Философские диалоги

Бруно Джордано

Диксон. Некоторые, однако, понимают ее в совершенно ином смысле, хотя и допускают существование материи в бестелесных вещах.

Теофил. Какова бы ни была разница в специфических особенностях, благодаря которым одна нисходит к телесному бытию, а другая не нисходит, одна получает чувственные качества, а другая не получает их, и как бы ни представлялось невозможным найти общее основание материи, чуждой количеству и пространственным качествам природы, и той, которой не чужды ни то, ни другое, тем не менее как первая, так и вторая являются одной и той же материей, и, как неоднократно было сказано, все различие между ними зависит от сведения к телесному бытию и бестелесному бытию. Подобным образом в одушевленном бытии всякое чувственное едино, но, при сведении этого рода к известным видам, человеку чуждо бытие льва, а льву бытие человека.

И я прибавляю к этому, если тебе угодно (ибо вы мне скажете, что то, что никогда не есть, должно быть признано за невозможное и скорее противоестественное, чем естественное; и так как никогда не встречается эта материя, обладающая размерами, то следует считать, что телесность для нее противоестественна; если это так, то невероятно, чтобы была природа, общая одной и другой, прежде чем не будет принято то, что одна из них сводится к телесному бытию), – я прибавляю к этому, говорю я, что не в меньшей мере мы можем приписать этой материи необходимое обладание всеми этими пространственным свойствами, чем, как вы это видите, невозможность обладать ими. Эта материя, будучи актуально всем тем, чем она может быть, обладает всеми мерами, обладает всеми видами фигур и размеров. И так как она обладает ими всеми, она не имеет ни одной из них; ибо то, что является столь многими различными вещами, с необходимостью не является ни одной из этих частностей. Из того, что есть все, должно быть исключено всякое частное бытие.

Диксон. Вы утверждаете, следовательно, что материя является действительностью. Вы также утверждаете, что материя в бестелесных вещах совпадает с действительностью.

Теофил. Как возможность бытия совпадает с бытием.

Диксон. Следовательно, она не отличается от формы.

Теофил. Нисколько, в абсолютной Возможности и в абсолютной Действительности. Последняя обладает высшей степенью чистоты, простоты, неделимости и единства, ибо является абсолютно всем. Если бы она имела известные размеры, известное бытие, известную фигуру, известную особенность, известное отличие, то не была бы абсолютной, не была бы всем.

Диксон. Всякая вещь, следовательно, охватывающая любой род, неделима.

Теофил. Это так, ибо форма, охватывающая все качества, не является ни одним из них; то, что обладает всеми фигурами, не имеет ни одной из них; то, что обладает всем чувственным бытием, однако, не воспринимается чувственно. Неделимым в более высоком смысле является то, что обладает всем естественным бытием; еще более высоким образом – то, что обладает всем интеллектуальным бытием, наивысшим образом – то, что обладает всем бытием, какое может быть.

Диксон. Утверждаете ли вы, что наподобие этой лестницы бытия имеется лестница возможности бытия? И утверждаете ли вы, что так же как возвышается формальное основание, так возвышается и основание материальное?

Теофил. Это верно.

Диксон. Глубоким и высоким образом вы понимаете это определение материи и возможности.

Теофил. Верно.

Диксон. Но эта истина не сможет быть усвоена всеми, ибо слишком трудно понять способ, каким образом нечто имеет все виды размеров и ни одного из них, обладает всем формальным бытием и не обладает никаким бытием-формой.

Теофил. Вы-το понимаете, как это может быть?

Диксон. Я полагаю, что да. Ибо я хорошо понимаю, что действительность благодаря тому, что она является всем, ни в коем случае не может быть какой-либо отдельной вещью.

Полиинний. Не могут быть тождественными целое и нечто; я также понимаю это положение.

Теофил. Итак, вы можете понять, согласно положению, что если бы пожелали принять протяженность за сущность материи, то эта сущность не оказалась бы чуждой ни одному виду материи, но что одна материя отличается от другой единственно лишь по бытию, свободному от протяженности, и бытию, сведенному к протяженности. Будучи свободной, она находится над всеми протяженностями и все их охватывает; будучи сведенной, она охватывается некоторыми и подчиняется некоторым.

Диксон. Вы удачно утверждаете, что материя сама по себе не обладает какими-либо размерами в пространстве и поэтому понимается как неделимая, размеры же она приобретает сообразно получаемой ею форме. Одни

размеры она имеет как человеческая форма, иные – как лошадиная, иные – как олива, иные – как мирта. Итак, прежде чем оказаться под любой из этих форм, она способна обладать всеми этими размерами, так же как она обладает возможностью получить все эти формы.

Полиинний. Именно поэтому говорят, что она не имеет никаких размеров.

Диксон. И мы утверждаем, что до такой степени не имеет никаких, что имеет все.

Гервазий. Почему вы утверждаете, что она все их включает, а не исключает их?

Диксон. Ибо она не получает размеров извне, но выводит их и производит из собственного лона.

Теофил. Ты говоришь очень хорошо. Кроме того, имеется еще обычный способ выражения у перипатетиков, которые все утверждают, что действительность пространственных изменений и все формы происходят и выходят наружу из способности материи. Это отчасти понимает и Аверроэс [53] , который хотя и был арабом и не понимал греческого языка, однако в перипатетическом учении понял больше, чем любой грек, какого только мы читали; и он понял бы еще больше, если бы не был столь предан своему божеству – Аристотелю. Он утверждает, что материя в своей сущности содержит пространственные измерения неопределенными, желая этим подчеркнуть, что они получают определение благодаря той или иной фигуре или тем или иным размерам, сообразно тому, как в природе изменяются формы. Из этого взгляда видно, что материя производит их как бы из себя, а не получает их как бы извне. Это отчасти понял также и Плотин, главарь школы Платона. Проводя различие между материей высших вещей и вещей низших, он утверждает, что первая является одновременно всем и, владея всем, не способна к изменениям, но что вторая делается всем благодаря изменениям своих частей и становится той или иной вещью в то или другое время, поэтому всегда в условиях различия, изменения и движения. Таким образом, эта материя бесформенной никогда не бывает, равно как и другая материя, хотя каждая из них оформляется различно: первая – в мгновение вечности, вторая – в мгновение времени; первая – одновременно, вторая – последовательно; первая – свернуто, вторая – развернуто; первая – как единое, вторая – как многие; первая – как все во всем, вторая же – как единичная и вещь за вещью.

Диксон. Так что не только сообразно вашим принципам, но и сообразно принципам других способов философствования вы хотите доказать, что материя не является каким-то почти ничем, то есть чистой возможностью, голой, без действительности, без силы и совершенства.

Теофил. Это так. Я называю ее лишенной форм и существующей без них не так, как глетчер, не имеющий тепла, или как пропасть, лишенную света, но как беременную без ее ребенка, которого на порождает и производит из себя; так в нашем полушарии земля ночью без света, но благодаря своему движению может его вновь получить.

Диксон. Так что и в этих низших вещах, если не до конца, то в значительной степени действительность совпадает с возможностью?

Теофил. Предоставляю вам судить об этом.

Диксон. А что было бы, если бы эта низшая возможность в конце концов соединилась с высшей возможностью?

Теофил. Судите сами. Отсюда вы можете подняться к понятию – я не скажу самого высокого и наилучшего Начала, недоступного нашему размышлению, но во всяком случае Души Мира, каким образом она является Действительностью всего и Возможностью всего и есть вся во всем; поэтому, в конце концов, раз дано, что имеются бесчисленные индивидуумы, то всякая вещь есть Единое, и познание этого единства является целью и пределом всех философий и естественных созерцаний, причем в своих пределах остается наивысшее созерцание, которое подымается над природой и которое для не верующего в него невозможно и есть ничто.

Диксон. Это верно. Ибо там подымаются при помощи сверхъестественного, а не естественного света [54] .

Теофил. Его не имеют те, кто считает всякую вещь телом, или простым, как эфир, или сложным, как звезды и звездные вещи, и не ищет Божества вне бесконечного мира и бесконечных вещей, но внутри его и в них.

Диксон. В одном только этом, мне кажется, отличается верующий богослов от истинного философа.

Теофил. Так думаю также и я. Полагаю, вы поняли, что я хочу сказать.