Философский камень (Книга - 1)
Шрифт:
– Может и это быть, - медленно проговорил Васенин. - Надо поспрашивать в Худоеланской. Все равно нам туда нужно двигаться. Неужели раненую с собой в далекий путь возьмут? Пошли, товарищи. Не станем греться у такого огня.
И толкнул ногой головешки, разваливая сложенный костер.
10
Они зашли в избу, стоявшую на самом краю села. Стены избы были срублены из некантованных сосновых бревен, пожелтевших от времени, такими же потемневшими были и некрашеные наличники. Зато высокая драничная крыша под резным коньком бросалась в глаза своей новизной. Двор с улицы забран в столбы толстым заплотником, но с боков
Никаких переборок внутри избы не было - вся открыта взгляду. По стенам две деревянных кровати, горбатый сундук, стол, ничем не накрытый, ближе к двери, на березовых колышках, вбитых в бревна, какая-то одежонка. В дальнем углу на одной из кроватей спал или просто лежал, закрыв глаза, круглобородый старик, облепленный сединой, словно тополевым пухом. Возле печи хлопотала худенькая женщина, закутанная в темный самовязаный платок.
Васенин снял шапку, поздоровался, вслед за ним: "Здравствуй, хозяюшка!" - сказали остальные. Хозяйка молча выпрямилась в напряженном ожидании. Комиссар осведомился, как ее зовут.
– Ну, Настасья, по отцу Петровна, - хмуро ответила женщина, - а всех нас ежели, так Флегонтовскими кличут.
Васенин попросил вскипятить чайку.
Беспокойно поглядывая на винтовку, которую Сворень прислонил к стене поблизости от кухонного стола, Настасья принялась наливать воду в самовар, щепать лучину.
– Свои мы, Настасья Петровна, свои, - поспешил сказать Васенин. - Нас вы не бойтесь. Когда отступали здесь белые, вас не обидели?
– "Обидели"? - переспросила женщина, сдвигая с головы на плечи темный платок. - Кабы просто обидели, так это полбеды. Под ноготь забрали все. Корову, телушку! И курей всех порезали. Из амбара даже муку пшеничную до пылинки повыгребли. А мужика моего на двух конях с собой угнали и по сю пору нету! Убили, может.
– Ну, что вы так уж сразу, "убили". - Васенин растирал застывшие руки. - Вернется... Надо надеяться.
– Дыть... третий день, как сегодня... Нет, клади, четвертый. Тут надежа такая - начисто сердце все выболело!
Васенин переждал, пока женщина справится со своим горем. Спросил потом:
– Не от Мироновой смолокурки на тракт беляки выезжали? Про больных и раненых среди них никакого разговора не было?
Настасья разожгла лучины, кинула их в самовар и наставила короткую трубу, наклонив другой ее конец к печному челу.
– Темный их знает, откудова они выехали! Перли, перли по тракту валом! И все с ходу в наш дом. Потому крайние мы. Всяки там были с ними: и недужные и ранетые. У меня по сю пору мельканье в глазах. Тыщи, тыщи!.. Через две избы от нас парня соседского Алеху Губанова было насмерть шашками забили. Пластью, пластью по спине! Вон и деда Флегонта, свекора моего, - кивнула головой в угол, - тоже так прикладами уходили, лежит - глаз поднять не может. А у Кургановских, опять же Савельевских - богатеев, - у тех даже щепоти не взяли. Разве только чаю у них попили. Да, господи, когда ж конец-то им? Или сызнова еще пойдут?
– Амба! Не пойдут. Никогда больше не пойдут, - сказал Сворень. Подошел поближе к Настасье, снял с себя шапку и пальцем показал на красную звезду. Видишь? Звезда
Но женщина ничуть не повеселела. Пощипывая концы платка, она со страхом поглядывала на шапку, которую Сворень по-прежнему держал в вытянутой руке. Васенин это заметил.
– Что вы, Настасья Петровна, так на звезду смотрите?
Женщина торопливо обтерла губы рукой.
– Да ничо... Ничо... Только вот... Анчихристова, говорят, звезда эта.
И вышла в сени, прикрыв за собой дверь.
– Так... Крепко людям в уши надули! - Васенин пригладил волосы, сел на лавку. - Вот как получается: "Звезда анчихристова"... И думает сейчас Настасья Петровна, думает. У нее беляки все "под ноготь" забрали, а мы, новая власть, чем вознаградим? Покушаем у нее сейчас за спасибо? И только? Васенин ткнул указательным пальцем в грудь Свореню. - Ты вот, Володя, пять концов красной звезды ей показал и объяснил, что они символически означают. Не заметил я радости у женщины на лице. А если бы ты на эти концы показал так: хлеб, конь, корова, мирный труд, спокойный сон - это все Республика тебе гарантирует. Засмеялась бы Настасья Петровна, даром что мужик у нее еще неизвестно где и даром что звезду "анчихристовой" называют.
– Так, товарищ комиссар... Вы, конечно, смеетесь насчет коня и коровы по концам звезды! - с обидой сказал Сворень. - А ведь как же над этим смеяться? Звезда наша - это же...
– Да нет, Володя, не над звездой я вовсе смеюсь. И вообще не смеюсь. Прогнать нам белых - только половина дела. И половина-то, пожалуй, еще самая легкая. А вот как потом - и, главное, быстро - сытую жизнь народу обеспечить, когда в стране разруха полная? Как политику правильно повести, чтобы у людей терпения хватило дожидаться хорошей жизни? И сил бы хватило! И желания самим жизнь эту построить, через все трудности, а вперед! Дать им самим в руки наш "философский камень", который никак не мог отыскать в природе капитан Рещиков!
– Для меня мудрено, ежели философия, товарищ комиссар, - признался Сворень. - Только власть-то наша зачем? Властью своей все и сделаем.
– Так мудреного тут что, - отозвался Мешков, - мудреного нет ничего. Народу вперед всего - чтоб без войны. Народу - чтоб без насильства над тобой. Народу - чтоб один не заедал другого. А насчет власти - вот на это только и власть надо. Для твердого наблюденья.
Вошла хозяйка с миской, полной капусты, светло поблескивающей мелкими льдинками. Сняла с полки несколько тугих, зарумяненных калачей. Поклонилась всем: "Ешьте себе на здоровье". Сама занялась полузаглохшим самоваром.
– "Власть для наблюденья...", "Один чтобы не заедал другого". Ты. Мардарий Сидорович, теоретик, - вполголоса проговорил Васенин, присаживаясь к столу. - Володя, а ну, практически! Какие там имеются при тебе запасы? Выкладывай все, Советская власть, народу! Настасья Петровна, прошу откушать с нами. Детишек, что ли, нет у вас?
– Как нет? Двое. Девочки две, Нюрка да Фимка. По улице где-то бегают.
– Зовите! И деда Флегонта своего подымайте, если не спит, если встать может, за общим столом чаю попить.