Философский камень Медичи
Шрифт:
– Принеси-ка нам, любезный, гречневой каши, толчеников, вон того поросенка и пива побольше, а потом медовых пряников, блинов с вареньями и моченой ягодой, – перечислил он на сравнительно неплохом русском языке.
Служка, глубоко кланяясь, ринулся исполнять. Фон Триера здесь, судя по всему, знали хорошо. После этого фон Триер обернулся к Джироламо и, глядя прямо в глаза, спросил:
– Итак, приятель, с какой миссией отправил тебя сюда Лоренцо Медичи?
– Почему ты считаешь, что я направлен с какой-то миссией? – вопросом на вопрос ответил Джироламо.
– Иначе и быть не может, – начал перечислять его друг, –
Джироламо молчал. Тевтонец улыбнулся:
– Ладно, дружище. Не можешь – не говори, но знай, что край этот непростой. С московитами, как с медведями, шутки плохи. Сам не заметишь, как удар когтями получишь. Но в любом случае помни: если будешь в чем-либо нуждаться, обратись ко мне. Меня на немецком дворе все знают. Я еще помню, как ты мою шкуру тогда, в траттории Кривого Джузеппе, спас…
Эти слова растопили лед, оба рассмеялись, вспоминая, как Винрих по своему обычаю ввязался в потасовку. Однако на этот раз все оказалось гораздо опаснее. Два противника баварца неожиданно и против правил вытащили оружие, и не сносить бы Винриху головы, если бы обычно робкий Джироламо не разбил горшок с супом о голову одного из них. Они словно вернулись в их далекую юность и понеслись, влекомые бурлящим потоком «а помнишь», «а знаешь». Тем временем принесли гречневую кашу и толченики, оказавшиеся удивительно вкусными. Потом пришел черед и молочного поросенка с хрустящей корочкой. Приятели уже опустошили второй жбан с пивом, а воспоминания все не кончались.
– Как я рад, что встретил тебя! – воскликнул Джироламо. – Наконец-то хоть с кем-то душу отвел!
– Понимаю, не просто быть одному в чужом краю. Я тоже очень рад, что встретил тебя, дружище, – произнес фон Триер и заговорщицки улыбнулся, – ты мне можешь серьезно помочь в одном очень деликатном деле.
– Каком деле? – удивился Альберони.
– Что тебе известно о болезни наследника? – задал вопрос фон Триер, и глаза его уже не лучились дружеской улыбкой, а были серьезными, очень серьезными.
Джироламо поперхнулся. Он ожидал услышать все, что угодно, только не это.
– Откуда тебе это известно?
– Неважно, откуда, главное, скажи мне – это правда?
Джироламо заколебался, потом медленно, взвешивая каждое слово, произнес:
– Да, наследник болен. У него подагра в достаточно серьезной форме.
– И это как нельзя лучше отвечает планам твоей здешней покровительницы? – скорее констатировал, нежели спросил, Винрих.
– И да, и нет, – уклонился от прямого ответа Джироламо.
– Не увиливай, дружище. Ты прекрасно знаешь, что разговор этот останется между нами.
Джироламо после недолгого колебания рассказал все, что знал. Первые симптомы подагры появились у наследника Московского княжества примерно полгода назад. Иван Молодой запретил своему личному лекарю говорить об этом кому бы то ни было под угрозой смерти. Но скрыть эту информацию от шпионов Софьи, пронырливыми куницами шныряющих по дворцу, не удалось. Княгине все донесли очень быстро. Зная, что большинство членов семьи Медичи больны подагрой, Софья потребовала от Джироламо, чтобы он
– Ты видишь, насколько это все странно и нелогично, – озвучил свои сомнения Джироламо.
– Вижу, ты прав, – подтвердил фон Триер, – всем известно, как Иван Молодой ненавидит Софью. Тогда почему она ему помогает? Загадка, – и после недолгого раздумья добавил: – Выводов может быть два: или это ловкий ход, и мистро Леоне не должен слишком стараться. Софья хочет показать себя истинной христианкой и возвыситься в мнении окружающей знати. Ее ударяют по одной щеке, а она не только подставляет вторую, но еще и помогает своим врагам. Ты в это веришь?
Джироламо покачал головой.
– Значит, дело в другом, – медленно произнес фон Триер, – только в чем? Софья – неординарная женщина, и она не станет делать что-либо просто так?!
– Елена Волошанка последнее время сблизилась с Великим князем, – Джироламо говорил, осторожно подбирая слова.
– Ты думаешь… – подхватил фон Триер, – нет, не может быть…
– Может, – спокойно произнес Джироламо, – очень даже может быть.
Приятели смотрели друг на друга молча, словно не решаясь озвучить слишком уж крамольную мысль, которая меняла многое.
– Понятно, Софья вполне может опасаться, что смерть наследника нисколько не улучшит ее положение, а, даже наоборот, ухудшит, – наконец нарушил молчание фон Триер.
– Я слышал краем уха, что последнее время наследник и Елена Волошанка постоянно ссорятся. Иван Молодой вовсе не одобряет активное участие Елены в кружке еретиков Федора Курицына.
– Ты говоришь о новгородской ереси? – уточнил фон Триер.
– О ней самой, – подтвердил Джироламо.
– Я слышал, ее распространение здесь забеспокоило даже Святой Престол, – задумчиво произнес Винрих.
Они снова замолчали. Говорить дальше об этом не имело смысла. Каждый понял, на что намекал другой. Стратегия Софьи была теперь ясна. Смерть Ивана Молодого нисколько не улучшала ситуацию. И Софья прилагала все усилия, чтобы вылечить наследника, вовсе не из христианского милосердия. Она слишком хорошо знала, что часто участь королев и знатных дам сводилась к единственному: бесконечному, изнуряющему деторождению. Когда королева превращалась в постоянно брюхатую самку. Только самые сильные и выносливые могли утвердиться и укрепить свое влияние на государя. И конечно, самая завидная участь: вдовы и королевы-матери, когда наконец как зрелое яблочко падает в руки долгожданная, зачастую ничем не ограниченная власть. Софья подозревала, что Елена Волошанка в глубине души своей чаяла именно этого: стать вдовой и королевой-матерью. Сын у нее уже был. Набожность и преданность традиционному православию собственного мужа стала настоящим камнем преткновения для Елены. Иван Третий явно благоволил невестке. На стороне Волошанки был Федор Курицын и большинство князей. Настоящих законов престолонаследия на Руси не существовало. Значит, было вполне возможно возвести на престол внука в обход сыновей от второй жены.