Философия одиночества
Шрифт:
Для Дали Гала — единственная и неповторимая Муза. Она есть его воля и мужественность, направляющая женскую стихию Дали, — ибо зависимость от бессознательного всегда есть женская стихия. Воля Галы приводит к удивительной законченности работ Дали. Только дополненная этой волей к успеху, фантазия Дали создает его неповторимое творчество. Хаос становится космосом.
Дали убежден в уникальности Галы. Но по сути дела Гала есть универсальная Муза сюрреалистов, выбравшая себе и влюбившаяся в наиболее перспективного из них.
Того,
Дали вынужден вечно жить, постоянно доказывая Гале, что он Дали. Более того, он вынужден доказывать Гале возрастающее мастерство Сальвадора Дали и увеличение пространства Сальвадора Дали в мире. И еще более — Дали постоянно должен демонстрировать Гале мир, обезумевший от Дали. Таковы законы влюбленности. Гала — высший судия успеха и палач поражения Дали в мире людей. Гала — высший палач успеха и судия поражения в мире Дали. Во власти Галы выбрать один из этих миров. И она почти выбирает первый.
Остается «почти» — тайная заковыка и намек на нечто большее, чем юношеская влюбленность. Благодаря этому «почти» Дали создает истинные шедевры. Во главе их — «Сон Христофора Колумба» и «Тайная вечеря».
«Сон Христофора Колумба» — одна из немногих работ Дали, где кроме пространства и перспективы есть время и истинный, живой свет. Колумб — великий покоритель Пространства, сделавший это покорение главным делом жизни. Дали — тоже великий покоритель Пространства. Колумб одинок, ибо только он один видит конечную цель покорения. Дали тоже одинок, он одинок в своем желании выйти за пределы пространства во время и Вечность.
Влюбленность всегда знает только пространство и чахнет перед лицом времени и Вечности. Выход Дали за пределы пространства есть выход за пределы абсурда, который охватывает нас при завершении влюбленности. Влюбленность в Галу и сотворчество с ней дают Дали маленькую брешь в пространстве. Брешь в пространстве творчества Дали — это мера его любви к Гале, и сквозь эту брешь струится Вечность.
В образе Колумба Дали изображает великую бессмысленность покорения Пространства и высший смысл этого покорения — выход во время и вечность. Дали отождествляет себя с Колумбом. Он приходит Колумбу во сне. Одинокий Дали распахивает над одиноким Колумбом вечное небо и в нем — намек на преодоление одиночества Дали и Колумба. Дали возносит спящего Колумба на небо и вместе с ними возносится Гала.
В «Тайной вечере» Дали пытается проникнуть в тайну одиночества Христа. Вновь и вновь желает он отождествить себя с Христом, испытавшим абсолютное одиночество и абсолютно преодолевшим его. И Христос принимает Дали в себя, даруя в этой картине полноту присутствия Дали. Истинный успокоенный Дали разливается в ее золотом свете — Дали, освобожденный от абсурдных фантазий и позолоты одиночества, трагический гений сюрреализма, любящий свою Прекрасную Даму.
«Тайная вечеря» и «Сон Христофора Колумба» ставят Дали рядом с Леонардо да Винчи, Рафаэлем и Гете, а Гале сообщают ту гениальность, которой может обладать Муза и которой обладали Каролина Шеллинг и Козима Вагнер.
Глава 7
Неразделенная любовь
В
Трагическая влюбленность — это словосочетание допустимо, но оно слишком легко может быть заменено на неудобную влюбленность. Трагическую любовь значительно сложнее превратить в неудачную любовь. Мы всегда ощущаем, что любовь есть не случайность и «кажимость» а неизбежность и бытие.
Неразделенная любовь есть трагическое бытие. На какой-то миг, для кого-то надолго, а для кого-то навсегда оно превращается в главный поток бытия, который низвергается в бездну. Переживая неразделенную любовь, мы всегда находимся на краю бездны. И эта бездна притягивает нас. Мы слышим шум водопада, видим блики солнца на пенных струях и провожаем их взглядом, и вместе с ними окунаем взгляд в темноту. Напрасно мы ищем там что-то — бездна не имеет дна. И водопад увлекает туда часть нашего Я. Сам водопад и есть эта часть Я. Но бездне нужно все Я, она ожидает и этот крохотный огонек самосознания, застывший на краю бытия и ничто. Окруженный химерами бессознательного, он дрожит, постигая непостижимую жестокость мира, и дьявольским искушением является желание броситься вниз и погаснуть, найдя облегчение от любви вообще.
Из этой бездны человек всегда выбирается демоном, неспособным любить. Он может стать маньяком, утонченно мстящим противоположному полу за то, что стал демоном, может погрузиться в обыденность и сон, теряя возможность реагировать на эротическую жизнь. И то, и другое делает его человеком без лица.
Нужно удержаться на краю. Противопоставить бездне желание любить вопреки всему. Это остановит падение бытия в бездну, и рано или поздно сама бездна неразделенной любви затянется перед нами, как рана.
От неразделенной любви всегда необходимо освободиться. Это освобождение не есть просто забвение или сублимация в виде сборника трагических стихотворений. Необходимо освободиться от бытия неразделенности в себе, сохраняя при этом любовь и способность любить. Освобождение от неразделенной любви возможно через осознание ее влюбленностью. В таком случае она становится в ряду других влюбленностей, теряя свой трагический характер. Но это происходит лишь тогда, когда она действительно является влюбленностью.
Однако неразделенная любовь может быть и действительной любовью. Тогда освобождение приходит через переживание ее неразделенной только в пределах физического бытия личности. За пределами смерти тела абсолютно неразделенное может превратиться в абсолютно неразделимое. Трагическое чувство неразделенной любви очищается, переходя в гармоническое чувство мистической любви — любви вне пределов тела или в новом теле. Только такое чувство может освободить нашу психику от разрушения. Принятие идеи индивидуального бессмертия становиться смертью неразделенности и бессмертием любви.