Философский камень (Книга - 1)

Сартаков Сергей Венедиктович

– Ну, так чего у тебя? - живо спросил он Тимофея. - Докладывай. Слушает комиссар полка Васенин.

Угрюмо скосив глаза в сторону, Тимофей назвал себя и начал рассказывать.

Наступила тишина. Красноармейцы покашливали. Васенин сидел, сцепив кисти рук, чуть пошевеливая большими пальцами.

Глухим, ровным голосом Тимофей рассказывал все по порядку вплоть до того самого часа, когда вернулся в поселок. Тут он вдруг метнулся к Васенину, ударил по столу шапкой, выкрикнул:

– Убейте вы этого Куцеволова! Тоже убейте!..

Васенин медленно обвел взглядом красноармейцев. Все стояли молчаливые, сосредоточенные.

– С четырнадцатого года воюю, товарищ комиссар. Прямо сказать, кровью сочится земля, - проговорил немолодой боец с лицом, посеченным глубокими морщинами. - Всякого навидался.

А такого... Зверем становится человек. - Он пристукнул винтовкой о пол и добавил: - Волком оборачивается...

Частой очередью коротких свистков прострочил за окном маневровый паровоз. Васенин поднялся из-за стола.

– Выходит, Мешков, и мы с тобой на волков похожи? И мальчонка этот? Нет. Не люди волками становятся, а с настоящих волков сейчас сползает человеческое обличье, которое они раньше носили. Такой волк и остается волком. А человек - всегда человек. Согласен, Мардарий Сидорович? И я такой отдаю приказ. - Васенин в упор посмотрел на Тимофея, а потом с особым прищуром перевел взгляд на Мешкова: - Куцеволова разыскать хоть на краю света. И расстрелять... А ты, Тима, шагай сейчас со мной.

8

В теплушке, разгороженной надвое: для комиссара полка поменьше и для санчасти побольше, - пахло смолистыми сосновыми досками и карболкой.

На той половине, куда привел Тимофея Васенин, топилась круглая чугунная печка-"буржуйка", раскаленная до малинового цвета. На ней бурлил и брызгался чайник. Стол, табуретки, две железных койки, застланные суконными одеялами, подушки с втиснутыми внутрь уголками наволочек - все было ухожено заботливыми руками.

Васенин вошел, и тотчас перед ним из темноты возник - вытянулся молоденький красноармеец.

– Тут я, товарищ комиссар. А вы малость опоздали. Но чайничек и картошечка, как было приказано.

– Володя Сворень, - назвал его Тимофею Васенин. - Связной.

Быстрый, тонкий, подвижный, Володя сразу понравился Тимофею. Да и по годам подходил ему в товарищи - лет семнадцати, не больше. Впервые за последние дни с лица Тимофея сбежала напряженность, обмякли губы, разгладились брови.

– Картошечка, говоришь, была приказана? - спросил Васенин, бросая шапку на ближайшую койку. И многозначительно поднял палец. - А ведь не первый раз, товарищ Сворень, мы договариваемся, что, кроме службы, ничего не бывает приказано.

– Ну, это от чистой души, товарищ комиссар. Мне же это не в труд: чайничек и картошечка. А с селедки было только шкурку содрать. Ни варить, ни жарить.

Он ловко засветил жестяную керосиновую лампу, повесил шапку Васенина на гвоздь, откуда-то из-за печи достал, поставил на стол большой котелок с картошкой, от которого текли тонкие струйки пара. Потом появились тарелки, эмалированные кружки. Остро ударило в нос луком и уксусом. Взгромоздилась горка сухих белых галет.

– Садись, Тимофей. Поедим, - пригласил Васенин, - а тогда уж будем соображать, что нам дальше делать.

Он распахнул свою блестящую, поскрипывающую тужурку, расстегнул под нею толстый кожаный ремень с прикрепленной к нему небольшой кобурой и небрежно кинул пистолет на стол, рядом со своей тарелкой. Тимофей не мог отвести глаз от оружия. У капитана Рещикова был пистолет, похожий на этот. А у Куцеволова маузер в деревянной кобуре висел на ремне через плечо.

Васенин перехватил взгляд Тимофея.

– Будет. И у тебя будет. Может, только чуточку не такой, - пообещал он. - А этот не могу отдать. На нем написано: "Комиссару Васенину А.П." И так далее. Пистолет, говорю, со временем получишь. А надпись на нем сам зарабатывай. Да ты ешь! Скинь одежку свою. Тепло ведь. А вообще, Володя, завтра поразведай, где следует, - надо бы на него шинель "с разговорами" подобрать. Думаю, по его росту сыщется: грудью, плечами парня бог не обидел. Кре-пыш! Зачислим в полк добровольцем.

Он говорил, а сам накладывал на тарелки себе и Тимофею картошку, сваренную в мундире, всю в глубоких серебристых трещинках, селедку, нарезанную узкими поясочками и густо засыпанную луком.

Тимофей, сразу же мысленно отделив ту треть, которая по праву равенства всех за столом могла принадлежать ему, стал жевать сдержанно, неторопливо.

А Васенин между тем пересказывал Свореню скорбную

историю Тимофея. Володя ахал, всплескивал руками.

– Постой, постой!.. - Васенин вдруг перестал жевать и взглянул на Тимофея. - А ведь капитана этого, что с чертовщиной разной путается, я, пожалуй, тоже знаю, хотя и заочно. Только сейчас меня осенило... Рещиков... Рещиков... Ну да... Точно, Рещиков!.. Еще лет десять тому назад статьи Рещикова мне попадались в заграничных журналах. В Вене, в Женеве, помню, читал. Спиритизм, астрология, черная магия и прочие глупости. Но сами статьи были написаны умно. Поумнее, пожалуй, даже, чем у знаменитой госпожи Блаватской. С поиском! Чем и запомнились. Примечательно, что мистику он отвергал начисто, но черта, по существу, признавал. Не библейского сатану и не деревенского беса, а некую злую силу, извечно противоборствующую... Васенин глянул на Тимофея, на Свореня и расхохотался: - Ну вот, и я заговорил, как Рещиков!..

Тимофей расстегнул ворот рубахи, достал тетрадь, которая у него так и хранилась за пазухой, протянул Васенину.

– Вот. Он писал.

Пригнувшись поближе к лампе, Васенин перелистывал тетрадь.

– Интересно... Ну конечно, он! Вот гороскоп... А это?.. Ну, это чисто химические формулы... Тут что за абракадабра? Н-не пойму... По-видимому, собственная шифровка... Тут клинопись... Санскрит... Ага, сняты копии каких-то древних надписей!.. Н-ну, а это что? Что за нелепая теорема? Хотя, впрочем, математик я не очень сильный... Рецепт, состав какой-то адской смеси... А вот, по-видимому, размышления в ночной час на листе бумаги: "Философский камень... Когда-то это была великая, зовущая идея. Она двигала вперед творческую мысль. Да, да! Пусть ощупью, вслепую. Это скорей походило на решение уравнения с тысячью неизвестными способом подстановки. Но поиски были честными и самоотверженными, направленными на благо человечества. Что благороднее желания - найти такое вещество, которое исцеляло бы любые болезни, такое вещество, посредством которого свинец можно превращать в золото! И, как все благородное, поиски эти приносили добрые плоды. Вспомним хотя бы открытие фосфора! С каких же пор и почему алхимия стала лишь гнусным шарлатанством? А философский камень в устах просвещенных людей - символом бесплодных и бесцельных исканий, символом крушения надежд..." Он! Конечно, он, тот самый Рещиков! - Широкой ладонью Васенин звучно хлопнул по столу. Любопытно, весьма любопытно! Гляди-ка, загадочный альтруист, чернокнижник, возвышенно размышляющий о счастье человеческом, на деле оказался обыкновенной белой сволочью!

И Тимофей невольно кивнул головой утвердительно: Куцеволов тоже называл Рещикова альтруистом и чернокнижником. Значит, верно, тот самый.

Но чувство справедливости заставило его сказать:

– Нет, капитан Рещиков не такой, как Куцеволов. Он не сволочь. Я знаю. И Виктор мне говорил: он любит людей. Капитан Рещиков писал книгу. Тоже для всех людей.

– Гляди-ка, адвокат нашелся! - удивился Васенин. И потянулся к чайнику. Разливая кипяток по кружкам, проговорил, глядя как-то поверх головы Тимофея: - "Книгу для всех людей..." Написаны такие книги, да не капитаном Рещиковым. "Куцеволов сволочь, а Рещиков хороший". Стало быть, Куцеволова убей, а Рещикова не трожь. Это как же тогда на войне? Перед тобой враг стоит сплошным фронтом, стреляет в тебя: кто именно из них стреляет, неизвестно, а в наших-то они бьют в любого подряд. Ты же, выходит, сначала должен разобраться, кто там, среди врагов, хороший и кто подлец, и лишь после этого стрелять. В подлецов только! Так, что ли, Тима? Вот тут и повоюй! Хорошего убить нельзя, хотя он на виду. Подлеца убить надо, а он за спиной хорошего спрятался. Чья же тогда возьмет?

– Да чего тут волынку тянуть, товарищ комиссар! - вмешался Сворень. Понятно, перебьют они тогда наших подчистую. На войне враг весь одинаковый.

– Капитан Рещиков хороший, - упрямо сказал Тимофей.

– А хороший - так пусть на нашу сторону переходит! - выкрикнул Сворень.

– Правильно! - сказал Васенин. - Других способов врагу стать хорошим не существует.

Он слегка отодвинулся от стола, снова взял тетрадь, стал перелистывать.

– Капитан Рещиков ни в чем не виноватый! - с прежней настойчивостью повторил Тимофей.