Философия и психология фантастики

Фрумкин Константин Григорьевич

Итак, реалистический текст может порождать воображаемую параллельную реальность с не меньшим успехом, чем фантастический, - более того, для создания иллюзии второй реальности фантастике приходится заимствовать реалистический инструментарий. Но между спровоцированным произведением искусства воображаемого мира и "настоящим" миром людей из плоти существуют сложные, динамические отношения. С одной стороны, мир, созданный искусством, имеет явную претензию быть отождествленным с настоящим миром. Эта претензия подкрепляется таким его свойством, как "подобие" - или "правдоподобие". Эта претензия базируется также на том обстоятельстве, что источником воображаемого мира является информационное сообщение (скажем, в форме текста), - а исконно любое информационное сообщение было сообщением о настоящей действительности. Но в то же время немало сил противодействует отождествлению двух реальностей. Среди этих сил могут быть и общие соображения о специфике литературной реальности, и недоверие к данному конкретному тексту, его недостаточное правдоподобие. Факторы, способствующие и препятствующие отождествлению двух миров, складываются в своего рода баланс сил, являющийся индивидуальным для всякого текста, для всякой культурной

эпохи, да, пожалуй, и для каждого читателя. Точный "замер" степени тождественности двух миров сделать невозможно - вернее, функцию такого замера могло бы выполнить психологическое исследование, принимающее во внимание индивидуальную силу воображения каждого читателя. Но все-таки можно предсказать, что в деле "отождествления" реалистический текст всегда даст фору фантастическому. Мир, порожденный реалистическим произведением, воображается не полностью расщепленным с миром, в котором живет читатель. Но отождествлению с последним заведомо фантастического мира мешает сам статус фантастического, который означает заведомое отклонение от реальной действительности. С точки зрения логики весьма странно отождествлять два мира в условиях, когда наше внимание специально привлекается к различию действующих в них законов. Правда, в фантастических романах можно найти массу аргументов в пользу того, что чудеса и фантастические феномены вполне возможны - мы не все знаем о нашем мире, в нем есть скрытые пласты, обыденный здравый смысл часто обманывается и т. д. Кстати, эта применяемая в художественной литературе аргументация почти неотличима от аналогичной нехудожественной риторики, доказывающей возможность религиозных чудес или паранормальных явлений. Но такого рода аргументы, как бы убедительны они не были, вступают в противоречие со статусом фантастики как фантастики. И если читатель будет убежден этими аргументами, его отношение к содержанию романа станет амбивалентным до парадоксальности: это заведомая ложь, которая смогла убедительно доказать, что она может оказаться правдой. Поэтому чаще всего попытка осмыслить соотношение двух миров приводит к необходимости представить тот или иной зазор, разделяющий два мира и тем самым позволяющий им обладать разными свойствами и закономерностями. Например, этот зазор может пониматься как толща времени, разделяющая "настоящее настоящее" от "фантастического будущего" - причем в данном случае к настоящему относится также и обозримое, и предсказуемое будущее (будущее в полном смысле слова непредсказуемо и поэтому всегда фантастично). Необходимость этот или иного зазора вытекает из закона, сформулированного Станиславом Лемом, рассуждавшим в "Сумме технологии" о создании искусственных миров: "Чем выше будет степень изоляции созданного нами мира от естественного, тем заметнее будет и отличие действующих в данном мире законов" 160).

Впрочем, сколь бы удивительным не был фантастический мир, он не будет небывалым во всех своих элементах. В любом случае, фантастические феномены будут соседствовать с правдоподобными элементами более того - скорее всего фантастическое на правах редкостного уникума будет окружено находящимися в большинстве реалистическими деталями. Такое соотношение фантастического и правдоподобного вытекает из самой природы воображения - Чернышевский был, в общем-то, прав, когда говорил, что "фантазия - способность очень слабая, она не в силах отделиться от действительности" 161). Но это означает, что зазор, о котором мы говорили выше, можно представить не только между двумя мирами, но и внутри воображаемого мира - между правдоподобными и неправдоподобными элементами. По одну стороны границы будут находиться те феномены, которые не противоречат нашему опыту и которые, следовательно, несмотря на то, что они являются воображаемыми, могут быть признаны тождественными с "настоящим" миром. По другую сторону от границы-зазора будут находиться чудеса, которым никогда не суждено слиться с действительностью.

Разумеется, требование такого зазора существует только в современном мировоззрении, исходящем из универсального единства законов природы, и, следовательно, способного допустить чудеса только в изолированном от остальной природы анклаве. И дело не только в научном физикализме. Само фантастическое может возникнуть лишь благодаря тому, что человеческое мышление способно выделять в действительности какой-либо отдельно взятый элемент. Далее воображение может изменять этот элемент - невзирая на существование связей между ним и остальной вселенной, а также на то, что в реальной действительности такое изменение не могло бы произойти, причем именно потому, что данный элемент является составной частью мира, привязанным к нему и его законам бесчисленными связями. Если, несмотря на все это воображение, все-таки преобразует выбранную им вещь, то связи этой вещи с миром оказываются как бы оборванными, а сама вещь оказывается в изоляции от остального мира, - она отделяется от него невидимой, но могущественной границей-зазором. Сартр в книге "Воображаемое" отмечает, что в отличие от элементов реальности, воображаемый образ всегда изолирован и не является частью некоего мира. Но еще до Сартра этот подход к воображаемому в искусстве был выдвинут Бахтиным. Так называемый вымысел в искусстве, - писал Бахтин, - есть лишь длительное выражение изоляции: изолированный предмет тем самым и вымышленный, то есть не действительный в единстве природы и не бывший в событии бытия"162). А еще раньше, чем Бахтин, Теодюль Рибо говорил, что источником фантастического является так называемое "расплывчатое воображение", которое пользуется "отвлеченно-эмоциональными образами". Эти образы "сводятся к нескольким качествам или атрибутам предметов, заменяющим всю совокупность их восприятия, и выбираются из среды всех прочих качеств и атрибутов по причинам, которые могут быть различными, но исходят одинаковым образом из области внутреннего чувства"163). Это означает, что, используя только одно из качеств вместо целостной вещи, воображение может помещать эту вещь в сочетания и ситуации, с которыми несовместимы другие качества вещи, но воображение могущественно именно потому, что оно их игнорирует, а выбранные качества от них изолирует.

Современная наука представляет природу как сложную систему отношений. Но обыденный

человеческий взгляд на мир различает вещи и отношения, причем вещи представляются более твердыми и инертными, а по сравнению с ними отношения кажутся эфемерными и легко заменимыми. Недаром герой Платонова, которому представилось размышлять над марксистскими категориями "вещь" и "отношение", последнее "понимал как ничто". Именно на таком существенном различении двух неравноправных слоев бытия базируется сама способность воображения. В конечном итоге фантазия есть способность к комбинированию элементов опыта. Для того чтобы комбинирование стало возможным, между отдельными фрагментами бытия должны обнаружиться мягкие и доступные разрушению "швы". Роль этих швов и выполняют связи между вещами, которые воображение считает возможным игнорировать. Воображение выделяет вещи из мира, отделяет свойства от самих вещей и либо изменяет их, либо сочетает в ранее не встречавшихся комбинациях. Говоря словами Николая Лосского, "...иллюзия есть субъективное сочетание транссубъективных элементов опыта" 164).

Конечно, "чудесность" - это не только "изолированность". Изолированный предмет можно понимать не только как порожденный фантазией, но и как являющийся проявлением некой иной реальности. То есть будучи изолированным от здешней, обыденной реальности, он "на самом деле" является вписанным в другой, невидимый контекст. Здесь появляется непреодолимая амбивалентность в истолковании всякой вещи, лишенной связей с окружающим нас миром - она может оказаться и плодом воображения, и агентом Другого мира. Именно поэтому изолированные предметы могут обладать совершенно особого рода эстетичностью. Например, по мнению Олдоса Хаксли, в живописи изолированные предметы "...обладают визионерским свойством внутренней значимости, усиленным изоляцией и несвязностью до сверхъестественного уровня" 165). Хаксли считает, что "...изолирование предмета стремится облачить его абсолютностью, придать ему тот более-чем-символический смысл, который тождествен бытию"166).

Кроме того, изолируется воображаемый предмет не только от физико-химических взаимодействий с окружающими вещами, но и от отношений, имеющих для писателя и читателя моральную значимость, - например, экономических. Последствия этого могут быть самыми разнообразными, фантастика, как известно, является инструментом социального моделирования, она включает в себя множество утопий и антиутопий, но может быть еще важнее тот факт, что воображенный мир оказывается "миром свободы", той реальностью, куда приятно убежать от действительности - именно поэтому теоретик революции Герберт Маркузе придавал искусству значение как феномену, находящемуся в родстве с послереволюционным будущим. По мнению Маркузе, в эстетическом воображении объект представлен свободным от полезности, цели и вообще своей финальности и завершенности: "Этот опыт, освобождающий объект для его "свободного" бытия - работа свободной игры воображения" 167).

Итак, мышление, оперирующее категорией "фантастическое", обязано скрыто или явно предполагать границу-зазор, отделяющую построенный воображением фантастический мир от настоящей действительности либо фантастические элементы внутри воображаемого мира. При этом фантастические элементы, которые мыслятся изолированными, сами считаются мирами особого рода. Если мы позволяем себе употреблять слово "мир" во множественном числе, то критерий, отличающий "мир" от других множественных вещей, будет именно его изолированность, замкнутость на самом себе.

Все вышесказанное отнюдь не означает, что воображение всегда создает собственный мир "по мотивам" литературного приведения. Иногда фантазия читателя может быть возбуждена с помощью особого рода средств, содержащихся в литературном произведении. Но последнее может или не справиться с задачей возбуждения фантазии, или вообще не ставить перед собой. Типичными причинами сбоев в "миросоздательной" работе фантазии являются:

– наличие в тексте противоречий, не позволяющих вообразить мир данного произведения целостным;

– наличие в тексте знаков, не обладающих для данного читателя определенным наглядным значением;

– наличие в тесте стилистических украшений, переключающих внимание читателя с содержания на форму.

Многочисленные литературные эксперименты в романтизме, модернизме и постмодернизме часто порождают знаковую систему, не позволяющую воображению начать работу, и поэтому смысл этих литературных произведений остается не отделенным от его текстовой субстанции. Однако утверждать, что так происходит всегда - значит отрицать существование воображения. Впрочем, вполне можно понять, почему литературоведение склонно отождествлять тексты с порождаемыми последними виртуальными мирами: литературоведение есть наука о текстах, но здесь мы имеем дело не с филологическим, а с антропологическим и психологическим феноменом, новый мир создается не текстом, а имеющим дело с текстами человеком.

Именно поэтому можно согласиться с тем, что Цветан Тодоров говорит об антагонизме фантастики и поэзии. Под поэтичностью Тодоров понимает тяготение языковых знаков к самодостаточности и бессвязности. По словам Тодорова, "если, читая текст, мы отвлекаемся от всякой изобразительности и рассматриваем каждую фразу как чисто семантическую комбинацию, то фантастическое возникнуть не может. Как мы помним, для его возникновения требуется наличие реакции на события, происходящие в изображаемом мире"168). Разумеется, для того, чтобы человек мог реагировать на события, происходящие в изображаемом мире, для начала должен возникнуть сам изображаемый мир, а он может возникнуть только благодаря воображению. Бессвязность и поэтическая непрозрачность языковых знаков порождает те самые сбои в работе воображения, о которых мы говорили выше. Чрезмерное отсутствие наглядности в повествовании делает "поэтичность" несовместимой с фантастическим с точки зрения определения последнего. Если фантастика есть изображение события, отклоняющегося от реальности, то это значит, что в тексте должно вычитываться нечто, расшифровываемое как событие, хотя и не соответствующее реальности, но сопоставимое с ней. Однако чрезмерно "поэтический" текст представляется читателю не как изображение события, а как серия слов, влекущих за собой более или менее выразительных образы и ассоциации. Если нет события, то нечему отклоняться или соответствовать реальности.