Фирма
Шрифт:
— Ну?
— Фирма, у которой он покупал технику, — американская. И основал ее он сам. Через подставных лиц, через дружков с Брайтон-Бич. Сам у себя покупал, сам себе платил. Деньги сливал за кордон, вот и вся тема.
— Да-а… Попала ты… Что же теперь будешь делать?
— Есть одна задумка.
— Какая?
— Давай-ка, подруга, рванем в шоу-бизнес. А? Как ты смотришь?
— Нормально смотрю. Я же учусь… Все-таки музыкант, как-никак. А как ты хочешь «рвануть»? В каком качестве?
— То есть как это — в каком качестве? В качестве суперзвезд, конечно, на меньшее я не согласна.
Вот тогда, зимним вечером, заявив, что она хочет грести деньги лопатой и имеет свою
— Ну? — сказала она, отставив инструмент в сторону. — Как тебе?
— Это твоя песня?
— Моя. А чья же еще?
— Здорово. И, знаешь, что мне нравится?
— Что?
— Нет никаких наворотов. Все просто и ясно. И с юмором. «Хорошая девочка Маша». «Ты меня не любишь, а я тебя люблю». Беда всех наших питерских рокеров, Эльвира, именно в этом — в наворотах. Правда, сейчас появляются неплохие парни. Без заморочек. Помнишь эту — «У нас каникулы…»?
— Конечно. Я именно так и хотела. Чтобы все было просто, смешно и, самое главное, лохов цепляло. Чтобы песня на ухо садилась и от нее нельзя было избавиться.
— Ну, это у тебя получается в полный рост.
— Спасибо. Приятно слышать. Но, между прочим, в шоу-бизнесе материал — не главное.
— Да? А что главное?
— Личность. Нам надо с тобой, Людка, становиться культовыми личностями.
— Да? Ха… А как это?
— Как это, как это? Так это! Какие вы, столичные жители, нерасторопные! Медленные умом! Потому и сидите все в нищете.
— Ой, да ладно тебе! Тоже мне, героиня нашего времени!
— Между прочим, так оно и есть.
— Да повезло тебе просто. Приехала, случайно меня встретила, случайно устроилась. У нас люди годами работу ищут, а ты случайно попала. Думаешь, так дальше и пойдет?
— Тебе не кажется, что слишком много случайностей, Людочка? И вообще, случайного на свете ничего не бывает.
Эльвира снова взяла гитару и принялась перебирать струны, меняя аккорды, словно нащупывая новую гармонию.
— Просто надо быть деятельным человеком. А вы, столичные, не деятельные. Вы расслаблены изначально. С рождения. Ты не обижайся, Люда, это правда. Включи телевизор. Посмотри, сколько москвичей или питерцев среди эстрадных звезд, я имею в виду, среди раскрученных. Раз, два, и обчелся! Все приезжие! А почему?
— Почему? — спросила Люда.
— Потому что мы живем, в отличие от вас, в экстремальных условиях. Потому что мы каждую секунду готовы встать и, фигурально выражаясь, выйти вон. Потому что мы приезжаем в Москву или Питер, и у нас нет ничего. Ни прописки, ни денег, ни вещей, ни знакомых. Мы полностью беззащитны и одновременно приучены давать отпор сразу и жестко. Так уж мы воспитаны. Вон, посмотри, иногда звезды, из тех, кто сейчас уже в миллионерах ходят и упакованы по полной, проговариваются в интервью, как они жили первые годы в Москве. Пенкин дворником работал. «Академики» чуть ли не бутылки собирали по подъездам, чтобы прокормиться. Да все они, все наши, то есть приезжие, были полными люмпенами. И все вылезли. Редактор «Фактов», Валерка, который сейчас звездами вертит как хочет и ему все звезды жопу лижут, он тоже чуть ли не бомжом в Москве был. Я с ним тут познакомилась, он к Крамской приезжал, покупал квартиру в Питере для своей любовницы. Кофейку с ним попили, поговорили за жизнь. Бомжевал парень, потом дворником пошел работать, пристроился как-то. Без прописки, без ничего. Поступил на журфак, чуть ли не по поддельным документам. Заочно окончил. Знакомства заводил. Потом стал в журналистике приличные деньги зашибать. А где деньги — там и все остальное. Он теперь уважаемый человек, за границу ездит,
— Почему? Почему он их посылает?
— Ну, честно говоря, не всех посылает. Только тех, кто ему раньше не помогал. Когда он еще никем был. А остальных — наоборот, двигает.
— Провинциалов?
— Да. Понимаешь, Люда, вы ведь, столичные жители, очень изнеженные. Вам дергаться неохота. У вас тут квартиры, родители. В крайнем случае, всегда можно прийти домой. В холодильнике обед стоит. Кровать имеется, теплая постель. А у нас — ни хрена.
Эльвира взяла громкий аккорд, задребезжали струны.
— Вы тут кричите — «преступность, преступность!»
— Кто это кричит?
— Да все вы. По телевизору вон, в газетах. А знали бы вы, что такое настоящая преступность! У вас тут просто теплица.
— Что, в Магадане круче?
— В Магадане… Да что Магадан! Ты ведь, Людочка, России вообще не знаешь. Ты за Московскую кольцевую выйди — вот там уже Россия начинается. И чем дальше, тем круче. Господи, ты погуляла бы у нас вечерком, сразу мозги на место встали бы. Знаешь, когда лет в тринадцать начинаешь хоронить одноклассников, к этому как-то привыкаешь. Уличные драки — дело обычное. Сначала драки — подростки просто так машутся. Потом — с ножами. С кольями, цепями, бритвами. Затем дело до стволов доходит. И очень быстро. Пацан еще голосовать не может, а уже со стволом в кармане. Преступность… И во всем так. Мы приучены выживать, понимаешь? А вы — нет. Поэтому мы зубами рвем, цепляемся за каждую лощинку, за каждую трещинку, чтобы удержаться. Чтобы не сорваться и не загреметь вниз. А вы — так… живете себе, все идет, как идет, вы даже не задумываетесь о жизни. О том, что время уходит. Вот и результат: все настоящие звезды — наши. Все без исключения из провинции. Сечешь расклад, подруга?
— Не очень.
— А ты пойми, что я тоже из провинции. Значит, у нас с тобой преимущество по сравнению с вашими остальными, питерскими… Напыщенными, самовлюбленными, считающими себя гениальными. Ясно?
— Ясно-то ясно… А чего ты такая злая, Эля? Из-за работы?
— Да разве я злая? Не злая я… Я к людям вообще по-доброму отношусь. Гораздо, между прочим, добрее, чем вы, питерцы, друг к другу.
— Да я заметила.
— И если ты думаешь, что я играла, когда твоей маме помогала, так нет, не играла. Это у нас тоже в крови уже — к людям надо по-доброму. Я не говорю про твою маму, она золотой человек.
— Со всеми, что ли, по-доброму? Это, типа, если по одной щеке ударили, подставь другую?
— Нет. Если ударили, ударь в ответ. У нас так было заведено. С детства. Поэтому и остерегались бить — всегда в ответ можно было получить. Нет, с людьми, с бомжами последними, с алкашами уличными, со всеми, если они тебе впрямую вреда не сделали, — надо по-доброму. Неизвестно, что это за люди, может быть, у них временные трудности. Понимаешь?
— Ну-у… Не всегда мне приятно по-доброму… Если, например, кто-то ссыт у меня в парадной, я с ним что, по-доброму должна?
— Господи, подумаешь — ссыт. Всякое в жизни случается. Бывает, что и пописать человеку негде. Что же его, бить за это сразу?
— Ну, бить не бить, а поучить…
— Тебя саму надо еще учить. А то сидят, понимаешь, перед телевизорами. Задницу оторвать не могут, а других судят — этот, мол, пролез из провинции, тот пробивной, вылез из грязи в князи. А самим-то кто мешает? Все возможности есть, пожалуйста… Что до меня… — продолжала Эльвира, прикурив новую сигарету от окурка. — Вот ты говоришь — мне повезло. Ничего подобного.