Философия имени [Тень совершенства]
Шрифт:
— Если я правильно понял, — Торосов с хрустом сцепил пальцы, — то и в худшем случае мы успеем лечь на обратный курс?
Кошечкин облизал пересохшие губы.
— Успеем…
— Уже лучше, не люблю изображать из себя “летучего голландца”… — К уголкам глаз капитана сбежались морщинки, которых прежде вроде бы не было. — И главное, есть время подумать, не так ли? Тогда давай помечтаем о докторской мантии.
— Мантии?…
— Именно! Раз двигатель эксплуатировался правильно, что для меня несомненно, заводской брак исключён, никакого разрушающего извне воздействия нет, уж я бы
— У тебя затрясутся, — со слабой улыбкой сказал Кошечкин. — У тебя затрясутся…
Ему захотелось быстрее очутиться за пультом.
— Вот и прекрасно. Запускай для начала свой резерв, посмотрим, что будет.
— Разрешите прежде один вопрос, — грубо раздалось у них за плечами.
Разом обернувшись, оба с гневным недоумением уставились на невесть откуда взявшегося Басаргина, но на того это не произвело никакого впечатления, он так и остался стоять, стиснув пальцы и подавшись вперёд, и эта его поза не была вызовом или чем-то нарочитым, она лишь отвечала той сосредоточенности лица и взгляда, когда все побочное отметается ради предельного усилия мысли.
— Ну?… — невольно сорвалось с губ капитана.
— Пожалуй, вопросов все-таки два. — Лицо Басаргина встрепенулось. — Первый: что делают ремонтники с негодными деталями? Выбрасывают?
— Нет, это неэкономно, — недоуменно ответил Кошечкин. — Цикл замкнут, они используются для других целей, для нас каждый грамм — это…
— Для каких “других”? Точнее. Сами ремонтники, конечно, тоже ломаются, и нужны новые; создаются ли они только из вещества погибших или в ход идут ещё и бракованные детали?
— Да, если так эффективней. Процесс, видите ли, саморегулирующийся, иной здесь невозможен…
— То есть, следуя заданным критериям эффективного использования любых отходов, какие возникают в машине, самовосстанавливаясь и самосозидаясь, ремонтники потребляют всякий пригодный для этих целей дефектный материал. Похоже на работу антител человеческого организма, вы не находите?
— С той разницей, — хмуро отозвался Кошечкин, — что это машинная, нами созданная и запрограммированная подсистема.
— Которая, раз её создали люди, может забарахлить и сломаться, но не может посамовольничать? Вот теперь я уже почти убеждён, что причина грозящей нам аварии кроется не в машине, а в вашем к ней отношении!
— Проясните, — резко сказал капитан. — И пожалуйста, покороче.
— Покороче не выйдет, — упрямо наклонил голову Басаргин. — Понимаете, конструкторы обязаны вам дать сверхмощный, высокоэффективный, надёжный двигатель, и они его вам дают, используя свои знания, свои методы и, понятно, не обращаясь ко всякой посторонней философии вроде теории объект-объектных преобразований или раскрытия метаинтервальной неопределённости. А если и обращаясь, то лишь в связи с давним беспокойством насчёт возможности создания машинного, уже неподконтрольного нам интеллекта. Но эволюция никогда не бывает односторонней!
— А-а! — Взгляд Кошечкина напрягся. — Уж
— Да! Любая предоставленная самой себе эволюция расщепляется на линию прогрессирующего усложнения и линию регрессирующего упрощения. Так биоэволюция породила, с одной стороны, человека, а с другой — паразитов человеческого организма вроде гельминтов и вирусов. Так в социуме век за веком возникали всевозможные тунеядцы, которых сами знаете как трудно оказалось изжить. В техноэволюции до сих пор не наблюдалось ничего подобного единственно потому, что в силу её простоты и контролируемости мы автоматически отсекали ненужную нам ветвь паразитарности. Это длилось так долго, что конструкторам и в голову не приходила мысль о возможности спонтанного регресса их творений. Но закон эволюции — закон! Стоило создать наисложнейшую машину, для которой потребовалась вот такая, в сущности, уже неподконтрольная технофауна, как он сработал. Я не знаю, что послужило толчком, как переродились ваши ремонтники, но коль скоро они потребляли ткани своего техорганизма, какая-то их часть неизбежно должна была регрессировать в хищников-паразитов. Примерно так, если называть вещи своими именами. Буду рад ошибиться, но, по-моему, досылать в машину ещё ремонтников все равно что лечить грипп инъекцией злейших вирусов…
Секунду-другую в оцепенелом молчании был слышен лишь каменный грохот двигателей. Ошеломление было так велико, что вырвавшийся наконец вопрос капитана оказался весьма далёким от первоочередных забот.
— Выходит, с дальними звёздами покончено?! Мы не можем совершенствовать технику, не усложняя её, а на этом пути…
— Нет, отчего же? — пожал плечами Басаргин. — Мы боремся с вирусами, придётся и технике это пережить. Просто мы не знали, как, когда и почему затормозится технопрогресс, теперь, возможно, знаем.
— Возможно! — Торосов будто очнулся. — Твоё мнение, Виктор.
— Гипотезу легко проверить, — с усилием выговорил Кошечкин. — Мы уже увеличивали число ремонтников и… Если это закономерность, то новая попытка…
— Резко ухудшит наше и без того скверное положение, — угрюмо кивнул Торосов. — Словом, спасайся или в поисках лекарства проверяй теорию. Что ж, товарищ старший механик: ваше хозяйство — вам и решать. Действуйте!
С этими словами он тяжело отшагнул к выходу. Кошечкин, для которого воздух внезапно стал сух и удушлив, невольно взглянул на философа, но тот лишь развёл руками.
— Не считайте меня провидцем, сама идея “машинной болезни”, увы, пришла ко мне не далее как сегодня утром…
Все было правильно. Философ мог теоретизировать, капитан мог приказывать, но решать предстояло ему, Кошечкину. Все, что в его жизни было до этого, было лишь подготовкой вот к этой минуте, и уклониться от неё он не мог, как бы того ни хотел.
Мерно и замороженно в этой своей мерности гремел двигатель, по стенам и лицам все ещё скользили спокойные отсветы “полярного сияния”, машина пока не замечала своей болезни, если то была болезнь, и человек с неподходящей фамилией Кошечкин, но со звучным именем Виктор должен был сделать к ней один-единственный шаг, от правильности которого зависела судьба тех, кто был рядом.