Физическая динамика структуры характера

Лоуэн Александр

Молодой человек, чуть старше тридцати лет, обратился к терапевту с жалобой на преждевременную эякуляцию. Друзья рассказали ему о моей работе, и он надеялся, что я смогу улучшить его сексуальную функцию. Он достигал высшей точки через минуту после начала полового акта, всегда значительно опережал свою партнершу, и это его беспокоило. Кроме того он читал книгу Райха «Функция оргазма» и чувствовал, что мог бы получать больше удовольствия от сексуальных контактов. Адвокат по профессии, он успешно работал и был уверен в будущем. Когда пациент начал лечение, он собирался жениться. Его невеста проходила курс анализа, это укрепило его решение обратиться к терапевту.

Я детально рассказываю об этом потому, что фаллически-нарциссический характер не так уж часто приходит к врачу-аналитику.

Обычно такие люди достаточно успешны в своей профессиональной деятельности, хорошо адаптированы в социальном окружении и сексуально привлекательны для противоположного пола. Райх отмечал, что одной из наиболее характерных черт таких людей является «агрессивная храбрость», которая, как правило, ведет к успеху. С другой стороны, это «агрессивное поведение само по себе выполняет функцию защиты». Если учесть этот факт, райховская концепция «генитального характера» становится идеализацией; в таком случае фаллически-нарциссический мужской характер может ранжироваться от почти полного здоровья до тяжелого невроза. Райх отмечал этот факт: «Относительно здоровые представители этого типа благодаря свободной агрессии социально активны, импульсивны, энергичны и, как правило, продуктивны, но, чем более невротичен характер, тем более своеобразными и односторонними бывают их достижения». Это описание подходит к моему пациенту, и даже его обращение к аналитической терапии было отчасти необычным.

Его поведение отличалось амбициозностью, которую можно, пожалуй, было объяснить весьма успешной адвокатской деятельностью. Он был самоуверен, откровенен и все-таки насторожен. Пациент был среднего роста, с хорошо развитым и пропорциональным телом. Он сказал мне, что всегда увлекался спортом и продолжает им заниматься и поныне. У него было выразительное лицо; живые и ясные глаза, готовый к улыбке рот, твердая и решительная нижняя челюсть. При осмотре пациента на кушетке можно было отметить широкие плечи, выпуклую грудь, узкие бедра и довольно длинные ноги. Он имел тенденцию дышать животом; грудь оставалась в положении вдоха.

Я начал с того, что обратил внимание пациента на неподвижность груди. Я предложил ему попытаться дышать грудью, и через некоторое время ему это удалось. Теперь его лицо выражало некоторое опасение. Иногда уже на первой встрече удается вызвать драматический эффект. Так случилось и здесь. Я попросил пациента широко раскрыть глаза, напрячь лоб, а затем резко отпустить нижнюю челюсть. Он закричал, как от ужаса. Реакция была мгновенной. Мой пациент сказал, что увидел нечто очень страшное. Когда он повторил это упражнение, то снова закричал, но прежнего объекта не увидел. Этот впечатляющий опыт продемонстрировал, что под самоуверенностью пациента скрывался глубоко лежащий страх и что она была защитой от этого страха.

Последующие занятия были весьма аффективно заряженными. Через некоторое время дыхание стало вызывать мощный поток ощущений, которые проявлялись как движение и покалывание в руках и ногах. Однажды этот поток стал таким сильным, что пациент застыл со сжатыми, как при болезни Паркинсона, руками. Удары по кушетке вызывали сильную злость на какого-то человека- как позже выяснилось, на своего отца. Однажды, когда пациент испытывал злость, явно направленную против отца, он вспомнил, как тот отшлепал его за то, что он играл неподалеку от дома. Эти первые занятия, как часто бывает, вызвали заметное улучшение состояния пациента. Он чувствовал себя более живым, настроение стало лучше, чем в последнее, и довольно длительное, время. Такое улучшение обычно бывает временным, поскольку представляет собой высвобождение напряжения, которое является поверхностным по отношению к панцирю характера или блоку. Тем не менее оно создает мотивацию к последующей сложной задаче перестройки характера.

В данном случае первая фаза терапии была весьма обнадеживающей. Пациент был воодушевлен. Он полагал, что его трудности быстро исчезнут. Мы возобновили работу после летнего отдыха, которым он в целом остался доволен. Специфика работы осталась прежней. В это время дыхание не вызывало никаких ощущений. Удары по кушетке были такими же решительными, как всегда, но злость заметно уменьшилась и воспоминаний было мало. В отличие от первой фазы за несколько месяцев работы мы почти не продвинулись. Иногда мне казалось,

что я недостаточно работаю с динамикой структуры характера. Анализ окончательно прояснил установку пациента и его профессиональный, социальный и сексуальный опыт. Хотя для обоих из нас было очевидно, что пациент не отдается полностью ни работе, ни любви, все мои усилия изменить его характер и выпустить на волю его чувства, идущие из глубины души, оставались безуспешными. Так прошло шесть месяцев.

Когда в ходе аналитической терапии заходишь в такой тупик, часто это связано с тем, что, несмотря на очевидность паттерна поведения, определяющие его динамика и особенности индивидуальной структуры характера остаются невыясненными. В данном случае мы оба знали, что пациент амбициозен. Еще нам было известно, что он опасался глубоких чувств к девушке и страдал от преждевременного семяизвержения. Все элементы фаллически-нарциссической структуры характера были налицо. Но ригидность тела и психики оставалась без изменений. Единственной эмоцией, которую он не выражал, был плач. И мне не удавалось ничего сделать, чтобы ее высвободить. Ключ к его личности обнаружился, когда он представил себе, что терапия может не принести успеха.

Я спросил у пациента, думал ли он, что терапия может оказаться безуспешной. Он ответил «нет». Когда мы обсуждали его ответ, он заметил, что никогда не терпел неудачу в том, к чему стремился. Он никогда не проваливал школьных экзаменов, напротив, его оценки всегда были гораздо выше средних. В социальной и профессиональной жизни он всегда достигал того, чего хотел. Как он добивался этого? Упорством. Если он стремился к чему-нибудь очень важному, он не мог отдыхать, пока не чувствовал, что сделал все, чтобы его усилия увенчались успехом. Тщательно изучив этот момент после нашего разговора, я пришел к выводу, что это было навязчивостью. Пациент не терпел мысли о неудаче, но только если речь шла о чем-то очень важном. В таких случаях мысль о неудаче вызывала сильную тревогу, и пациент удваивал усилия, чтобы добиться желаемой цели. Решительность, с которой он устремлялся к успеху, была, с одной стороны, основана на сильном страхе неудачи, а с другой- на вознаграждении, которое сулил успех. Эти рамки поведения были достаточно широкими, чтобы пациент имел возможность вести себя гибко. Многие неудачи благодаря механизму изменения важности целей воспринимались без появления тревоги. Кроме того, этот механизм задействовался, когда дело касалось и значимых для него целей.

Теперь я понял, почему в предыдущие шесть месяцев терапия стояла на месте. Пациент старался достичь спонтанных чувств, действуя внутри структуры характера. Это то же самое противоречие, которое содержится в указании «постарайся расслабиться». Мой пациент решительно стремился к любви, то есть отдаться нежным чувствам. Но решительность означает твердую, тяжелую челюсть, напряженные плечи, одеревеневшую спину. Эта же установка проявлялась в значительном сопротивлении терапии, энергетическом блоке и в выражении важнейших мышечных напряжений. Если напор и решительность пациента являлись факторами, отвечающими за социальные и профессиональные успехи, то они же были ответственны и за главный аспект его невроза.

В ответ на это я просто сказал пациенту: «Не старайтесь. Это не школа с ее замечаниями и выговорами за поведение или прилежание. Моя работа состоит в том, чтобы снять с вас давление, и ничего больше. Вы можете быть таким, какой есть, и не делать того, чего хочется мне». Я был поражен эффектом, который произвели мои слова на пациента. Его глаза наполнились слезами, и он заплакал. Это была спонтанная экспрессия нежных чувств, ради которых мы и работали. Они пришли как феномен освобождения. Я не думаю, что в ходе терапии этому пациенту надо было плакать всякий раз, когда он чувствовал давление. Это вытекает из природы ригидной структуры характера. Давление, ответственность и борьба вызывают одеревенение или усиливают ригидность. Поскольку плач, в который вовлечено тело, есть конвульсивное высвобождение напряжения, ригидные индивиды будут испытывать значительные трудности в том, чтобы заплакать. В качестве основного принципа их этого следует, что у человека с ригидной структурой можно вызвать плач, только увеличив давление чуть ли не до точки взрыва, а затем быстро убрав его. В таких обстоятельствах рыдание часто становится очень приятным переживанием.