Финал
Шрифт:
– Я ужасно боялась, что с тобой случится что-нибудь плохое, – выдавила я из себя.
– А я боялся, что с тобой.
– «Дьявольская сила»… – начала я.
Патч сделал глубокий вздох – и мое тело поднялось и опустилось вслед за его грудной клеткой. В этом вздохе было многое – и облегчение, и усталость, и возбуждение. Патч открыл глаза и взглянул прямо мне в лицо:
– Моя кожа восстановится, Ангел. А вот тебя вернуть будет нельзя. Когда Данте ушел, я думал, все кончено. Я думал, что потерял тебя. И я никогда в жизни не молился так истово и так искренне, как пока лежал здесь…
Я
– Если бы он отнял тебя у меня… – я не смогла продолжать.
– Он пытался отнять тебя у меня, и мне вполне достаточно этого. Отныне он может считать себя покойником. Это ему с рук не сойдет. Я прощал ему его маленькие грешки и ошибки в знак того, что понимаю его роль для тебя, но сегодня он нарушил все возможные правила. Он использовал против меня «дьявольскую силу» – я больше ничего ему не должен. И в следующую нашу встречу мы будем играть по моим правилам.
Несмотря на крайнюю усталость, которая чувствовалась в каждой клеточке его тела, в голосе его слышалась только решимость и ни капли колебания или жалости.
– Он работает на падших ангелов, Патч. Он у них в кармане.
Никогда в жизни я не видела Патча таким изумленным. Его черные глаза расширились, пока он обдумывал эту новость.
– Это он тебе сказал?
Я поспешно кивнула.
– Он сказал, что у нефилимов нет шансов выиграть эту войну. И это несмотря на все убедительные, полные надежды и поднимающие боевой дух речи, которые он толкал нефилимам, – с горечью добавила я.
– Он называл какие-нибудь имена падших ангелов?
– Нет. Он влез в это, чтобы спасти собственную шкуру, Патч. Он сказал, что, когда дойдет до дела, архангелы буду на стороне падших ангелов. Потому что они исторически ближе друг к другу. Очень трудно отказаться от кровного родства, даже если это дурная кровь. И есть еще кое-что, – я вздохнула. – Следующим шагом Данте будет оспаривание моего положения главнокомандующего армии Черной Руки. Он приведет нефилимов прямо в руки падших ангелов.
Патч лежал, храня молчание, но я видела, как работает его мысль, отражаясь в черных глазах, полных бешенства. Он понимал так же, как и я: если Данте удастся сместить меня, моя клятва Хэнку будет нарушена. А это могло означать только одно: смерть.
– И это Данте шантажировал Пеппера, – закончила я.
Патч коротко кивнул:
– Я догадался, когда он напал на меня. Как Скотт? Он пострадал?
– Он в мавзолее, его охраняет невероятно умный и сообразительный бродячий пес.
Патч поднял брови:
– Пес?
– Я думаю, этот пес взял на себя твою функцию ангела-хранителя. Он напугал Данте. И только благодаря ему мне удалось спастись.
Патч провел пальцем по моей щеке.
– Я должен поблагодарить его за спасение моей девушки.
Несмотря на обстоятельства, я улыбнулась:
– Он тебе понравится. У вас похожий стиль в одежде.
Два часа спустя я припарковала грузовичок Патча в его гараже.
Патч сидел на переднем сиденье. Лицо у него было очень бледное, голубоватое свечение все еще пробивалось через его кожу. Он слабо улыбался своей фирменной, слегка ленивой улыбкой,
Я была счастлива, что Данте сбежал. И почему-то мне казалось, что благодарить за это стоит моего нового друга – черного пса. Если бы Данте не сбежал, а вернулся бы, чтобы закончить начатое – мы бы так легко не отделались. Снова и снова я с благодарностью думала о бродячей черной собаке, такой умной и такой несуразной. И такой преданной – ведь она готова была пожертвовать своей жизнью.
Мы с Патчем оставались на кладбище со Скоттом, пока тот не оправился настолько, чтобы самому сесть за руль и поехать домой. Черная собака, несмотря на несколько безуспешных попыток отогнать ее, несмотря на то что ее буквально вытащили за шкирку пару раз из грузовичка Патча, все же упорно возвращалась назад. Смирившись, мы позволили ей бежать за нами. Я решила, что, после того как мне удастся как следует выспаться и все обдумать, я отвезу пса в собачий приют.
Больше всего мне сейчас хотелось свернуться клубочком в постели Патча – с того самого момента, как я переступила порог его дома. Но у нас было слишком много дел. Данте опережал нас на два шага. И если мы расслабимся и не начнем что-либо предпринимать в ответ, нам можно сразу сдаваться и выкидывать белый флаг.
Я мерила шагами кухню Патча, сцепив руки на шее сзади, как будто пытаясь выдавить таким образом из себя хоть какую-нибудь стоящую идею.
О чем, интересно, сейчас думает Данте? Каким будет его следующий шаг? Он угрожал уничтожить меня, если я выдам его и предъявлю обвинение в измене – значит, теоретически он считал меня на это способной. Следовательно, сейчас он скорее всего либо придумывал себе алиби, либо – и это было гораздо хуже и опаснее – распространял слухи о моем предательстве, чтобы успеть первым.
Эта мысль заставила меня застыть на месте.
– Давай-ка с самого начала, – послышался с дивана хриплый от усталости голос Патча. Глаза у него сверкали. Он подложил под голову подушку и все это время не сводил с меня взгляда. – Расскажи мне все.
– Когда Данте сказал мне, что работает на падших ангелов, я ему пригрозила, что выдам его. Но он только рассмеялся в ответ, заявив, что мне никто не поверит.
– Так и есть, – кивнул Патч.
Я прислонилась головой к стене и вздохнула с горечью:
– Потом он рассказал мне о своих планах стать лидером вместо меня. Нефилимы любят его. Они захотят, чтобы он стал их лидером. Я прочла это в их глазах. И от меня совершенно ничего не зависит, я могу сколько угодно пытаться предостеречь их – они примут его в качестве лидера с распростертыми объятиями. Я не вижу выхода. Он нас сделал.
Патч ответил не сразу. А когда заговорил, голос его звучал спокойно:
– Если ты публично обвинишь Данте, ты только дашь этому нефилиму козыри против себя, тут он прав. Остальным нефилимам нужен только повод, чтобы сплотиться против тебя – напряжение слишком велико. Так что публичные разоблачения Данте нам совсем ни к чему. И мы не будем этого делать.