ–философия, или Голливуд идет на помощь: философские проблемы в научно–фантастических фильмах

Роулендс Марк

Теперь представьте себе всех, кто не вписывается в рамки нравственности, определяемой общественным соглашением. Сюда входят младенцы, дети, старики, а также калеки и умственно отсталые личности. Правда, обычно такие люди тоже входят в соглашение, но не прямо, а «по доверенности». У детей, как правило, есть родители и много других родственников, которые способны сильно подпортить вам жизнь, если вы поведете себя неадекватно по отношению к их детям. Но так бывает далеко не всегда. Представьте: вы и беременная женщина попадаете в результате крушения на необитаемый остров. Женщина умирает во время родов, но ребенок остается жив. Сочтете ли вы нравственным вести себя по отношению к ребенку так, как вам заблагорассудится, поскольку на острове нет никого, кто мог бы защитить

малыша, включив его в общественное соглашение?

Подобная ситуация бросает вызов всем нашим представлениям о нравственности. Однако теория общественного договора подразумевает, что все, кто не является для нас угрозой или не способен содействовать (прямо или косвенно) осуществлению наших желаний, выходят за рамки нашей морали. У вас нет обязательств перед этими людьми, и ваше поведение по отношению к ним — что бы вы ни сделали — не может считаться нравственным или безнравственным.

Нравственность, опирающаяся на общественное соглашение, — ложная нравственность. Трансформация Кевина Бейкона в невидимое существо кардинальным образом меняет для него целый класс людей, которые могли бы представлять для него угрозу или, наоборот, способствовать его интересам. Теперь все эти люди — в частности, Элизабет Шу и прочие коллеги Бейкона — оказываются, согласно теории общественного договора, за рамками нравственных обязательств. Во всяком случае, они «уходят» из рамок обязательств самого Кевина.

Таким образом, пытаясь убить их, Кевин не совершает ничего плохого. Вот это и есть, с моей точки зрения, ложный взгляд на мораль. Подобно другой, религиозно обусловленной теории, теория общественного соглашения не отделяет нравственное поведение человека от возможного наказания — на этот раз со стороны общества, а не Бога. Мысль о том, что мы в состоянии поступать нравственно лишь под угрозой общественного наказания, является одной из разновидностей социопатической точки зрения на мораль.

А не можем ли мы просто ладить друг с другом?

Мы по—прежнему находимся в поисках ответа на вопрос: к чему быть нравственным? Иными словами, почему мы должны больше считаться с доводами нравственности, чем благоразумия? Согласно одной из точек зрения, которую разделял и наш старый знакомый шотландский философ Дэвид Юм, мнение о том, что все мы по природе своей злобные, жадные, эгоистичные твари, готовые продать свою бабушку едва ли не первому встречному, не совсем верно. Большинство из нас ни за что не продали бы своих бабушек, даже если бы сам Роберт Редфорд пообещал нам за ночь с ней миллион долларов. Просто некоторые из нас любят своих бабушек. Некоторые из нас с симпатией относятся к окружающим. Некоторые из нас с полным правом могут считаться симпатичными людьми.

Следовательно, как можно заключить из высказываний Юма, далеко не все мы похожи на невидимого Бейкона. Некоторые из нас действительно любят своих друзей и коллег; мы рады видеть их и сожалеем, когда их нет рядом с нами. Таким образом, далеко не все мы — законченные мерзавцы. А это значит, что мы способны действовать, исходя из нравственных принципов, а не на основании доводов благоразумия: действовать благодаря чувствам любви, привязанности, симпатии, сострадания, которые мы испытываем по отношению к друзьям, коллегам и незнакомым людям.

Лично я не сомневаюсь в истинности данного утверждения. Разумеется, все мы в разной мере наделены способностью любить и сострадать, и все же подобные чувства живут в сердцах многих людей. И мы нередко позволяем нашим моральным принципам возобладать над доводами благоразумия, так как по природе своей мы не такие уж плохие создания. Но достаточно ли этого, чтобы со всей убедительностью ответить на вопрос: зачем быть нравственными?

Увы, нет. Что нам требуется сейчас в качестве ответа — это своеобразное оправдание тому, что моральные принципы должны в любой ситуации возобладать над доводами благоразумия. Иными словами, нужно отыскать причину, определяющую приоритет одних принципов над другими. Юм предлагает нам не оправдание, но простое объяснение. В чем тут разница?

А вот в чем. Допустим, вы говорите что—то из ряда вон выходящее, например: «Мне кажется, овечка № 423 была сегодня изнасилована». Ваши коллеги, шокированные этим донельзя, восклицают: «Как ты мог такое сказать?!» На что вы отвечаете: «Очень просто. Я открыл рот и произнес эти слова». Но они—то хотели услышать от вас оправдание сказанному ранее (поскольку, как всем давно понятно, № 423 не идет ни в какое сравнение с № 271). Вы же предложили им простое объяснение.

Вот так и с Юмом. Поскольку в большинстве своем мы с симпатией относимся к окружающим, то позволяем нравственным принципам возобладать над доводами благоразумия. Мы просто поступаем так, а не иначе — как в том случае, когда открываем рот и произносим ту или иную фразу. Но это нельзя считать оправданием тому, почему мы отдаем предпочтение нравственным принципам перед доводами благоразумия. Но зачем нам нужно это оправдание? А затем, что нам требуется своего рода оружие, которым мы могли бы поразить невидимого и распоясавшегося Кевина Бейкона. Нам хотелось бы как можно убедительнее доказать, что ему следует держаться в рамках приличия, даже если никто не принуждает его к этому. А чтобы наши слова не оказались пустыми, нам нужен «оправдательный документ», подтверждающий незыблемость следующего правила: нравственные принципы должны преобладать над доводами благоразумия. Мы не можем в данном случае просто положиться на утверждение — пусть даже справедливое, — что у многих людей все так и происходит.

Кант и человек—невидимка

Несколько иначе отвечает на вопрос, зачем быть нравственным, немецкий философ XVIII века Иммануил Кант. Его ответ можно выразить одним словом — последовательность. Если вы поступаете безнравственно, значит, вы, по сути своей, непоследовательны. Безнравственность сводится здесь к непоследовательности.

Отвечая на вопрос «зачем быть нравственным?» с точки зрения общественного договора, мы волей—неволей пытаемся свести нравственные принципы к доводам благоразумия. Когда мы говорим: вам следует (по моральным причинам) сделать то—то и то—то, — это означает, что вам следует поступить так, исходя из соображений благоразумия. Это в ваших интересах — долгосрочных или краткосрочных. Но гений Канта заключался в том, что он смог разглядеть еще один смысл этого «следует» — логический, или разумный. С этой точки зрения, если вы верите, что Пол Верхувен снял фильм «Человек—невидимка», то — исходя из соображений логики — вам следует поверить и в то, что Пол Верхувен снял хотя бы один фильм. Но если вы верите только в первое и отрицаете второе, то вы логически непоследовательны.

Таким образом, идея логической последовательности подводит нас к третьему значению «следует» — в дополнение к нравственному и благоразумному. Если вы верите в А, то, рассуждая логически, должны верить и во все, что проистекает из этого А. Иными словами, Кант пытается свести нравственное «следует» к логическому, а не к благоразумному.

Согласно Канту, благое — или нравственно оправданное — деяние всегда является результатом доброй воли. Под «волей» он в данном случае подразумевает «намерение» или «побуждение». Существует философский термин, наиболее точно отражающий позицию Канта. Подобную точку зрения принято называть деонтологической теорией нравственности.

Согласно этой теории, определить, нравственный или безнравственный характер действия, можно по тому, каким было намерение лица, совершившего это действие. В данном случае характер поступка напрямую увязывается с характером побуждений, подтолкнувших человека к этому поступку. И в этом деонтологическая теория нравственности кардинально расходится с консеквещиализмом, согласно которому нравственность или безнравственность любого поступка определяется только последствиями этого поступка. Как утверждают консеквенциалисты, узнать, насколько нравственно вы поступили в том или ином случае, можно, лишь оценив последствия совершенного поступка. Что же касается вашего побуждения, то оно никак не влияет на характер самого действия.