Философия убийства, или почему и как я убил Михаила Романова
Шрифт:
А большевика я там ни одного не встретил.
В арестантской одеже я приехал на Урал, в Мотовилиху. В первый день моего появления Комитет партии командирует меня в Исполнительный Комитет Совета Рабочих Депутатов завода. И во всем Исполнительном Комитете мы были 3 большевика: Карякин, Решетников и я. Скоро дело изменилось /.../.
И засел я в Мотовилиху, прилагая все силы, чтобы остаться там: председатель ЦК партии и ВЦИКа Я.М. Свердлов, человек твердый и решительный, а потерпел-таки неудачу и не мог заставить меня поехать в центр — в Петроград на работу.
Был я членом ВЦИКа и председателем губернского комитета партии и комиссаром дивизии и т.д., но все это я считал формальностью, а по существу всегда считал себя членом мотовилихинской организации.
Мое влияние там было очень заметно. Допустим, к примеру, что Зиновьев, Троцкий или теперешний всесильный владыка Сталин
До 1920 года я вместе с партией прохожу всю дорогу борьбы, а борьба была тяжкая. А в 1920 году начинаются разногласия. И чем дальше, тем все больше и больше они принимают определенную форму.
Первые репрессии по партийной линии. Уполномоченный ЦК Израилович [94] доложил, что, если меня не убрать с Урала, то с Уралом не справиться. И троцкист Крестинский, [95] тогда генеральный секретарь ЦК, проводит постановление о снятии меня с работы и переброске в Самару. А когда я приехал в Москву, то узнаю, что не в Самару, а в Петроград. «На выучку к Зиновьеву», — как он шутя выражался.
94
Израилович Абрам Ильич (1883–1938) — земский врач. В революционном движении с 1903. В 1920-е — зам. зав. Орготдела ЦК ВКП(б), затем — нач. Главгаза, чл. коллегии Наркомтяжпрома. Расстрелян.
95
Крестинский Николай Николаевич (1883–1938) — чл. КП с 1903, секр. ЦК в 1919–1921, с 1930 — на крупных постах в НКИД. Расстрелян.
Поехал. В первый день приезда состоялось собрание ответственных работников в том же 1-м Доме Советов, где жили все ответственные работники, где жил и я. Я был приглашен. И как это ни странно, но с первых же слов Зиновьев, как докладчик, без всякого повода с моей стороны, обращаясь к собранию, говорит: «Товарищи, к нам приехал страшный оппозиционер, тов. Мясников, но мы не боялись и не боимся никаких страшных оппозиционеров и не испугаемся тов. Мясникова».
Я совершенно не склонен был в этот вечер выступать, но вызов сделан, надо ответить. И я сказал, обращаясь к собранию: «Товарищи, что бы я ни сказал и как бы я ни сказал, вы отнесетесь отрицательно. Если чихнет т. Зиновьев — чихнет скверно, то вы хором скажете — будьте здоровы, и похвалите, как хорошо он чихает, а вот если я лучше, очень изящно чихну, то вы все хором загудите — ох, как он скверно чихает. Вот почему у меня нет желания говорить здесь. А насчет того, что я страшный оппозиционер, то можно сказать одно, что тов. Зиновьев кем-то напуган. Пугать же я никого не хочу, а сказать кое-что имею. И придет время — скажу, не побоюсь никаких застращиваний».
Это было вступление к драке. Драка же была потом.
Зиновьев драки не выдержал. Два-три раза дали мне выступить на партийных собраниях, а дальше посредством всяких махинаций слова не давали.
Наконец, после одного собрания ответственных работников по вопросу о политическом изживании кронштадтского восстания репрессии усилились и стали явно принимать грязный характер: хотели подбросить уголовщину.
На этом собрании Зиновьев был особенно зол на меня, и было на что сердиться. Он делал доклад и после двухчасовой речи сделал конкретное предложение: Комарова [96] из Губчека перевести в секретари Совета, Трилиссера [97] из секретарей Совета перевести в Политпросвет, Равич [98] перевести из отдела Управления в Наробраз и т.д. и т.п.
96
Комаров Николай Павлович (наст. фам. и имя Собинов Федор Евгеньевич, 1886–1937) — чл. КП с 1909, в 1921–1922 — чл. ЦК РКП(б), в 1926–1929 — пред. Ленгор. и губисполкомов. Расстрелян.
97
Трилиссер Меер
98
Равич Сарра (Ольга) Наумовна (1879–1957) — чл. КП с 1903, в 1917 — чл. Петроградского к-та РСДРП(б). После окт. — на партийных и советских постах. В 1918 примыкала к «левым коммунистам». В середине 1920-х — активная участница оппозиции. Исключена из ВКП(б) в 1927, восстановлена в 1928. Перед арестом в дек. 1934 — управляющая Воронежским трестом кондитерских изделий. Выслана в Якутию на 5 лет. Затем арестовывалась в 1937, 1946 и 1951. Освобождена в 1954.
Я взял слово и спрашиваю собрание: «Товарищи, неужели петроградские рабочие бастовали потому, что Комаров, Трилиссер, Равич своими мягкими частями не те стулья давили? Неужели Кронштадт восстал потому, что Равич не то кресло занимала?» [99] /.../
Зиновьев понял, что идейно бороться против меня он не в состоянии, если эту борьбу перенести в рабочие массы партии. И начинаются грязные штуки. /.../
Я увидел, что надо уехать из Петрограда. И уехал. А партийный комитет меня не задерживал.
99
Ударение на Равич сделано намеренно: это вторая жена Зиновьева. Прим. автора.
В газетах, в сборниках Петрограда я поместил несколько статей, и теперь можно увидеть по ним, что в общих чертах программа Рабочей Группы сложилась еще тогда. /.../
ЦК меня на Урал не пускает. Послали меня, как метлу, в Наркомвнешторг, но я, наученный Петроградом, был настороже и, поглядев дня 2–3 на работающую там ашатию, решил, что выгнать всех мне не удастся, а выгнать надо, а если я их не выгоню, то какую-нибудь грязь прилепят. Я ушел, решив, что пусть в этой грязи купаются творцы ее.
Послали в Главтоп. Смилга, кривляющийся интеллигентик, начинает разговор с матушки, полагая, что мне, как рабочему и каторжанину, это очень нравится. Такого же тона держался и Бухарин. Между своими товарищами я смеялся над их глупостью, над их ходом под мое рабоче-каторжное положение. /.../ [100]
Я покинул [Урал]. А по приезде в Москву я был исключен из партии. Это было в 1922 году, 20 февраля. А 22 февраля 1922 года на собрании рабочей оппозиции принимается известная декларация, за подписью 22-х и подается в Коминтерн.
100
В опущенном фрагменте: попытка Мясникова вернуться на партийно-хозяйственную работу на Урал, удаление его оттуда решением Бюро ЦК по Уралу.
Троцкий был командирован драться против нас. И особенно большой шум подняли против моей подписи: «Мы его исключили из партии, а он не перестает играть свою роль в партии».
После этого я поехал в Мотовилиху, заручившись назначением меня заместителем директора завода. Здесь, не имея возможности принимать участия на партийных собраниях, я умел удержать большинство за собой: декларация 22-х была мотовилихинской партийной организацией одобрена. /.../
Но если у главарей организации Перми не хватило мужества выступить против меня на собрании, то они показали свою храбрость в другом месте. В 2 часа ночи батальон ГПУ занимает обе проходные завода (ворота) и ставятся пулеметы. Мобилизованы все силы и брошены на завод, чтобы подавить всякие протесты. И в это же время ко мне на квартиру приходят агенты ГПУ и, предъявляя ордер, арестуют меня и предлагают ехать на заготовленной для меня лошади.
Я не согласился, а позвонил на завод и потребовал лошадь с кучером и притом предложил агентам ГПУ ехать не «горками», а около линии железной дороги. Я был предупрежден старым товарищем, что ГПУ хочет меня «израсходовать случайно», и мне даже сказали, кто придет арестовывать меня, когда придут и где повезут.
Спутав все карты вызовом лошади, да еще с кучером и другим направлением дороги, я до ГПУ доехал благополучно.
Но ГПУ, получив от Сольца (секретаря ЦКК) [101] по прямому проводу указ не церемониться со мной, поняло его так, как и нужно понимать. И если не удалось по дороге, то они решили довести дело до конца «у себя».
101
Сольц Арон Александрович (1872–1945) — чл. КП с 1898, в 1920–1934 чл. ЦКК РКП(б)— ВКП(б).