Фирдоуси Абулькасим. Шахнаме. Том 2

Фирдоуси Хаким Абулькасим

[Афрасьяб посылает к Сохрабу Бармана и Хумана]

Дошло до владыки туранской страны,. Что спущены в воду Сохраба челны, [24] Бойцы отовсюду к нему собрались, Меж них он — как тополь, вознёсшийся ввысь; Уста его пахнут ещё молоком, А он уж мечтою к сраженьям влеком; Он кровью поля заливает уже, С Кавусом войну затевает уже, Огромное войско ведёт за собой, ⁴²⁰ Врагов не страшась, порывается в бой... Короче, тот витязь исполненный сил Отвагой свой род именитый затмил. В душе Афрасьяба зажглось торжество, И вырвался радостный смех у него. Из витязей храбрых туранской земли, Что в бой с булавами тяжелыми шли, Им выбраны были Хуман и Барман; [25] Любой и на льва бы накинул аркан! Приказано к ним собираться на зов ⁴³⁰ Двенадцати тысячам лучших бойцов. Двум витязям так говорит Афрасьяб: «Вам к хитрости должно прибегнуть: Сохраб С Ростемом, столкнувшись на поле войны, — Смотрите — друг друга узнать не должны. С Сохрабом, надеясь на силу свою, Сразится Ростем, без сомненья. В бою, Быть может, погибнет отец-исполин: Ведь славится силою львиною сын. Лишившись Ростема, нам сдастся Иран, ⁴⁴⁰ И будет смятеньем Кавус обуян. Потом и с Сохрабом расправимся мы, Нагрянув к нему средь полуночной тьмы... А если Сохраб в поединке падёт — Раскаянья мука отца изведёт». Два витязя тут же отправились в путь, Спеша к ополченью Сохраба примкнуть. И посланы в дар Афрасьябом-царём Десятки коней, мулов с разным добром, Престол бирюзовый с подножьем резным ⁴⁵⁰ Сверкающей кости слоновой, и с ним Горящий рубинами царский венец И полное лести письмо наконец: «Когда бы взошел на иранский престол, Ты землю бы к миру и счастью привёл. Иран с Семенганом, с Тураном — одно, Соседствовать им не напрасно дано. Добудь же венец властелина в борьбе! Бойцов, сколько хочешь, пришлю я тебе. Туранцы не ведают богатырей ⁴⁶⁰ Искусней Бармана, Хумана храбрей. Позволь им в гостях у тебя побывать, Позволь под началом твоим воевать. Клич кликнешь, и ринутся в битву они, И мраком окутают недруга дни». С посланьем таким и дарами царя Помчались два всадника-богатыря. Услышав об их приближении весть, Навстречу — воздать им достойную честь — Сохраб вместе с дедом спешит, и душой ⁴⁷⁰ Расцвёл он при виде той рати большой. Взирая на мощные плечи и стан, Дивится сохрабовой силе Хуман. С письмом исполину дары вручены И мулы, и полные сил скакуны. Затем от посланцев услышал Сохраб Слова, что ему передал Афрасьяб. Посланье прочёл он, и выстроил рать, И дал повеление в путь выступать. Литавры гремят, призывая в поход, ⁴⁸⁰ И грохот военный над миром встает. Никто не осилил бы рати такой; Ни львы, ни чудовища бездны морской. Как гибель несущий степной ураган, Сохрабовы ратники вторглись в Иран.

24

412 Примерно так и в подлиннике: ке афг"aнд Сохраб к"aшти б"aр аб. Нет необходимости видеть в этом образе реальное отражение похода на судах (скажем, для переправы через Джейхун, т. е. Аму-Дарью). По-видимому, здесь просто выражение готовности к походу. Ведь дальше о судах и реке нет и помину.

25

427 Барман и Хуман — туранские витязи Барман — брат знаменитого Пирана. У арабоязычных авторов иногда именуется Бехрамом. Хуман — сын Висе (см. прим. 8825—8827 в томе I), сражавшийся с иранцами — Тусом и Биженом. Интересно отметить, что имя туранца Хумана может быть сопоставлено с названием обожествленного хмельного сока иранской религии Хаома.

[Набег Сохраба на Белую крепость]

Вот Белая Крепость пред ними встаёт — Ирана дотоле надёжный оплот. Был вверен Хеджиру прославленный град; [26] Вождь храбрый, он в битвах испытан стократ. ⁴⁹⁰ А княжил над краем и городом тем [27] Муж славного рода — седой Гождехем. Дочь юная князя красою цвела, Наездницей дерзкой, бесстрашной слыла. Лишь только завидел Сохраба вдали Пред войском, несущимся в черной пыли, — Покинул твердыню Хеджир удалой, Вскочил на коня и помчался стрелой. Всё ближе к воителям смелый седок. Сохраб, разъярясь, обнажает клинок И скачет навстречу, оставив ряды. ⁵⁰⁰ «Злосчастный! — вскричал он,— добыча беды! Сражаться выходишь один? Берегись, Покрепче, смотри, за поводья держись! Не хочешь ли имя и род свой назвать? [28] Заплачет тебя породившая мать!» В ответ раздаётся: «Оставь хвастовство! В подмогу не надобно мне никого. Хеджир я, воителей храбрых глава, Мной срублена будет твоя голова, Гонец Кей-Кавусу ее повезёт, ⁵¹⁰ А тело поганое коршун склюёт». Презрительно юноша захохотал Над речью Хеджира; ногами он сжал Подобного горной громаде коня [29] И ринулся в битву быстрее огня. Так яростно скрещивал с вражьим копьё, Что не отличал от чужого своё. Хеджир исполина ударил копьём, Но тщетно: Сохраб не задет остриём; Удар отражает стремительно он — ⁵²⁰ И недруг своим же копьём поражён. Хеджира Сохраб повергает с седла; Не чуя, что ноша его тяжела, Как горная глыба, — кидает во прах; Сжал сердце упавшему тягостный страх. С коня поспешил победитель сойти, Чтоб голову вражью булатом снести. Хеджир приподнялся, знак подал рукой, К нему о пощаде взмолился с тоской. И мести прощенье Сохраб предпочёл; ⁵³⁰ Прощенному он наставленье прочёл, И накрепко руки арканом связал, И тут же к Хуману вести приказал. Услышали

в замке, что витязь поверг Хеджира,— и день для иранцев померк. Скорбят о вожде, уведенном в полон, Бойцы, и не молкнут рыдания жён.

26

488 Хеджир — х"aджир (форма в изв. степени традиционная, засвидетельствована, в частности в «Ферхенге Джехангири»). Этимологически правильно: Ходжир (авест.— Hucithra, пехл.— Hucihr) со значением, примерно, «обладатель прекрасного облика». Сын Гудерза возглавлял оборону Белой Крепости при Гождехеме.

27

490-491 Гождехем (этимологически более правильно Геждехем). В «Шахнаме» — правитель пограничной с Тураном области и города-цитадели Белая Крепость, отец Фируза и героической Гордаферид... У некоторых авторов — князь из рода Гивеган или сын Гивегана.

Формально эти два стиха не опираются на текст Вуллерса. Там в соответствующем бейте говорится о Гостехеме — малолетнем сыне Гождехема, но с противоречием именования Гордаферид (см. ниже) — дочерью последнего (в примечании в вариантах есть правильное «сестра». Поскольку дальше Гостехем не появляется в Сказании — было бы непонятно его сохранение в переводе, где соответственно введен связанный с контекстом Гождехем. Во всяком случае точность текста Вуллерса здесь под сомнением.

28

503 Эпическая традиция опроса противника и самовосхваления-устрашения перед началом боя.

29

513-516 Здесь в переводе допущена перестановка смежных бейтов.

[Поединок Сохраба с Гордаферид]

Услышала дочь Гождехема о том, Что сдался Хеджир, побежденный врагом, И вздрогнула дева, как смерть побледнев, ⁵⁴⁰ Вздох тяжкий исторгли обида и гнев. Душа ратоборца была ей дана, Молва прославляла её издавна. Ей Гордаферид было имя, в борьбе [30] Не знала отважная равных себе. В шафран обратились тюльпаны ланит — Такой за Хеджира терзал её стыд. Исполнясь отваги в решительный час, В доспехи воителя вмиг облачась, Запрятала косы в румийский шелом, ⁵⁵⁰ Завязки кольчуги скрепила узлом, Кушак затянула, как муж на войне; Покинув твердыню, на вихре-коне Несется отважная Гордаферид, И клич её грозный над полем гремит. «Где витязи, где предводитель у вас? Кто полный отваги воитель у вас? Кто, равный чудовищам глуби речной, Захочет помериться силой со мной?» Но отклика нет на воинственный зов, ⁵⁶⁰ Никто не выходит из ратных рядов. Смеётся в ответ, словно тешась игрой, Сохраб, повергающий тигров герой. Кричит он: «Булат не напрасно мне дан, Второго онагра поймаю в капкан!». Надел, быстротою подобен огню, Китайский шелом, боевую броню, [31] Не зная, кто недруг, он мчится вперед; Наездница лук оснастила, и вот Под тучею стрел смертоносных Сохраб, ⁵⁷⁰ От них даже птица спастись не могла б. И видит он: рати опасность грозит, Бойца за бойцом неизвестный разит. Тогда уязвлённый, томимый стыдом, Неистовой жаждою мщенья ведом, Огромным щитом заслоняясь от стрел, Навстречу врагу богатырь полетел, И яростью гордое сердце горит. Поспешно повесила Гордаферид Свой лук на плечо: разогнав скакуна, ⁵⁸⁰ Как птица взвилась и рванулась она [32] К Сохрабу: напрягши поводья, своё Воителю в грудь устремила копьё. От этого натиска рассвирепев, Сохраб зарычал словно яростный лев И сам, с быстротой грозового огня, [33] Узду натянул, бурно вздыбил коня, Своим смертоносным огромным копьём Сплеча размахнулся, стальным остриём Ударил, и панцирь мгновенно пробит, ⁵⁹⁰ Но сердцем не дрогнула Гордаферид. Ее совлекает с коня великан,— Так мяч похищает проворный човган. [34] Но всадница, сбитая наземь с седла, Булатом копьё удальца рассекла, В седло боевое вскочила опять И тучею пыль возмутила опять. Однако сражаться ей дольше невмочь; Коня повернула и ринулась прочь. Боец буйным бегом дракона-коня, ⁶⁰⁰ Ты скажешь, сиянье похитил у дня; Пыль черную к небу взметая столбом, Летит, настигает, срывает шелом... И вдруг по кольчуге скользнула коса; Как солнце, девичья сверкнула краса. И видит он: дева пред ним — не боец, Не шлем бы носить ей — царицы венец. Дивится герой: «Коль иранская рать В бой деву подобную может послать, Так верно мужи, как придет их черёд, ⁶¹⁰ Прах темный взметут до небесных высот!» Воитель заносит летучий аркан, И схвачен мгновенно красавицы стан. «Теперь не уйдёшь! — закричал он.— Войны Тебе ли искать, с этим ликом луны? Добычи такой не ловил я досель. Не вырвешься, бьёшься напрасно, газель!» И дева, поняв, что спасение в том, К бойцу повернулась прекрасным лицом И молвит: «Воитель, всех в мире мужей ⁶²⁰ Затмивший отвагою львиной своей! На наше сраженье два войска глядят, За каждым движеньем усердно следят. Лишь косы девичьи рассмотрят — беда! Насмешки посыплются градом тогда: ”Им прах в поединке до неба взметён, Но бился не с витязем, с девушкой он!” Длить битву тебе не пристало: ведь стыд Сраженье подобное мужу сулит. Не лучше ль поладить нам этой порой? ⁶³⁰ Внять голосу разума должен герой. Ужель из-за девушки витязь готов Посмешищем стать для друзей и врагов? Поверь мне, ты встретишь покорную рать; Коль мир предлагают, не рвись воевать. Богатства и замок, и все мы — твои. Ты цели добился, к чему же бои?» Сохраб загляделся на Гордаферид: Меж лалами уст ровный жемчуг блестит; Лик прелести райской, пленительный стан ⁶⁴⁰ Стройней тополей, что лелеет дехкан; Не очи, а лани, бровь каждая — лук; Свежа, что весной расцветающий луг. Промолвил он: «Помни же клятву свою! Ты видела нынче, каков я в бою. Твердыня тебя обольщать не должна, Небесного свода не выше она; Ее булавою низвергну. Ничьё В сраженьи меня не коснется копьё!» И деву боец отпустил; вороной ⁶⁵⁰ Помчал её степью к твердыне родной. С ней рядом несется Сохраб. Между тем С бойцами стоит за стеной Гождехем. Открыли ворота, и деву спасли, Всю в путах, в твердыню её увлекли. И снова ворота на крепком замке, И вновь стар и млад зарыдали в тоске: Все в ярости от нанесенных обид Хеджиру и доблестной Гордаферид. Подходит к отважной правитель седой, ⁶⁶⁰ Бойцов именитых ведя за собой. «О, дева бесстрашная! — вымолвил князь — Как долго мы ждали, тревогой томясь. И храбрость и хитрость пустила ты в ход, И доблестный не посрамила свой род. Рука неприятеля — небу хвала! — Тебе в поединке не сделала зла». Смеется отважная Гордаферид Восходит на башню и так говорит, Сохраба увидев с высокой стены: ⁶⁷⁰ «Эй, доблестный витязь туранской страны! Зря тратишь ты силы, не время ли в путь? Осаду оставь, о вторженьи забудь!». «Добро, — отвечает он, мрачен лицом.— Я солнцем, луною, престолом, венцом Клянусь, победителем в замок войду, Тебя, вероломную, в плен уведу. Когда попадешь ты в неволю ко мне, Раскаешься в дерзкой своей болтовне. Но проку в раскаяньи позднем твоем ⁶⁸⁰ Не будет, и грянет возмездия гром! [35] Забыла ты данный тобою обет?» Но Гордаферид улыбнулась в ответ И молвит: «Воитель туранский, прости! Туранцу в Иране жены не найти. Должно быть, меня не судил тебе рок. О славный, ты б лучше себя поберег! Ты вправду ли родом туранец? Скажи. Тебя и в Иране бы чтили мужи. Плечами, осанкой, лицом ни один ⁶⁹⁰ Не может сравниться с тобой исполин. Услышит Кавус про туранца-вождя, Что в край наш ворвался, дружину ведя,— И двинет полки, и примчится Ростем; Не сладишь ты с грозным воителем тем. Он войско твое уничтожит, тогда Тебя бы, смотри, не постигла беда! Жаль мощи твоей богатырской; попасть Не должен ты тигру свирепому в пасть. Ты, силой кичась, не кидайся вперед, — ⁷⁰⁰ Лишь бык сам себя, разъярившись, грызет. Назад поверни с рокового пути, Лик ясный к туранской земле обрати!» Внимает воитель, обида горька. А так ведь, казалось, победа близка! Весь край у подножия крепости той В отмщение сделать равниной пустой Велел он: жилища без жалости сжечь, Людей разоренью и горю обречь. Промолвил он: «Поздно сражаться, уж день ⁷¹⁰ Померк, и ночная надвинулась тень. Но завтра твердыню мы в пыль превратим. Бой грянет великий!». Досадой томим, Хлестнул он коня и помчался к шатру, Решив наступленье начать поутру.

30

543 Гордаферид — правильнее Гордафрид, дочь Гождехема, иранская героиня и один из пленительных женских образов «Шахнаме». Имя Гордаферид — составное из gurd (герой) и afriti (благословенная).

31

566 Китайский шелом — в оригинале торг-е чини (в вариантах — руми). Таким образом, туранец Сохраб надевает китайский шлем, а иранка Гордаферид — румийский. Жители Средней Азии (туранцы) географически ближе к Китаю, чем персы Запада (иранцы), которые ближе к Руму. Но едва ли боевое одеяние героев здесь — результат особой бытовой точности автора (в других случаях туранцы носят румийские шлемы, иранцы — китайские и т. д.). Скорее это «счастливая» случайность.

32

580 В подлиннике дословно «ее (Гордаферид) скакун поднялся над высоким облаком».

33

585 В подлиннике: «подобно Азер-Гошеспу [гению огня и молнии]».

34

592 Здесь, конечно, известные термины игры в поло: мяч и клюшка (Гуй-о чоуган).

35

680 В оригинале дословно: «Когда вращающееся небо похитит твой головной убор-венец» (идиома).

[Посланье Гождехема Кавусу]

Умчался Сохраб, и писца вслед за тем Призвал удрученный бедой Гождехем. Послание шаху составил писец, Сбирается в путь расторопный гонец. В письме воздается владыке почёт, ⁷²⁰ А дальше рассказ о событьях течёт: «О доблестный царь! Из Турана примчась, Дружина внезапно напала на нас. Вождю той дружины, питомцу побед, Едва ли минуло четырнадцать лет. Он станом стройней молодых тополей, А ликом — небесного солнца светлей. Где видан воитель с рукою такой, Столь мощный, с большой булавою такой? Как ринется в битву с индийским мечом, ⁷³⁰ И горы и реки ему нипочём. Пройди весь Иран и Туран — силачу [36] В сраженьях соперника нет по плечу. Героя Сохрабом зовут; не страшны Ему ни драконы, ни львы, ни слоны. Ты скажешь, то сам несравненный Ростем, Воитель, которому прадед Нейрем. Хеджир, чья отвага повсюду славна, Помчался, на бурного сев скакуна, — С Сохрабом помериться силой в войне: ⁷⁴⁰ Его столько времени я на коне Видал, сколько нужно, чтоб глазом моргнуть Иль запах цветка мимоходом вдохнуть,— Столь быстро Сохраб его сбросил с седла... Рать, глядя на то, в изумленье пришла. Хеджир, уцелевший, но взятый в полон Изранен, измучен, душой уязвлён. Хоть всадников видел умелых, лихих, Не видел в Туране я смелых таких. Пропал, кто к нему попадется в тиски ⁷⁵⁰ На поле, где сходятся в битве полки! Мощь грозная кроется в богатыре, Пред доблестным не устоять и горе; Поскачет он к ней, попирая поля, Заплачет над нею сырая земля. Коль станешь ты мешкать, не вступишь в войну, Не вышлешь дружин, защищая страну, — Родной наш Иран разорённым считай, Враждебной рукой покорённым считай. Тот витязь другим не чета храбрецам; [37] ⁷⁶⁰ Сказал бы, в нем ожил воинственный Сам. Сильнейшие витязи дрогнут пред ним; Их свалит он рукопожатьем одним. Не нам состязаться с подобной рукой, С такой булавой и отвагой такой. Нас битва погубит, его ж вознесёт Победной главой до небесных высот. Мы с вечера в путь собираться начнём, В глубь края отступим во мраке ночном. Но если ещё мы промедлим хоть час, ⁷⁷⁰ Ничто не спасёт от погибели нас. В твердыню он вторгнется, рать одолев: Где он наступает, отступит и лев». Письмо запечатав, посланца затем Призвал, и ему повелел Гождехем: «Отправься, лишь первые вспыхнут лучи; Тропою, врагам неизвестной, скачи». Отправил он шаху посланье, а сам В поход приказал собираться бойцам.

36

731 Здесь пропущен сомнительный бейт:

чо аваз-е у р"a'д-е горр"aнде нист

чо базуйе у тиг-е борр"aнде нист,

т.е.

«гремящий гром не таков, как его голос [клич],

секущий меч не таков, как его рука».

(Кстати этот бейт отсутствует в Калькуттском издании.)

37

759-762 В переводе допущена перестановка двух смежных бейтов.

[Вторжение Сохраба В Белую крепость]

Лишь солнце взошло над высокой горой, ⁷⁸⁰ Сомкнули туранцы воинственный строй. С копьём смертоносным, на быстром коне Сохраб их возглавил, готовый к войне; Защитников крепости, словно овец, Схватить и связать замышлял удалец. На стены он смотрит — людей не видать. С воинственным кличем за витязем рать Помчалась; разбив на воротах засов, Как смерч, ворвались, но не видно бойцов. В ночи осаждённым воителям всем ⁷⁹⁰ Бежать удалось: их увёл Гождехем. Под крепостью ход был подземный — про то Дотоль из туранцев не ведал никто. Бесследно исчезли и войско и князь, Твердыню Сохрабу оставить решась. Виновны ль, безвинны ль, один за другим Все жители края предстали пред ним, Прощенья, пощады прося у вождя, Ему о покорности вечной твердя. Но тот не внимает, любовью горит; ⁸⁰⁰ Все ищет он милую Гордаферид И сетует, плача, не ведая сна: «О горе, за тучами скрылась луна! [У цели я был, но добычу злой рок [38] Из рук моих вырвал, безмерно жесток. На дивную лань я накинул аркан — Ушла, а меня залучила в капкан. Со мной колдовские творила дела: Мечом не коснулась, а кровь пролила. Подобно пери промелькнула, и вот ⁸¹⁰ Похищено сердце, а боль все растёт В груди опустевшей, все злее печаль: Любимая скрылась в безвестную даль! Увы, ускользнула, исчезла во мгле... Нет участи горше моей на земле!» И ночью и днем богатырь горевал, От взора чужого любовь укрывал; Но муку не скроешь — таи не таи — Когда из очей заструятся ручьи; И как ни хитрил бы, душой удручён, ⁸²⁰ В груди не удержишь отчаянья стон. Бледнеет и вянет Сохраб, с каждым днём Сильнее сжигаемый тайным огнём. Вначале о ране сердечной его Хуман именитый не знал ничего; Но видя, что блекнет воителя лик, Он в тайну умом прозорливым проник. Он понял: как будто коварным силком, Сохраб молодой полонён завитком. Невмочь ему, сон убегает от глаз, ⁸³⁰ И рад бы уйти, да в трясине увяз... Чтоб мысли Сохраба направить к войне, Хуман с ним беседует наедине; Твердит он: «Никто из владык в старину Не бился у страсти безумной в плену, Желаньем неистовым не пламенел, Сверх меры от кубка любви не пьянел. Газель за газелью арканом лови, Но бойся попасться в тенёта любви!, О витязь, искусством войны овладев ⁸⁴⁰ Забудь о пленительной прелести дев. Бойца привлекает лишь славы краса; Орлу подобает любить небеса! Успешно мы начали ратный поход, Без боя нам сдался Ирана оплот, Но битва не кончена, путь наш суров, Немало нас ждёт и невзгод и трудов. С могучим Ростемом могучая рать, Привыкшая славы в сраженьях искать, Примчится, решимости ярой полна... ⁸⁵⁰ Кто ведает, как обернётся война! Тебе одному — удальцу, силачу — С дружиной иранскою спор по плечу. Ты сердца влюблённого жар охлади, Не то — пораженья бесславного жди. Коль страсти поддашься — ты жертвой падёшь, Коль страсть обуздаешь — ты к цели придёшь: Одержит победу твой грозный клинок, И деву тогда ты увидишь у ног». Очнулся Сохраб, назиданию вняв: ⁸⁶⁰ «О витязь туранский,— вскричал он, — ты прав! Меня исцелил ты словами. Клянусь, Навек нерушим наш священный союз».] Меж тем до Кавуса посланье дошло. Как только узнал про нежданное зло, Созвал он мужей, возглавляющих рать, Чтоб вести тревожные им рассказать. В раздумьи сидят с властелином бойцы, Ирана прославленные храбрецы: Тус гордый, Гудерз, чей родитель Гошвад, ⁸⁷⁰ Гив храбрый, Горгин и Бехрам, и Ферхад. Посланье бойцам прочитал властелин, Поведал, каков молодой исполин, И, с ними советуясь, вымолвил так: «Коль прав Гождехем, угрожает нам враг Невиданной мощи. Лишился я сна, Тоской и тревогой душа пронзена. Ему средь иранцев соперника нет; Где средство сыскать от нагрянувших бед?» На том порешили, что доблестный Гив, ⁸⁸⁰ Тотчас же к Ростему в Забул поспешив, Доставит Могучему грозную весть О том, что в опасности царство и честь; Пусть витязь могучий, державы оплот, На помощь иранской дружине придёт. Готовить послание стал властелин, Страшась наступающих грозных годин.

38

803-862 Здесь в издании Вуллерса—Нафиси оговаривается пропуск 54 бейтов Калькуттского издания, как «явной интерполяции». В нашем переводе из этих бейтов использованы 30, включенных в общий текст, как естественное — по мнению переводчика — развитие сюжета. Действительно, стих 802 («О горе, за тучами скрылась луна») без последующего дополнения как бы оставляет эпизод незавершённым. С другой стороны, отвергнутые Вуллерсом бейты — сомнительны, по меньшей мере. Но без них остается впечатление лакуны. В виду изложенного переведённые бейты включены в общую нумерацию.

[Послание Кавуса Ростему]

Составил писец, повинуясь царю, Посланье забульскому богатырю; Ростему вначале хвалу возносил: ⁸⁹⁰ «Живи, непоборный, исполненный сил! Знай, доблестный, к нам из туранских долин Войною пришел молодой исполин. Уж в Белую Крепость успел он войти, Иранцам к спасенью отрезав пути. Тот витязь невиданно храбр и силен. Как тигр, он бесстрашен, огромен, как слон. Из всех меченосцев иранских дружин Затмишь его доблестью ты лишь один. Знай, в целой вселенной, о витязь благой, ⁹⁰⁰ Нет, кроме тебя, нам защиты другой. Ирана опора единая ты, Прославился хваткою львиною ты. Ты в Мазендеране врагов истребил, Ты в Хамаверане оковы разбил. Ты палицей солнце заставишь рыдать, Твой меч, и с Бехрамом бы мог совладать. [39] Пыль стычек твоих даже Нила темней, [40] Слоны устрашились бы силы твоей. Ты тигра настигнешь петлей боевой, ⁹¹⁰ Ты гору повергнешь стальной булавой. Дружина тобой несказанно горда, Стоял ты на страже Ирана всегда, Но снова нам рок посылает беду, Я с часу на час нападения жду. Все витязи наши к престолу пришли, Письмо Годжехема мы вместе прочли И Гиву отважному дали наказ — К тебе, о Могучий, без отдыха мчась, Скорее доставить тревожную весть. ⁹²⁰ Как только успеешь посланье прочесть, — Глубокою ночью иль солнечным днём, Ещё не обмолвившись словом о нём, И запаха сорванной розы вдохнуть Ещё не успев,— разом трогайся в путь! Веди закалённых забульских бойцов, И пусть раздаётся воинственный зов! Ведь кроме тебя, коли прав Гождехем, Не сладит никто с грозным недругом тем». К посланию печать приложили; оно ⁹³⁰ Воителю Гиву тотчас вручено. Царь молвил: «Скачи, не жалея коня, И ночью и днем неустанно гоня. К Ростему добравшись, о славный ездок, Смотри, не растягивай отдыха срок,— Средь ночи примчась, возвращайся с зарёй! Скажи: приближается вражеский строй; Ждём с мига на миг неизбежной войны; Врага мы ничтожным считать не должны». Помчался, забыв о покое и сне, ⁹⁴⁰ Гонец именитый на добром коне. Дорогою витязь не пил и не ел, И ночью и днём, словно ветер, летел. Лишь только Забула успел, он достичь,,. Донёсся к Дестану дозорного клич: «К нам вихрем летит из Ирана боец, Его быстроногий несет жеребец». И вот уже скачет навстречу Ростем; С ним — каждый, носящий кольчугу и шлем. Отважному Гиву навстречу примчась, ⁹⁵⁰ С коней боевых соскочили тотчас. Ростем у прибывшего богатыря Расспрашивать стал про Иран, про царя. К Могучему в замок высокий вступив, Воссели беседуя. Доблестный Гив Добавил к цареву письму и словам Всё то, что слыхал о Сохрабе он сам; Не скрыл ни худых новостей, ни благих, Немало вручил и даров дорогих. Письмо прочитав, усмехнулся Ростем, ⁹⁶⁰ И, втайне смущённый известием тем, Промолвил: «Ужели те слухи — не ложь, И вправду воитель на Сама похож? Будь он из иранцев, дивиться б не след; [41] Туранцев столь мощных не видывал свет. Узнать я хотел бы, откуда храбрец, Из рода какого тот чудо-храбрец. Был сын от меня в Семенгане рождён, Но где ему биться! Дитя еще он; Не знает, как двинуть в сражение рать, ⁹⁷⁰ Когда защищаться, когда наступать. Я матери в дар для него посылал Алмазы и золото. «Сын ещё мал,— Она отвечала,— но быстро растёт, И скоро воителя мощь обретёт. Уста его пахнут ещё молоком, А любит вино; будет храбрым стрелком! Дай срок, занесёт он блистающий меч И станет воителям головы сечь». Ты ныне поведал нам, славный боец, ⁹⁸⁰ Что этот напавший на вас удалец Хеджира отважного сбросил с коня, Арканом опутал его, полоня. Такое свершить бы ещё не сумел Мой львенок, хотя и невиданно смел. Вставай, именитый, с тобою вдвоём Теперь мы к почтенному Залю пойдём. [42] Попробуем узел беды развязать, Кто этот туранский герой, разгадать». К Дестану пришел во дворец родовой ⁹⁹⁰ Ростем, прославляемый громкой молвой. С ним вместе в чертоги Нейрема и Гив Вступает; пируют, заботы забыв... Опомнился Гив и вождю говорит: «О витязь, чья слава по свету гремит! Венец украшаешь ты, царственный трон Да будет тобою и впредь озарён! Мне шах Кей-Кавус отдыхать не велел. „Коль ночью примчишься в забульский предел,— Сказал он,— с зарёй возвращайся назад: ¹⁰⁰⁰ Враги, приближаясь, бедою грозят". Здесь мешкая, мы не дождемся добра. В Иран, о Могучий, помчаться пора!» Ответ был: «К чему колебанья и страх! Не все ль под конец обратимся мы в прах? Забудем Кавуса, походы, бойцов. Сегодня, пируя под лютни певцов, Сухие уста увлажняя вином, Беседуя весело, день проведём, А завтра к царю поскачу я с тобой, ¹⁰¹⁰ Иранскую рать поведу я на бой. Когда не погасла Ростема звезда, Он в этом бою победит без труда. Лишь дай разыграться стихии морской, Не справится с нею огонь никакой! Забавы забыв, дрогнет в ужасе враг, Едва издалёка завидит мой стяг. Ведь если с Ростемом он схож — силачом, Разящим врагов булавой и мечом, И если подобен он Саму-бойцу, ¹⁰²⁰ Искусному в битвах вождю-мудрецу — Он вмиг безрассудно не ринется в бой, И некуда нам торопиться с тобой». Наполнились чаши во славу царя [43] И Заля, достойного богатыря. Наутро с похмелья могучий герой Вновь кравчего кличет, проснувшись с зарёй Уж полдень, пора выступать им давно, А в чашах по-прежнему рдеет вино. Обильные яства приносят опять ¹⁰³⁰ И снова садятся мужи пировать. Ел досыта каждый и пил допьяна: Звенела певучего руда струна. До ночи Ростем пировать не устал; Просторный чертог ярче солнца блистал. День третий проходит.— веселье кипит, И всеми давно Кей-Кавус позабыт... На утро четвёртое, с места вскочив, Ростему напомнить отважился Гив: «Ты знаешь, горяч от природы Кавус; ¹⁰⁴⁰ Безмерно его распалишь ты, боюсь. Встревоженный вестью о близкой войне, Забыл он о пище, покое и сне. И если в Забуле продлится наш пир, Властителю тесным покажется мир. Гнев может рассудок царю помутить; Тебе за обиду захочет он мстить». «Тревогу забудь! — был Ростема ответ.— На целой земле мне соперника нет». Знак подан, и вот уже Рехш под седлом, ¹⁰⁵⁰ И грянул трубы оглушительный гром, И ржаньем откликнулись кони на Зов, Помчав закалённых забульских бойцов. С дружиной выходит Ростем на заре, Дружину ведет богатырь Зеваре. [44]

39

906 Здесь Бехрам — иранское название планеты Марс, соответствующее арабскому — Миррих (см. прим. 6115 в томе I). Так в старом переводе С. Соколова и сказано: «От твоего меча сожмется даже Марс». В основе новоперсидского имени Бехрам — авест. Verethragna — гений победы.

40

907 В оригинале: чо г"aрд-е пей-е р"aхш-е то нил нист — т. е. «нил не бывает подобным праху (поднятому от) ноги Рехша твоего». Но слово нил имеет два смысла: это и индиго, и название реки Нил (руд-е нил). С какой же точки зрения характеризуется «пыль, поднятая на бегу Рехшем»? Говорит ли поэт о том,что она темная, как краска индиго, или сильная, как река Нил?Так или иначе перевод отражает двойственный по существу образ подлинника (обычный у поэтов классиков).

41

963 В подлиннике «из благородных» (азадеган). Имеются в виду благородные (в сословном смысле) иранцы — «азадан» (= азаты), т. е. военная землевладельческая каста Сасанидского Ирана.

42

986 Напомним, что Заль-Дестан, владетельный князь Систана-Забула, уже при жизни своей (как это было с Феридуном и Менучехром — см. в томе I) предоставляет фактическую власть сыну своему Ростему, но, естественно, сохраняет положение главы рода.

43

1023-1024 Здесь Дестан понимается как имя Заля. В подлиннике:

бе мей д"aст борд"aнд о м"aстан шод"aнд

зе йад-е сеп"aхб"aд бе дестан шод"aнд,

— что в переводе С. Соколова дано как:

«Так, взявшись за вино,они беспечно пили

И к песням перешли от мыслей о царе.

Здесь д"aстан понимается как сказ, былина, т. е. дастан

44

1054 Зеваре — сводный брат Ростема (см. прим. 14193 в томе I).

[Кавус гневается на Ростема]

За день до прибытья, Ростема встречать Пришла на дорогу иранская рать. Туc гордый, Гудерз, чей родитель Гошвад, И прочие, спешась, к Ростему спешат. И, пеший, Ростем устремился к бойцам, ¹⁰⁶⁰ Привету внимая, приветствует сам. Все двинулись вместе к воротам дворца, Для дружбы и блага раскрыты сердца. Пришли и склонились пред ликом царя, Но тот не ответил, досадой горя, Почтившим хвалою венец и престол; Нахмурены брови, лик — мрачен и зол. На Гива, как яростный лев, зарычав, Вскричал без стыда повелитель держав: [45] «Ростем кто таков, чтобы долг нарушать ¹⁰⁷⁰ И все против воли моей совершать! Как с дерева плод,— будь со мною мой меч,— Я тотчас бы сшиб ему голову с плеч! Его уведи и немедля повесь, И память о нем пусть изгладится здесь!» Боль Гиву отважному стиснула грудь: Ему ль на ростемову жизнь посягнуть! Сильней закипел в повелителе гнев, И слышит собранье мужей, онемев, Что Тусу-бойцу отдает он приказ: ¹⁰⁸⁰ «Повесь и Ростема и Гива тотчас!» Кавус то садился, то снова вставал; В нем гнев, что огонь в тростниках, бушевал. Тогда, в изумленье мужей приведя, Взял за руку Тус исполина-вождя; Хотел он, должно быть, его увести, Уловкой от царского гнева спасти. Но грозно Могучий взглянул на царя И крикнул: «Себя распаляешь ты зря! Чем дальше, твои злодеянья черней. ¹⁰⁹⁰ Клянусь, не достоин ты званья царей! Ты б лучше туранца повесил в сердцах, Врага, разъярившись, поверг бы во прах! Сегсар и воинственный Мазендеран, [46] Чин с Мысром и Румом, и Хамаверан Склонились пред Рехшем крылатым моим, Пред меткой стрелой и булатом моим. От смерти спасён ты моею рукой, Тебе ли пылать ярой злобой такой!». И Туса слоновьим ударом свалив, ¹¹⁰⁰

И через лежащего переступив, Направился к Рехшу. Нахмурив чело, Вскочил исполин в боевое седло. И грозно вскричал, разъярён и суров: «Я — львов победитель, даритель венцов! Я страха не ведаю, что мне Кавус! Как смеет коснуться руки моей Тус! Мне сила победная Богом дана, Не царь её дал, не от войска она. Земля мне — держава, и Рехш — мой дворец, ¹¹¹⁰ Мне палица — жезл, и шелом — мой венец. Могучая длань, булава, и копьё, И смелое сердце — вот войско моё! Тьму ночи мой меч озаряет лучом, Я по полю головы сею мечом. Свободным родился, тебе я не раб! Мной править лишь воля Йездана могла б. Просили бойцы, чтобы я на престол Царем венценосным Ирана взошёл, Но я от престола свой взор отвратил, ¹¹²⁰ Я долг, и закон и обычай хранил. А если пошел бы я царской судьбе Навстречу — страной не владеть бы тебе. Меня ты зато поделом наказал,— Всего я достоин, что здесь ты сказал, Но гнев твой — ничто для меня, Кей-Кавус! Кобада венчал я, и этим горжусь. А если б Кобад, славной памяти царь, [47] С Эльборза, где жил он в забвении встарь, Со мной не примчался, и в грохоте сеч ¹¹³⁰ Врагов за него не крушил бы мой меч — Ты здесь не сидел бы на троне царя, Дестанова сына браня и коря!» Сказал он иранцам: «Нагрянет Сохраб, И каждый падёт, будь он крепок иль слаб. Пусть каждый теперь о спасеньи своём Подумает, разум поможет вам в том. В Иране меня не увидите впредь: Вам ползать, мне соколом в небо взлететь!» Хлестнул скакуна и помчался он прочь, ¹¹⁴⁰ От гнева Могучему стало невмочь. Бойцы, словно стадо, что бросил пастух, Растеряны; мрачен у каждого дух. Сказали Гудерзу: «Разорвана нить, Но то, что разорвано, соединить Под силу тебе. Твой разумный совет Вождем будет принят, сомненья в том нет. Но должно сперва образумить царя; О мире и благе ему говоря, Ты сердце безумца, быть может, смягчишь ¹¹⁵⁰ И счастье ушедшее нам возвратишь». Сидят, совещаясь, мужи-храбрецы, Верховные рати иранской бойцы: Воинственный Гив и отважней Бехрам, Премудрый Гудерз и Горгин, и Роххам, И слышатся речи: «Неправеден шах, Не ценит он верности в славных мужах. Могучий Ростем — первый витязь у нас; Не он ли Кавуса от гибели спас? В годину тревожную тягот и бед ¹¹⁶⁰ Державе надежней защитника нет. Мы с шахом, покинув родную страну, У нечисти мазендеранской в плену [48] Томились. Трудов не жалея и сил, Ростем нас избавил, он Дива убил. Он радостно шаха возвел на престол, К нему на поклон именитых привёл. И в Хамаверане, где схвачен был шах. Где долго томился он в тяжких цепях, Разил супостатов Ростем удалой, ¹¹⁷⁰ К опасности не повернулся спиной. И снова Кавусу престол он вернул, И снова на верность ему присягнул... Петля — вот награда для богатыря! Что ж нам остаётся? Бежать от царя! Но время деяний теперь, не речей. Все ближе опасность и день все мрачней». К царю поспешив, именитый Гудерз Уста пред Кавусом без страха отверз, Промолвил он: «В чём провинился Ростем? ¹¹⁸⁰ На гибель Иран обрекаешь зачем? Забыл, как ворвался он в Хамаверан, Как сдался Могучему Мазендеран? Повесить Ростема грозишь самого? Пустое царям не к лицу хвастовство. Коль нас он покинет и вторгнется рать С вождём, что свирепостью волку подстать,— Кого из иранцев пошлёшь ты, о шах, Того исполина повергнуть во прах? Про лучших бойцов твоих слышал давно ¹¹⁹⁰ И видел их всех Гождехем, но одно Твердит: не спасётся от гибели тот, Кто с мощным Сохрабом сразиться дерзнёт. Властитель, которым боец оскорблён, Подобный Ростему,— умом обделён». И царь, услыхав наставления те, Поверил Гудерзу, его правоте; В словах неразумных, жестоких своих Раскаялся; гнев повелителя стих. «Ты истине учишь,— сказал он в ответ — ¹²⁰⁰ Премудрого старца нам дорог совет. Глава властелина должна быть мудра, Горячность и гнев не сулят ей добра. Ростема должны вы теперь воротить, Его успокоить, умиротворить, О прошлом напомнить, суля ему вновь И благоволенье моё и любовь. Ко мне убеди его снова прийти, Душе удручённой покой возврати». Гудерз властелина покинул тотчас; ¹²¹⁰ Ростему вдогонку дорогою мчась, Он вёл за собою друзей боевых, Иранских мужей на конях огневых. Ростема увидя в пустынной дали, Догнали, горячую речь повели; Бойцу-исполину воздали хвалу: «Живи, недоступный печали и злу! Весь мир да склонится пред волей твоей! Престолом владей до скончания дней! Ты знаешь, умом Кей-Кавус небогат, [49] ¹²²⁰ Он скажет и лишнее, гневом объят, Но в сказанном вмиг повиниться готов И к дружбе он снова склониться готов. Коль шахом обижен Могучий, скажи, Виновны ли в этом Ирана мужи? Ужели расстаться нам время пришло? Ужель благородное скроешь чело? В отчаяньи руки грызёт себе шах; Раскаялся он в безрассудных речах». На это Могучий промолвил в ответ: ¹²³⁰ «До шаха Кавуса и дела мне нет! Что трон для того, кто гордится седлом! Мне мантия — панцирь, венец мой — шелом. Горсть пыли — Кавус для Ростема: с чего Страшиться мне ярого гнева его! Тех слов непристойных я стою, клянусь, Какими меня поносил Кей-Кавус: Зачем из темницы его я увёл, Вернул ему царский венец и престол, Воителей Мазендерана разил, ¹²⁴⁰ Властителей Хамаверана разил! Зачем Кей-Кавуса из вражеских рук Я вырвал, избавил от плена и мук!.. По горло я сыт. Не страшусь никого, Создателя только страшусь одного!» Излил накипевшую горечь обид И смолк. Исполину Гудерз говорит: «Уйдёшь — подозренье обидное вдруг Охватит и шаха и витязей круг. — Знать, мощи туранца страшится герой.— ¹²⁵⁰ Так станут шептаться мужи меж собой.— Послушать, что пишет о нем Гождехем, Так впору готовиться к гибели всем. Когда устрашил он Ростема — в борьбе Не сладить с туранцем ни мне, ни тебе—. Про гнев Кей-Кавуса, Ростема уход Средь витязей толков немало идёт. Сохраба мужи поминают не зря. Смотри же, не вздумай покинуть царя! Чтут гордое имя твоё на земле, ¹²⁶⁰ Но бегством его ты схоронишь во мгле. К тому же в опасности древний наш край, Державе и славе угаснуть не дай! Грозят нам туранцы; позора не снесть Тому, в ком отвага и вера, и честь». Внимал увещаньям Гудерза Ростем И думу глубокую думал меж тем. Сказал он: «Коль в сердце я чувствую страх, Пусть дух испущу у тебя на глазах! Ты знаешь, от битв я бежать не привык, ¹²⁷⁰ Но дух мой унизил владыка владык». И ясно Ростему: закрыта стезя, Дворец ему нынче покинуть нельзя. Бесчестья страшась, возвратился с пути И снова к владыке решился войти. Кавус, лишь увидел воителя, встал И жарко молить о прощении стал: «Нрав пылкий самою природой мне дан, Такими родимся, как хочет Йездан. О недруге весть — будто меч надо мной; ¹²⁸⁰ Сравнишь мое сердце с ущербной луной. [50] Послал за тобою, но тщетно я ждал. Увидел, и гнева — увы — не сдержал. О, витязь, тебя оскорбил я в сердцах, Я каюсь, уста да засыпет мне прах!». Ответ был: «Над нами ведь ты вознесён. Мы — слуги, для нас твоя воля — закон. Я подданный скромный, не больше того, Коль подданства я заслужил твоего. Пришел я твоим повелениям внять, ¹²⁹⁰ Готов пред владыкой склониться опять». [51] Шах молвил: «О славный, живи много лет, В душе сохраняя немеркнущий свет! Сегодня весёлого пира черед, А завтра дружины мы двинем в поход». Для пиршества все приготовлено вмиг, Украшен чертог словно вешний цветник. Вся знать собралась и пред славным вождём На радостях сыплет алмазы дождём. Звон лютней, свирелей протяжный напев; ¹³⁰⁰ Кружится рой нежных, как лилии, дев. Сгущается сумрак, а пир все шумней, Вздымаются чаши за славных мужей. Так пили они до полуночной тьмы, Пока от вина не затмились умы. Пир кончен, расходятся богатыри, Чтоб сном безмятежным проспать до зари.

45

1068 В оригинале:

«Сначала он [Кавус] закричал на Гива

Потом оба глаза омыл от стыда»,

т. е. на Гива еще кричать можно, но на Ростема — нельзя!

46

1093-1094 Здесь Ростем перечисляет свои главные подвиги (см. примечания к тому I): Сегсар — 6253, Мазендеран — 5235, Рум — 413, Мыср — 13044, Хамаверан — 13063). Упомянут и Чин-Китай, но подвиги Ростема в Китае — не прошлое, а дело будущего (см. «Сказ о Ростеме и хакане Чина» в следующем томе).

47

1127 Кобад — Кей-Кобад — владыка Ирана (см. прим. в томе I 10522 — 10523).

48

1162 См. в томе I эпизод пленения Кавуса демонами Мазендерана.

49

1219 В подлиннике даже более резко: магз нист — «нет ума» (букв, мозга).

50

1280 Под ущербной луной мы обычно понимаем луну, уменьшающуюся после полнолуния, узкий серп в последней четверти. В оригинале говорится о «новой луне», т. е. о серпе, появляющемся после новолуния. Таким образом, «ущербная луна» перевода и «мах-е ноу» подлинника диаметрально противоположны и, в то же время, дают по существу один и тот же образ — узкого серпа луны, как символа печали, стеснения сердца, ущербности (независимо от фазы).

51

1290 Этим выступлением Ростема повествование возвращается в законное русло. Покорность суверену — обязанность подданного, его долг и ценимая добродетель феодала. На этот путь повиновения возвращает своего героя автор. Но Ростем покоряется суверену во имя защиты родины и своего народа. Так Фирдоуси вносит патриотические идеи в традиционное сложившееся сказание.

[Кавус и Ростем ведут войско в поход]

Лишь солнце покров смоляной прорвало И свет разливая, над миром взошло — Бить громко в литавры велел Кей-Кавус, ¹³¹⁰ Возглавили войско Гив храбрый и Тус. Открыты хранилища царской казны, Обоз и воители снаряжены. Сто тысяч отборных бойцов верховых, Одетых в броню, на конях огневых, Покинули град; над простором степным Пыль ратную вздыбив столбом смоляным, Как вихрь, от стоянки к стоянке летят. Лик ясного солнца темней, чем агат; Все вдруг почернело — и высь и поля; ¹³²⁰ От гула кимвалов трясётся земля. Кинжалы, секиры... за пылью они — Как будто за темной завесой огни. На копьях, щитах иль на древках знамён Вдруг золото вспыхнет, и мрак озарён. Во мгле увидав это злато и медь, Ты скажешь: струится с агата камедь. Не стало различья меж ночью и днём; Казалось, и небо, и звезды на нём Исчезли: не видно ни скал, ни песка... ¹³³⁰ И вот перед Крепостью Белой войска Раскинули стан. Столько конских копыт, [52] Что степь неоглядная будто кипит. Вот с башни дозорной донёсшийся зов Вождю возвещает прибытье бойцов. Сохраб на высокую башню взошёл, Равнину широкую взглядом обвёл И молча Хуману он рать показал; Конец её в тёмной пыли исчезал. На полчища вражьи взирает Хуман, ¹³⁴⁰ Невольным смятеньем боец обуян. Но юноша доблестный молвит ему: «Тревогою сердце терзаешь к чему? Средь этих рядов, хоть бесчисленна рать, Такого бойца с булавой не сыскать, Что мог бы вступить в поединок со мной — Приди на подмогу хоть солнце с луной. Оружья немало, немало бойцов, Но славных не вижу средь них удальцов. Клич кликну, и в честь Афрасьяба в бою ¹³⁵⁰ Равнину я вражеской кровью залью». И радостен сердцем, и духом не слаб, Спускается с башни могучий Сохраб. У кравчего просит он чашу вина, Грядущая битва ему не страшна. Иранцы к твердыне меж тем подошли; Раскинута ставка владыки земли, Нет воинам счёта, все поле в шатрах, И негде ступить ни в степи, ни в горах.

52

1131-1132 Этот бейт — в тексте Вуллерса стоит после стиха 1316. Переводчик, перенося бейт, следовал Калькуттскому изданию текста (отмеченного в вариантах Вуллерса). Отметим, что старейшая Лондонская рукопись, не использованная, как известно, Вуллерсом, дает этот бейт выше.

[Ростем убивает Жендерезма]

Лишь солнце сокрылось от глаз, и пола ¹³⁶⁰ Таинственной ночи на землю легла, Предстал богатырь перед ликом царя, Сражений и подвигов жаждой горя. Сказал он: «Дозволь, государь, мне дерзнуть Войти без доспехов к туранцам — взглянуть, Каков этот новый воитель у них, Кто витязи, кто предводитель у них?». Царь молвил: «О витязь великой души, Умножь свою славу, сей подвиг сверши! Тебя да хранит неизменно Йездан, ¹³⁷⁰ Да будет удачей твой путь осиян!». Могучий оделся туранским стрелком И к Белому Замку пробрался тайком. Гул пира ушей исполина достиг — Туранских воителей говор и крик. И тигром, к добыче подкравшимся, вмиг Бесстрашный боец за ворота проник. Глядит, притаившись, лицом заалел От радости: видит он всё, что хотел. К себе призывала Сохрабова мать,— ¹³⁸⁰ Когда собирался он в путь выступать,— Бойца Жендерезма, который фиал [53] С Ростемом на давних пирах поднимал. Он с нею из царской семьи был одной — [54] Сохрабу могучему дядя родной. Его провожая с рыданьями в путь, Сказала: «Опорою отроку будь! Лишь юный воитель примчится в Иран, Где шахское войско раскинуло стан, И в битве кровавой столкнутся мужи,— ¹³⁹⁰ Ты славному сыну отца укажи». [55] Пирует Сохраб, а Могучий глядит. От витязя справа на троне сидит Женд, витязь могучий, а слева — Хуман И львиной отвагой известный Барман; Но всех затмевает Сохраб - исполин, Как будто на троне сидит он один. Он статен, румян, что железо — рука; Не столь и нога у верблюда крепка; И сотнею он окружен удальцов, ¹⁴⁰⁰ Исполненных львиной отваги бойцов. Рабы молодые — числом пятьдесят — В уборах блестящих у трона стоят. Слышна в честь героя хвалебная речь, Все мощь его славят и перстень, и меч. Глядит, притаившись, Ростем издали На пир меченосцев туранской земли. Женд, выйти собравшись, к порогу идёт, Глядит: притаился гигант у ворот, — Таких не бывало в туранских полках, — ¹⁴¹⁰ И мигом Могучий у Женда в тисках. Воскликнул туранец: «Эй, кто ты, скажи! На свет выходи да лицо покажи!». Ростем кулаком его в шею хватил, Тот наземь свалился и дух испустил. Лежит, коченея, поверженный князь, С боями, с пирами навек распростясь... А время уходит, и молвит Сохраб: «Давно Жендерезму вернуться пора б!». На поиски вышли и видят: убит, ¹⁴²⁰ От битв и пиров отдыхая, лежит. Рыдая, стеная, вернулись мужи, Судьбу проклиная, вернулись мужи. Сказали вождю: «Жендерезма уж нет. О горе, до срока покинул он свет!». Вскочил, услыхав роковые слова, Летит, легче дыма, дружины глава; Рабы со свечами, певцы вслед за ним; Склонились над Жендом, а тот недвижим. Сохраб содрогнулся; бедой удручён, ¹⁴³⁰ Сзывает воинственных витязей он И так говорит: «О мои храбрецы, О полные разума други-бойцы! Вы копий из рук не роняйте всю ночь, Дремоту от глаз отгоняйте вы прочь. Волк жертву похитил в ночные часы, Пока веселились и стража, и псы. Нежданно поверженный из-за угла, Пал витязь добычей коварства и зла. Клянусь, коль поможет всевышний Творец, — ¹⁴⁴⁰ Лишь вихрем меня понесет жеребец, — Аркан смертоносный закину, врагам За смерть храбреца полной мерой воздам». Вернулся, воссел на престол и опять Мужей именитых зовёт пировать, Промолвив: «Хоть Женда навек потерял, Я свой подымать не устану фиал!». [56] Твердыню покинув, могучий Ростем К шатру Кей-Кавуса спешил между тем. В ту ночь был дозорным воинственный Гив. ¹⁴⁵⁰ Огромную тень вдалеке различив, Меч вырвал из ножен и ринулся он Вперед, заревев словно яростный слон. Могучий при окрике том боевом Отважного Гива узнал в часовом. Смеясь, отвечает он витязю; тот Ростема-бойца в свой черёд узнаёт И, спешась, подходит. «О славный герой,— Сказал он Ростему, — мне правду открой: Куда уходил ты во мраке ночном?» ¹⁴⁶⁰ И Гиву Могучий поведал о том, Что в стане туранском он тайно свершил, Какого бойца кулаком сокрушил, И слышит в ответ: «Неразлучен с тобой Да будет во век добрый конь боевой!» Могучий, к владыке в шатёр возвратясь, О пире туранцев повёл там рассказ, О силе Сохраба, внушающей страх, О росте его и плечах, и руках. Таких не рождал, мол, доныне Туран, ¹⁴⁷⁰ Высок он и статен, как будто платан; Нет равных ему и в Иране: то сам Воскрес, ты сказал бы, воинственный Сам. Поведал он, как Жендерезма поверг, Как свет пред очами туранца померк. Взяв чаши, велели на руде играть; До света к сраженью готовили рать.

53

1381 Жендерезм — или (дальше) просто Женд — туранский витязь брат Техмине (матери Сохраба). Имя составлено из слов: р"aзм — бой и ж"aнде — огромный, и означает примерно «страшный в бою».

54

1383 В подлиннике: «был он сыном шаха Семенганской земли».

55

1390 Последние двенадцать стихов (шесть бейтов подлинника) входят в основной текст Вуллерса, но в Калькуттском издании отмечены звёздочкой как сомнительные. Интересно сопоставить с отмеченными выше строками 83—86 и соответствующим примечанием.

56

1446 Дословно: «Душа моя еще не пресытилась пиром» — н"aйай"aд х"aми сир джан"aм зе б"aзм»—.

[Сохраб спрашивает у Хеджира имена иранских богатырей]

Заря запылала, слепя красотой, [57] И подняло солнце свой щит золотой. Готовый к сраженью, в кольчуге, в броне ¹⁴⁸⁰ Сохраб выезжает на резвом коне. [58] У пояса ножны с индийским мечом, Надвинут на голову царский шелом, Аркан приторочен — колец в шестьдесят, Лик витязя гневен и брови грозят. На холм крутобокий поднявшись, герой Увидел иранских воителей строй; Хеджира затем повелел он призвать И молвил: «Стреле кривизна не подстать. Душою будь истине верен всегда, ¹⁴⁹⁰ Не то над тобой разразится беда. Про всё, что спрошу я, ты мне расскажи, Не вздумай прибегнуть к обману и лжи. Коль хочешь из рук моих целым уйти, Меж витязей славных почёт обрести — О войске, с которым веду я войну, Ты должен мне правду поведать одну. Я щедрой наградой за это воздам, Ты счёт потеряешь богатым дарам. Но если измыслишь коварную ложь,— ¹⁵⁰⁰ На плен и оковы себя обречёшь». Ответ был: «Коль спросит меня властелин, Что знаю о стане иранских дружин — Отвечу я прямо, я враг кривизне, Про все расскажу я, что ведомо мне. Увидишь: обычай мой — правда одна, Мне чуждо коварство и ложь не нужна Ведь правда священней всего на земле, А кривда презренней всего на земле». Промолвил Сохраб: «Я тебя вопрошать ¹⁵¹⁰ Про витязей стану, про шахскую рать. Покажешь мне знатных иранских бойцов, Таких как Гудерз и как Гив удальцов; Кто Тус, кто Бехрам, кто могучий Ростем — Спрошу я, а ты мне ответишь затем. Взгляни вон туда, где толпятся шатры, Как барсова шкура, узорно-пестры; Слоны перед ставкой; слепящий глаза Престол, чья синеет, как Нил, бирюза; Стяг желтого шелка, диск солнечный — герб, ¹⁵²⁰ На древке блестит полумесяца серп; Вон там, в середине — скажи поскорей, Чья ставка? Кто муж обитающий в ней?» Ответил Хеджир: «Это ставка главы Ирана; слоны ему служат и львы». Сохраб вопрошает: «А справа, где строй Слонов возвышается грозной стеной, Чья ставка чернеет? Построились в ряд За ней меченосцы, обозы стоят; Несчётны шатры вкруг нее, погляди; ¹⁵³⁰ Пред ставкою тигры, слоны позади; В броне, в сапогах золотых — с двух сторон Бойцы на конях, а на знамени — слон». Ответ был: «Владельца назвать я берусь: То отпрыск Новзера, воинственный Тус». Вождь молвил: «О пурпурной ставке скажи: Пред нею в строю верховые мужи; Стоят копьеносцы, готовы к войне, [59] У каждого щит, каждый в крепкой броне; Над ними лиловое знамя со львом, ¹⁵⁴⁰ Алмазы на знамени том боевом. Чья ставка, ответствуй, да только смотри: Обманом себя не позорь, не хитри». Ответ раздается: «В ней муж-великан — Гудерз, сын Гошвада, им славен Иран. В лесу носорогу, пантере в горах [60] И барсу в пустыне внушил бы он страх. Взрастил богатырь дважды сорок сынов, Отважнее тигров, сильнее слонов». Вождь молвит: «Скажи про зеленый шатер; ¹⁵⁵⁰ Там стройную рать различает мой взор; Высокий, богато украшенный трон Сверкающим стягом Каве осенен. [61] С плечами, осанкою богатырей Там кто восседает? Ответь поскорей! Стоят у престола бойцы, но герой, Хотя и сидит, выше их головой. Подстать исполину и конь-ураган: Свисая, копыт достигает аркан. Уносится ржанье коня в небосвод, ¹⁵⁶⁰ Сказал бы, то грохот бушующих вод. Слоны перед ставкой, одетые в бронь. В очах исполина — отваги огонь; Не вижу средь витязей равных ему, Нет пары коню огневому тому. На стяге — дракон, извергающий дым, А древко увенчано львом золотым». Задумался пленник: «Когда назову Ростема свирепому этому льву — С Могучим сразится он, гневом горя, ¹⁵⁷⁰ Повергнет великого богатыря. Средь витязей прочих его не назвав, Сокрыв его имя, не буду ли прав?» Сказал он: «То чуждой земли исполин, На помощь Кавусу прислал его Чин». [62] «Как звать его?» — сердце Сохраба в огне, — И слышит он: «Имя неведомо мне. Здесь в крепости я пребывал той порой, Когда к повелителю прибыл герой». Сохраб омрачился: Хеджира ответ ¹⁵⁸⁰ Гласил, что Ростема средь витязей нет. Сын видел отца, но не верил глазам. Хоть слышал приметы от матери сам, Сохраб от Хеджира услышать хотел То имя, к которому дух тяготел. Но роком назначено было не то, А рок переспорить не в силах никто. И снова спросил он: «А там, на краю, Кто ставку, скажи мне, раскинул свою? Пред нею бойцы, боевые слоны, ¹⁵⁹⁰ И трубные звуки далёко слышны. На знамени — волк, золотою главой До неба вознесся тот стяг боевой. У пышного трона построившись в ряд, Рабы молодые недвижно стоят». Ответ был: «То Гив, сын Гудерза, — боец, Иранцами прозванный: Гив-удалец. Украшен им древний, воинственный род; Он рати иранской две трети ведет. Счастливец — Ростема великого зять. [63] ¹⁶⁰⁰ В Иране второго, как Гив, не сыскать». Сохраб: «Там, откуда льет солнце лучи, Белеет шатёр из румийской парчи; Пред ним больше тысячи конных бойцов, Их строй нападение встретить готов. Несчётное пешее войско стоит, У воина каждого — дротик и щит. Кто с роскошью большей в шатре восседал? Трон — кости слоновой, сиденье — сандал; Завеса парчи златотканной цветной, ¹⁶¹⁰ И встали рабы у престола стеной». «Владелец шатра — Фериборз, — был ответ, — Сын шаха; гордится им витязей цвет».  Промолвил Сохраб: «Для величья рождён: Ведь сын миродержца великого он». Затем вопросил он: «Чей желтый шатёр? Там солнечный стяг, ослепляющий взор, Парит в вышине; гордо высится он Средь алых, лазоревых, желтых знамён. Стяг с вепрем лесным вознесён над шатром, ¹⁶²⁰ И месяц на древке блестит серебром». Хеджир отвечает: «В той ставке — Гораз, [64] Он с лютыми львами боролся не раз; Сын Гива, он светлым умом наделён, В бою побеждает, не зная препон». Сын жаждал отца отыскать, но хитрил Хеджир, он от юноши истину скрыл. Что делать! Бывает лишь то свершено, Что властью Создателя предрешено. Так было начертано грозной судьбой; ¹⁶³⁰ Чему суждено быть, то будет с тобой. Коль бренное ты возлюбил бытиё, Знай, горечь и боль достоянье твоё... И снова Хеджиру он задал вопрос О муже, к которому сердце рвалось, О ставке зелёной, о мощном коне, О длинном аркане, о крепкой броне. Ответил Хеджир, предводитель бойцов: «Верь, лживых тебе не сказал бы я слов. Китайца я лишь оттого не назвал, ¹⁶⁴⁰ Что имени витязя сам я не знал». Сохраб восклицает: «Слова твои — ложь! Когда же Ростема ты мне назовешь? Прославленный муж, первый воин страны Не скрылся б от взоров на поле войны. Не ты ль говорил: он над войском глава, И край охраняет его булава. Кавус, на слона водрузив свой престол, На поле сраженья дружину привёл: В час битвы грохочущей — сам посуди — ¹⁶⁵⁰ Не должно ль Ростему стоять впереди?» На это Хеджир отвечает: «Как знать! Быть может, на время оставил он рать — Отправился в Забулистан, где пиры Шумят с наступленьем весенней поры». Промолвил Сохраб: «Поразмысли ты сам: Рать вышла навстречу враждебным бойцам И всадники мчатся из всех областей, Спеша на подмогу владыке царей, А первый боец пировать ускакал! ¹⁶⁶⁰ Пойми, посмеётся над тем стар и мал. Должны уговор мы с тобою беречь. Скажу я — и будет короткою речь! Когда мне укажешь героя черты — Меж витязей знатных возвысишься ты, Свои кладовые тогда отворю, И щедрой рукою тебя одарю. Но если Ростема дерзнёшь утаить, Мне взоры и разум обманом затмить — Тебя обезглавлю булатом своим: ¹⁶⁷⁰ Теперь выбирай между тем и другим. Властителю в древности молвил мудрец, Пред ним раскрывая познанья ларец: Знай, неизреченное слово — алмаз, Еще не гранённый, сокрытый от глаз, Но сбросив оковы, явившись на свет, Как луч оно блещет, цены ему нет». Ответ был: «Меж гордых царей и князей Лишь тот, кто пресытился властью своей, Искал бы сраженья с таким силачом, ¹⁶⁸⁰ Кому и слона одолеть нипочем. Его булава наковальни крушит, Несметную рать он один устрашит. Врага — пусть главой достигает он туч — Повергнет Ростем, беспримерно могуч. Пыль в скачке поднимет — и Нил посрамлён. Схватиться с таким не решится и слон. В нем более силы, чем в ста силачах, Он выше платана, и чужд ему страх. Когда разъярится на поле войны — ¹⁶⁹⁰ Лев, слон и боец— все с пути сметены». С презреньем уста для ответа отверз Сохраб именитый: «Злосчастен Гудерз! Тебя, что отваги и чести лишен, Он сыном своим называть обречен. Ты, верно, не видывал храбрых стрелков, Не слыхивал ты про лихих ездоков, Коль сыплешь Ростему столь много похвал, И славить его твой язык не устал. Огонь устрашающий может пылать, ¹⁷⁰⁰ Доколе морская чуть зыблется гладь, Но с морем не в силах он выдержать спор, Когда забушует зеленый простор; И солнце заносит сверкающий меч Затем, чтобы ночь на погибель обречь». Не ведая истины, мыслит Хеджир: «Коль витязя, силой дивящего мир, Я выдам туранцу, чей царственный вид О мощи великой такой говорит — Он грозное войско своё соберет, ¹⁷¹⁰ Коня слоновидного двинет вперёд И всю небывалую силу свою Тотчас на Ростема обрушит в бою. А если погибнет в бою роковом Ростем — то с Сохрабом; сражаться потом Не выйдет никто из иранских дружин, И трон Кей-Кавуса займёт исполин. Я верю: достойней со славою пасть, Чем недругу злому отдаться во власть. Коль вражья меня уничтожит рука, ¹⁷²⁰ Что ж, день станет ночью, иль кровью — река? Сыны у Гудерза почтенного есть Другие — их, доблестных, семьдесят шесть: [65] Гив славный, что в битвах летит впереди, Испытанный воин с отвагой в груди; Шейдуш, угрожающий гибелью львам, [66] И славный Роххам и бесстрашный Бехрам... Умру я, но братья утешат отца, И враг не избегнет худого конца. Стерпеть, чтоб Гудерза и с ним сыновей ¹⁷³⁰ Лишился Иран? Соглашусь я скорей, Чтоб голову тут же срубили мне с плеч! Я помню мобеда премудрого речь: „Где тополь возносится гордой главой, Фазан не прельстится чуть видной травой”». Сказал он Сохрабу: «Что гневом горишь! Что все о Ростеме со мной говоришь! Вражду распаляя в злом сердце своём, К чему ты спешишь допытаться о нём? О том, что неведомо мне самому, ¹⁷⁴⁰ Меня вопрошаешь упорно к чему? Прах жаждешь ты кровью моей обагрить — К чему же предлога искать и хитрить? Ростема ты мыслишь осилить в борьбе: Не думай, что это удастся тебе. С могучим бойцом в поединок не рвись; Ты будешь им в пыль обращён, берегись!»

57

1477-1478 В оригинале: Вуллерса «Когда солнце подняло (свой) золотой щит, судьба подняла голову из небосвода». Перевод дан по вариантам, где вместо з"aмане — судьба стоит з"aбане — язык (пламени).

58

1480 Дословно: «Сохраб сел на тёмно-серого, цвета индиго коня» —дж"aрмейе нильр"aнг—.

59

1537-1540 Здесь в переводе допущена перестановка бейтов.

60

1545-1548 Тоже перестановка бейтов.

61

1552 Стяг Каве — см. прим. 1770 в томе I.

62

1574 По оригиналу: «... из Чина (Китая) один доброжелатель недавно явился к шаху Турана и Чина. Можно отметить, что Чин — обычно в сочетании с Тураном противопоставляется Ирану.

63

1599 Гив по преданию был мужем Бану-Гошесп (бану-Гошасп). — дочери Ростема от Шехр-бану-Ирем.

64

1621 Гораз—большею частью Горазе, витязь Ирана (см.прим. 12753—12754 в томе I). Но, возможно, Гораз и Горазе — это разные лица.

65

1722 Семьдесят шесть сыновей Гудерза. Число сыновей Гудерза варьируется как у Фирдоуси, так и в других источниках.

66

1725 Шейдуш — сын Гудерза (см. прим. 3743 в томе I).