Философы от мира сего

Хайлбронер Роберт Л.

Во времена Адама Смита предсказание Кинга насчет постепенного роста населения уступило место иной точке зрения. Сравнив поступления в казну в виде налога на очаги в XVIII веке с более ранними данными, доктор Прайс убедительно продемонстрировал, что население Англии на самом деле снизилось примерно на треть с момента реставрации монархии. Естественно, добросовестность его вычислений находилась под вопросом, и другие исследователи с жаром оспаривали открытие. Несмотря на это, выводы доктора Прайса обрели статус непреложных истин, пусть с политической точки зрения эти истины были крайне неприятными. "Сокращение населения есть самая страшная участь, какая только может постичь любое государство, - сетовал теолог-реформатор Уильям Пейли, - а его увеличение должно быть главной целью... по важности затмевающей все политические задачи" [54] .

Пейли был не одинок; Питт Младший, бывший в ту пору премьер-министром, даже выпустил закон о помощи бедным, имевший своей целью именно рост населения [55] . Закон обещал щедрые вознаграждения за рождение детей - Питт справедливо предполагал, что заводящий ребенка человек "обогащает" страну и в том случае, если его собственное чадо ждет нищета.

54

Wesley Mitchell, Types of Economic Theory (New York: Augustus Kelley, 1967), vol. I, p. 47.

55

См.: James Bonar, Maithus and His Work. 2^nd.ed., (1924) (New York: Augustus Kelley, 1967), p. 6,30; William Paley, Principles of Moral and Political Philosophy (London: R. Fauber, 1790), vol. II, p. 347.

Сегодня нам интересно даже не то, насколько реальной была опасность вымирания англичан как нации. Удивительно, что обе точки зрения на проблему замечательно гармонировали со взглядом на мир, превыше всего ставившим естественные законы, разум и прогресс. Вы говорите, что население сокращается? Тогда заставьте его расти, ведь именно таким должно быть естественное состояние под покровительством тех законов, что, по Адаму Смиту, лежат в основе рыночной экономики. А может быть, оно растет? Превосходно, ведь никто не будет спорить, что увеличивающееся население - это источник богатства всего народа. С какой стороны ни подойди, налицо были все основания смотреть вперед с оптимизмом. Иначе говоря, вопрос о народонаселении в его тогдашнем понимании не мог поколебать уверенность человека в своем счастливом будущем.

Пожалуй, полнее и наивнее других эти оптимистические взгляды сформулировал Уильям Годвин. Священник Годвин, писавший очерки, не мог без содрогания глядеть на окружавший его бессердечный мир. Но он смотрел и в будущее, а оно обещало быть замечательным. В 1793 году он опубликовал "Исследования о политической справедливости". Книга не оставляла камня на камне от настоящего, но сулила будущее, в котором "не будет ни войн, ни преступлений, ни, как мы это называем, отправления правосудия, ни самого государства. Помимо этого там не найдется места болезням, страданиям, унынию и обидам" [56] . Разве не замечательный взгляд на мир? Конечно, автора этой книги можно было обвинить в подрыве устоев общества, ведь в утопических мечтаниях Годвина анархический коммунизм самого радикального толка обусловливал абсолютное равенство: отмене подлежал даже брачный контракт. Но цена произведения была столь высока (три гиней за экземпляр), что Тайный совет решил не преследовать автора. Идеи мистера Годвина стали модной темой в аристократических гостиных королевства.

56

Bonar.op.cit., p. 15.

Одним из домов, где увлекались подобными беседами, был Олбери-хаус, неподалеку от Гилдфорда. Проживавший там занятный пожилой господин, как сообщал "Журнал джентльмена" после его смерти в 1800 году, "был человеком эксцентричным в буквальном смысле этого слова". Эксцентрика звали Даниель Мальтус; он дружил с Юмом и боготворил Руссо, составлявших ему компанию во время долгих прогулок, посвященных ботанике. В очередном припадке презрения к материальным ценностям Руссо презентовал изумленному Мальтусу гербарий и собрание книг. Как и многие джентльмены, ценившие знания никак не меньше отдыха, Даниель Мальтус ни от чего не получал такого удовольствия, как от хорошего спора, и чаще всего оппонентом ему служил его одаренный сын, достопочтенный Томас Роберт Мальтус.

Вполне естественно, что земной рай Годвина не укрылся от их внимания, и вряд ли стоит удивляться, что добродушный чудак, каковым был Мальтус-старший, крайне сочувственно относился к утопии, построенной на господстве разума.

Молодой Мальтус был настроен более скептически, чем отец. Мало того, в какой-то момент его взору открылся непреодолимый барьер, отделявший человеческое общество в его тогдашнем состоянии от замечательной вымышленной земли вечного мира и изобилия. Желая убедить отца, он подробно изложил все свои возражения. Даниель Мальтус был настолько поражен идеями отпрыска, что предложил опубликовать эти мысли и представить их на суд публики.

Сказано - сделано: в 1798 году анонимный трактат в пятьдесят тысяч слов увидел свет. "Опыт о законе народонаселения и его последствиях для будущего развития общества" одним ударом сокрушил все прекраснодушные мечтания о вселенской гармонии. Несколько страниц - и земля ушла из-под ног самонадеянных мыслителей того времени: вместо прогресса людей ожидали лишь уныние, убогость и ужас.

Дело в том, что очерк содержал следующую мысль: население растет настолько быстро, что рано или поздно прокормить его будет невозможно. Общество не только не будет выходить на все новые уровни развития, но и окажется в ловушке: человеческое стремление к продолжению рода поставит нас на грань исчезновения. Никаких утопий - люди обречены на тщетные попытки накормить прожорливые рты, которых будет становиться все больше, с помощью вечно пустующего буфета матушки природы, а он, сколько ни ищи, не даст и лишней крошки.

Неудивительно, что после ознакомления с трудом Мальтуса Карлейль нарек экономику "мрачной наукой", а бедолага Годвин жаловался, что из-за Мальтуса сотни убежденных сторонников прогресса стали ярыми реакционерами.

Нанесенный Мальтусом удар в одночасье заставил опомниться эпоху, помышлявшую лишь об удовольствии и не видевшую впереди иного пути, кроме плавного прогресса и улучшения. Словно и этого было недостаточно, в то же самое время другой мыслитель готовился сделать смертельный выпад против самоуспокоенности конца XVIII - начала XIX веков. Уже очень скоро весьма успешный торговец ценными бумагами по имени Давид Рикардо выдвинет теорию, которая, внешне уступая пророчеству Мальтуса о крахе человечества вследствие его многочисленности, окончательно развеет мечты о предсказанных Адамом Смитом замечательных улучшениях.

Рикардо был убежден, что понимание общества как движения всех наверх по механической лестнице не имело права на жизнь. В отличие от Смита, он полагал, что этот эскалатор служит разную службу разным слоям общества, и в то время как одни триумфально доезжают до самого верха, другие, не успевая одолеть и несколько ступеней, падают обратно. Хуже того, всю конструкцию приводили в движение вовсе не те, кто оставался в выигрыше; получавшие всю возможную пользу от поездки сами и пальцем для этого не шевелили. Чтобы завершить метафору, скажем, что внимательный взгляд на поднимающихся наверх людей вызывал естественное беспокойство: за место на ступенях шла жестокая, непримиримая борьба.

Адам Смит рассматривал общество как большую дружную семью. Взору Рикардо предстали враждующие друг с другом лагеря, и вряд ли этому стоит удивляться. За сорок лет, прошедших с момента выхода "Богатства народов", в Англии оформились две соперничающие группировки. Лишь недавно появившиеся на сцене промышленники, занятые заботами о своих фабриках и борьбой за представительство в парламенте, противостояли могучим землевладельцам - богатым, влиятельным представителям аристократии, с возмущением взиравшим на нахальных нуворишей.

Помещиков раздражало вовсе не то, что капиталисты зарабатывали много денег. Дело было в том, что они имели наглость утверждать, будто существовавшие цены на еду слишком высоки. Если во времена Смита Англия была экспортером зерна, то уже очень скоро ей пришлось перейти к закупкам продовольствия за рубежом. Доктор Прайс мог бормотать все, что приходило ему в голову, - в реальности же рост населения страны привел к превышению спроса на зерно над его предложением, а затем и увеличению цены вчетверо. Вместе с ценами росли и прибыли в сельском хозяйстве. Так, на одной из ферм в шотландском графстве Ист-Лотиан прибыли вкупе с рентными поступлениями составили 56% от вложенных средств; владелец одного вполне среднего по тем. временам участка земли в триста акров получил 88 фунтов прибыли в 1790 году, 121 фунт - в 1803-м и 160 фунтов - десять лет спустя [57] . Исследователи соглашались в том, что в целом по стране рента как минимум удвоилась за прошедшие двадцать-двадцать пять лет.

57

Halevy, op. cit., p. 229.