Философия и психология фантастики
Шрифт:
В этом противопоставлении компактности и рассеяния - главная причина, почему оккультисты и фантасты находятся в оппозиции к науке и философии причем, Истина и Тайна истории некий компактный предметный регион, который можно подсмотреть и засекретить, оградив стенами эзотеризма, или эта тайна рассеяна в миллионах фактов и подробностей, которые можно обобщать до бесконечности?
Впрочем, согласимся с тем, что для того, чтобы понимать общество и историю, надо иметь в руках нечто компактное. Вопрос в том, какой природы будет эта компактность: компактность концепции, обобщающей разрозненные социальные факты, или компактность факта, признанного ключевым?
Добавим аргумент сторонникам "осведомленности": никто не осмелится утверждать, что все великие социологи и социальные философы, все Карлы Марксы, Максы Веберы и Толкоты Парсонсы дали нам в руки теории, которые позволяют понимать и предвидеть общественное развитие. И это закономерно: ведь в реальной действительности факты существуют в рассеянном виде, и их концентрация в социальных теориях и категориях будет неизбежно
Слабость науки всегда оказывается капиталом в руках криптоисториков. Можно вполне согласиться с мнением Андрея Шмалько, утверждающего, что неизвестные, малоизученные либо недостоверные зоны истории являются наиболее благодатной почвой для криптоисторической фантастики. Поскольку последние минуты жизни комдива Чапаева достоверно не отслежены, то в принципе можно предположить, что он не утонул в Урале, а выжил и уехал во Внутреннюю Монголию, как это утверждается в романе Пелевина "Чапаев и Пустота" 203). Но нужно осознать, что криптоисторики говорят не просто о тайных фактах, а о "тайных пружинах" событий. В обычных - не фантастических исторических романах, очень часто придумываются события, которых не было, но которые могли бы быть. Но криптоисторики - даже когда действуют в указанной Валентиновым области неизвестного - не просто додумывают неизвестные факты, а додумывают их более значимыми и влиятельными, чем они могли бы быть в принципе. В криптоистории даже нефантастические факты оказываются фантастически значительными.
Всякое оккультное или теософское истолкование истории, любые разновидности "теории заговоров", всякое преклонение перед могуществом тайных обществ или спецслужб, полагаемых главными двигателями истории, всякая привязка истории к астрологии неизбежно находится в оппозиции к "обычным" социальным наукам, поскольку они исходят из совершенно несовместимых методов истолкования исторических процессов. Говоря это, мы имеем в виду вовсе не ту несовместимость, о которой говорили в XIX веке, когда рассуждали о несовместимости научного и религиозного подходов к истории. Тогда речь шла о несовместимых содержательных предпосылках: одни говорили о божественных влияниях, другие - о влиянии экономических факторов. Мы говорим совсем о другом, более формальном и в то же время - более радикальном различии. Вкратце суть этого различия заключается в следующем: криптоисторический взгляд на историю есть дискурс осведомленности, в то время как социология - дискурс анализа. Одни пытаются обобщать реальность, у которой, говоря словами Гете, нет ни ядра ни оболочки, другие - знают Ядро и могут со спокойной совестью игнорировать оболочку. О том, насколько распространены в современной социальной мысли такого рода криптоисторические концепции, может свидетельствовать нижеследующий критический пассаж, направленный Славоем Жижеком против современной западной леволиберальной мысли: "Если традиционные культурологические исследования критикуют капитализм, то делают они это в соответствии с типичными кодами голливудской паранойи: враг - это "система", скрытая организация, антидемократический заговор, а не просто капитализм и государственные аппараты. Проблема этой критической установки не только в том, что она подменяет конкретный социальный анализ борьбой с абстрактными паранойальными фантазиями, а в том, что - в совершенно паранойяльной манере - она без необходимости удваивает социальную реальность, как если бы за "видимыми" капиталистическими и государственными органами стояла тайная Организация. Нужно признать, что нет никакой необходимости в существовании "организации в организации", заговор уже присутствует в самой "видимой" организации, в капиталистической системе, в том, как функционируют политическое пространство и государственные аппараты" 204).
Вполне возможна и религиозная философия на почве дискурса анализа. Такова, например, историософия Бердяева. Бердяев признает наличие в истории мистической тайны, но подойти к этой тайне он считает возможным лишь исходя из исторических фактов, и в смысле опоры на факты Бердяев ничем не отличается от "светского" социолога. Бердяев, писавший о религиозном смысле либерализма и метафизическом смысле коммунизма, очень бы удивился, если бы ему сказали, что изыскиваемый им исторический ноумен весь без остатка заключается в нескольких розенкрейцеровских обрядах да еще в нескольких проведенных чекистами тайных операциях. "У ноумена, - сказал бы философ нет конкретного места, его надо уметь увидеть сквозь феномены, то есть через известные исторические события". Так что, повторим, борьба социологии с оккультизмом, истории с криптоисторией - это вовсе не борьба материализма с религией, а борьба обобщающего разума с концепцией, в соответствии с которой имеются компактные ключевые реальности, и с помощью них историей можно управлять, как кораблем с помощью штурвала. Дискурс осведомленности считает общество уже обработанным некой разумной силой так, что в нем, как в рукотворной машине, выработались управляющие подсистемы, в то время как дискурс анализа считает общество феноменом, более близким к природе и в историческом масштабе неуправляемым.
Вот другой пример этого
Итак, с одной стороны, историки тщетно стремятся достичь идеала истины, а с другой стороны, творцы современных мифов говорят, что есть таинственные книги, где истина уже есть в готовом виде. Историки бессильны узнать Правду об Истории - и это потому, что она от них сокрыта. У магов есть книги, где эта Правда уже содержится в готовом виде, надо лишь проникнуть в секретное книгохранилище и ее прочесть. Это все тот же снобизм чекистов: гражданские историки ничего не знают об истории,, поскольку им не доступны наши архивы, где содержатся такие тайны, что им и не снились.
Писатель, придерживающийся криптоисторической парадигмы, оставляет за скобками все проблемы, относящиеся к сложности реконструкции исторического прошлого; все сложности, связанные с тем, что факты истории приходится собирать по крохам; что, наконец, даже тогда, когда факты достоверно установлены, их интерпретация, понимание движущих сил исторических процессов все равно остается предметов запутанных теоретических разногласий, и у двух историков часто есть три интерпретации одного и того же события - даже если эти историки не расходятся в описании его фактической стороны; впрочем, описание зависит от интерпретации, а та от описания, и это замкнутый порочный круг, неразрешимая герменевтическая проблема. Носителям криптоисторического мышления не приходит в голову вопрос, как написаны "тайные книги истины". Ведь и летописцы тайных обществ подвержены герменевтическим затруднениям не в меньшей, а то и в большей степени, чем обычные историки - хотя бы по той причине, что, смеем думать, эти летописцы самодовольны и не бывают в курсе последних исторических дискуссий.
Чем, собственно, книги магических "дозоров" будут отличаться от обычных исторических книг, в которых "слишком мало правды"? Да тем, что в них будет привлечена еще одна группа фактов. Но здесь нет ничего особенного, и эзотерическим летописям суждено затеряться в исторической литературе. Ведь исторические школы и концепции тем и отличаются между собой, что в разных школах на первый план выдвигаются разные группы фактов (соответственно, другие группы фактов задвигаются на второй план, а то и вовсе игнорируются). Конечно, "маги" возразят, что их факты - очень важные (чекисты тоже думают, что история творится их спецоперациями). Но при всем уважении к чудесам и спецоперациям: мало быть магом или чекистом, чтобы понимать истинное влияние собственных поступков на исторические процессы. Здесь нужна социальная философия, и ее не могут заменить даже предсказатели, поскольку предсказатели с их магическими кристаллами могут увидеть лишь конкретное событие, а реальность состоит из бесконечного числа событий, их подробностей и граней. Эти подробности с грехом пополам пытается интерпретировать философия, ее невозможно сымитировать и нечем заменить. Есть мнение, что исторические события предопределены фатально, и отдельные "спецоперации", по большому счету, не могут повлиять на их исход; возможны ситуации, когда "спецоперация" имеет непредвиденные отдаленные последствия, которые могут иметь результат, обратный намерениям инициаторов операции. Можно возвести на престол прогрессивного и либерального государя, - но он может отойти от своих принципов под давлением объективных обстоятельств. Но это еще простой пример; а как быть с оценкой политики, с оценкой эпохи, у которой тысяча аспектов, и одни вроде бы позитивные, другие - негативные, а третьи - еще надо поспорить? Здесь не поможет ни магия, ни навыки Штирлица, ни доступ в секретные архивы. Между нами - здесь ничего не поможет.
Мифологическое мышление, находящее свое характерное выражение в таких романах, как "Гиперборейская чума" и "Ночной дозор", делает наивный методологический ход, напоминающий тот, что в свое время был сделан автором умным и даже изощренным, а именно мистиком и математиком П. Д. Успенским в его книге "Терциум органум". Познакомившись с топологией, с представлениями о четвертом измерении и с тем, какие фантастические перспективы сулят эти представления, Успенский провозгласил: перед нами решение проблемы кантовской вещи в себе! Кант писал, что в восприятии нам даны только вещи для нас, а вещи, как они есть сами по себе, нам недоступны, но так тут все ясно: нам в восприятии даны лишь трехмерные реалии, а "вещи в себе" - это вещи в четырех измерения! То, что вещь в себе, пожалуй, недоступна в принципе и по определению, ему в голову не приходило. Наивное смешение философии с наукой произошло примерно по следующей схеме: вещь в себе вне нашего восприятия, четвертое измерение - тоже вне нашего восприятия, значит, четвертое измерение - это вещь в себе. Тем же самым ходом мысли воспользовалась и наша историческая мифология: историкам недоступна полная истина об истории, историкам недоступны сверхсекретные архивы КГБ, значит, истина содержится в этих архивах.