Философы с большой дороги
Шрифт:
колледжа. Я уставился на холст площадью так примерно пять квадратных метров
– сплошь черный; предо мной была чернота, уходившая в стену, как провал
шахты.
– Понравилось, а? Сам рисовал – это еще не предел моего таланта.
Называется полотно «Чернуха – это нечто совсем иное».
С чего же начать? Идя, я не сочинил никакого вводного слова,
оправдывающего экзорцизм и прочее. Честно говоря, я ведь надеялся, что
Клерик начнет сам, сказав что-то вроде: «Доктор
решил покинуть Кембридж и достойно распорядиться останками Авиатора, не
шокируя нравы, царящие в Англии в конце века. Мне бы не хотелось давать
повод к каким-либо пересудам. На ваш взгляд – это верное решение?»
– Как поживает Авиатор? – поинтересовался я.
– Он в надежном месте. Просто невероятно, чего можно добиться за
бутылку виски.
Я выложил ему, как на сложившуюся ситуацию смотрят в колледже. Клерик
среагировал как-то странно: сослался на то, что в Уставе колледжа ни слова
не сказано о запрете держать у себя набивные чучела бродяг – и все.
– Вот ведь и у вас дома стоит чучело сычуаньского... землеройкокрота,
да?
Еще одно доказательство того, что пренебрежение уборкой в собственном
доме может обернуться против вас.
Потакание собственным слабостям: за и против
1. Клерик не владеет навыками бальзамирования трупов.
2. Он же это еще не сделал, верно?
3. Ящики Chevalier-Montrachet (упоминание которых обличает мой
непрофессионализм).
Потакание Клерику: за и против
1. Оборотная сторона пункта 1 вышеупомянутого списка: университеты дают
универсальное образование.
2. В музее Фитцвильяма десятки мумий выставлены на всеобщее обозрение -
при этом усопшие в отличие от Авиатора вовсе не давали на то согласия.
3. Почему лишь какие-то сомнительные и малосимпатичные иностранцы имеют
право на то, чтобы их останки были сохранены надлежащим образом для
потомков?
4. Предложение пожертвовать мумифицированные останки Авиатора колледжу
– через пару тысяч лет их можно будет не без выгоды толкнуть тому же музею
Фитцвильяма.
– А вам и впрямь хорошо здесь? – поинтересовался я. – Ваше ли это?
– Хорошо? Плохо? Разве это важно, когда перед тобой непочатый край
работы. – Клерик протянул мне плошку с жарким, которое разогревалось, покуда
мы беседовали. Из вежливости я съел кусок-другой. – По старинному рецепту, -
пояснил Клерик. – Семейному рецепту.
Я попробовал еще один заход:
– Некоторые считают вас странноватым.
– Это декан-то? Ну, знаете
любовь я не претендую. Не по чину.
Сказано это было нарочито двусмысленно. На суде такие высказывания
может цитировать – в свою пользу, разумеется – и защита, и обвинение.
– А как вчерашняя поездка в Лондон? – сменил он тему.
– Ничего, – ответил я с деланым равнодушием: мне не хотелось тешить
самолюбие оппонента вопросом, откуда ему известно, что вечер накануне я
провел в советском посольстве, угощаясь на дармовщинку тамошними hot de
oevur.
– Ну, Эдди, давай. Ты же – наш человек!
Не знаю уж, что он хотел этим сказать, однако у меня было такое
чувство, что он недалек от истины.
– Думаю, со временем у меня найдется для тебя дело. Не хочешь ли
получить в управление парочку стран?
Шутовство. Сплошное дуракаваляние.
Я ретировался – с ощущением, что моя навязчивая доверительность
посрамлена. Но нет существа опаснее загнанного в угол философа.
Изгнание Клерика
Что-то мне говорило, что Клерик сдаст экзамен. Худо-бедно, но сдаст.
Жаль; провали он его, и у нас был бы безупречный повод выбросить парня из
колледжа, как балласт с тонущего судна. Откажи мы ему в дальнейшем обучении
по каким бы то ни было моральным соображениям, он вполне мог устроить нам
скандал, но если вы не сдали экзаменационную работу – самое время упаковать
чучело старого бродяги и отправиться прочь из колледжа. Клерик был
математиком, что вселяло некую надежду; естественника можно провалить.
Занимаясь английским, иностранными языками или историей, вы можете с треском
провалиться на экзамене, только если, придя на него, вы вдруг запамятовали,
как писать или читать. Итак; провал на экзамене = ящик Chevalier-Montrachet.
Я вынашивал одну подлянку. Почти всю жизнь я прожил так, чтобы, не дай
бог, не пришлось принимать какие-либо решения, особенно – под давлением
обстоятельств. Но сейчас, когда мне выпал счастливый билет и на горизонте
маячил фонд, который можно пощипать, я готов был побороться. По нелепой
прихоти судьбы мне удалась карьера философа; от добра добра не ищут.
Альтернативы у меня не было. На что я еще годен: разливать чай в борделе?
Знание может быть долгое время совершенно бесполезным, а потом вдруг
обернуться насущно необходимым и крайне выгодным для человечества. Сколько в
истории науки теорий, наблюдений, интуитивных построений, долгие годы