Фирма
Шрифт:
Сумма, полученная Гольцманом от Союза, значительно превышала ту, что он должен был собрать от продажи билетов, и сегодня он весь день, с раннего утра, делил эту сумму, распределяя доли между нужными ему людьми в городском управлении, людьми, без которых его фонд и его продюсерский центр просто не могли бы существовать в том сверкающем виде, в котором пребывали ныне.
Зазвонил внутренний телефон, Гольцман поднял трубку и услышал голос секретарши.
— К вам Игнат, Борис Дмитриевич.
Борис Дмитриевич чертыхнулся и, сбившись со счета,
— Чего ему надо? Нет меня. Скажи — занят… Уехал… Не знаю, сама думай. Все, не беспокой меня ближайшие полчаса!
Как только он положил трубку, дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник Игнат собственной персоной. Не останавливаясь и не здороваясь, он, захлопнув ногой дверь, подошел к столу Гольцмана, придвинул кресло и уселся напротив Бориса Дмитриевича с совершенно хозяйским видом.
— Ты что? — изумленно спросил Гольцман. — Ты что, Игнат, себе позволяешь?
— Не будем месить воду в ступе, — заявил Игнат. — Снимай концерт, Боря.
— Что?!
То, что сказал Игнат, было вне понятия реальности. Снимать сегодняшний концерт было невозможно. Ни при каких обстоятельствах. Мало того что все билеты были проданы, но в данный момент к стадиону приближалась на четырех «мерседесах» делегация Союза прогрессивных либералов, заплатившая за свою рекламу большие деньги… И даже не в деньгах, собственно, было дело, хотя и в них тоже. Дело было гораздо более серьезное… Дело было в политической ситуации и в зависимости от нее бизнеса Гольцмана, да и самого физического существования Бориса Дмитриевича.
— Что ты сказал?
— Что слышал. Снимай, говорю, концерт. Его все равно не будет.
Гольцман сглотнул комок, подступивший к горлу, и потянулся к телефонной трубке.
— Спокойно! — тихо вскрикнул Игнат. Он одним прыжком вылетел из кресла, оказался рядом с Гольцманом, вырвал из его руки трубку, положил на аппарат, вытащил из собственного кармана мобильник, набрал несколько цифр и протянул Борису Дмитриевичу — все это в какие-то секунды.
— Кто там? — невпопад спросил Гольцман, машинально беря трубку из рук бандита.
— Там Моня. Твой администратор. Он сейчас на стадионе. Поговори с ним. Он тебе доходчивей объяснит…
— Что? При чем тут…
Гольцман услышал в трубке голос Мони и махнул рукой на Игната — мол, иди ты куда подальше…
— Игорь? Что там у тебя?
— Борис Дмитриевич? Это вы?
— Я, я… Говори, что там происходит? Тут у меня какие-то… Короче, что?
— Труба, Борис Дмитриевич! Полный аллес! Все билеты арестованы!
— Что это значит?
Лицо Гольцмана стало наливаться революционным багрянцем. Он был профессионалом и уже понял, что сейчас услышит. Понял, но только до самой последней секунды не хотел в это верить.
— Никого не пускают на стадион, Борис Дмитриевич. Тут ревизия из налоговой инспекции… Полиция, все дела… Короче, все билеты, которые куплены через кассы, — фальшивые…
— Я сейчас приеду! — рявкнул Гольцман. —
— Тут еще, — начал Моня, и Гольцман понял, что самое страшное впереди.
— Что? — спросил он тихо.
— Артисты бастуют.
— Как?!
— Говорят, что это подстава. Для того чтобы мы… то есть вы… ну, то есть «Норд»… заработали денег… Что никакой это не памятный концерт, а кидалово… И что они на сцену не выйдут. Они уже уезжать собираются. Все. И Рената, и даже «Совы» наши… Вообще все. Как сговорились.
— Никого не выпускать! — заорал Гольцман, заметив, как усмехнулся Игнат, следивший за разговором. — Никого! Запереть! Я сейчас буду!
Борис Дмитриевич швырнул трубку на пол. Игнат, ловко изогнувшись, поймал ее на лету и сунул в карман.
— Вы бы осторожней с чужими-то вещами, Борис Дмитриевич… Ну как, проясняется что-нибудь?
— Да, — ответил Гольцман. — Мне кажется, проясняется. Мне кажется, милый друг, что это наезд. Я правильно понимаю?
— Что за выражения, Борис Дмитриевич! Что за жаргон! Вы же уважаемый человек, солидный бизнесмен…
— Хватит мне лапшу вешать! Хватит! Что за номера? Ты знаешь, что я с тобой сделаю? Ты представляешь, мальчик, с кем связался?
— А вот хамить не надо, Борис Дмитриевич. Не надо. Я, может, по сравнению с тобой и мальчик, да только охрана твоя чего-то мне поперек дороги не встала, и на стадионе тоже… Все тихо-набожно.
— Славно, славно… А что от меня-то вам нужно? Зачем ты срываешь концерт?
— А кто сказал, что я тебе концерт сорву? Ничего похожего. Дам отмашку — будет концерт. Не дам — не будет. И заплатишь неустойку как миленький. Я-то знаю, кому тебе платить надо. Не знаю, правда, сколько, но, думаю, немало.
— Все вы знаете, все умеете… Так какого хрена тебе от меня надо?
— Как это — какого? Большого.
— Ты не тяни, надо решать с концертом. Что я тут, шутки с тобой шутить буду?
Игнат снова улыбнулся.
— Ты все пытаешься поменяться со мной местами, Боря. Это я тебе сейчас условия ставлю, а не ты мне.
— Так что тебе надо, Игнат? Что за байду вы тут замутили?
Гольцман встал с кресла и начал быстрыми шагами ходить по кабинету. Оказавшись у двери, Борис Дмитриевич резко поворачивался на сто восемьдесят градусов, а приблизившись к столу, на мгновение замирал, касался пальцами бумаг и только потом поворачивался и устремлялся обратно.
— Так, может, кто-нибудь скажет, что там у вас происходит?
— Это у вас происходит, Боря, — лениво ответил Игнат. — У нас уже все произошло.
— Поехали! — тихо сказал Гольцман. — Поехали на стадион.
— Конечно. Машина внизу, — улыбнулся Игнат.
Гольцман, Игнат и Моня сидели на диване в гримерке, предназначенной для Ренаты.
— Значит, ты, Боря, понял наши условия? — в очередной раз спросил Игнат.
— Условия… — Гольцман с мрачным видом взирал на носок своего ботинка. — Понял. Тебе что-то надо подписать?