Физик против вермахта
Шрифт:
Среди многочисленных жителей Москвы, собравшихся на парад, был и Теслин, Предгрозовая атмосфера, повисшая в воздухе, захватила его. Вместе с тысячами собравшихся на площади людей он с замиранием сердца ловил каждое слово Сталина, звучавшее для всех них спасительным откровением. Вождь подобное Мессии говорил о тяжких испытаниях, выпавших на долю народа; об их избранности для великой освободительной миссии, состоящей в очищении мира от коричневой чумы. Уверенный голос обещал скорую и неминуемую победу, полный и абсолютный разгром врага.
Теслин прекрасно помнил эту речь Сталина,
— … Наш тыл крепок, как никогда. На заводах героическим трудом делаются танки и самолеты, орудия и снаряды, личное оружие и боеприпасы. Советские ученые создают новые виды оружия, которое в самом скором времени обрушит на врага весь пролетарский гнев. Прирученная энергия солнца испепелит немецкие корабли, танки и бастионы…
Прогремевшая над площадью фраза о прирученной энергии солнца, испепеляющей вражескую технику и укрепления, едва не заставила ученого вскрикнуть изумления. В оригинальной речи Сталин никогда не говорил такого. «Он же о плазме сказал! В этом нет никакого сомнения! Неужели Сталин решился применить это оружие? Не хотел ведь. Я прекрасно помню, как он говорил об этом при встрече в Кремле. Он боялся, что, узнав про мощь этого оружия, против Союза объединится весь мир… Значит, случилось что-то такое, что полностью изменило ситуацию. Что? Союзники перебежали к немцам? Зашевелилась Япония? Немцы прорвали фронт? Черт побери, надо от греха подальше, возвращаться на завод. Чует мое сердце, что намечается что-то нехорошее…».
К сожалению, ученый оказался не так далек от истины в своих предположениях. В свою речь Сталин внес изменения буквально за полчаса до парада, когда стало известно о захвате немцами Красной Поляны после сильнейшего удара в стык Резервного и Западного фронтов. Путь на Москву в очередной раз оказался совершенно открыт. Чтобы хоть как-то сдержать немцев и выиграть время, командование Западного фронта кидало на встречу противнику все, что только могло наскрести — курсантов военных училищ, части милиции и добровольных дружин, отряды рабочих.
Обо всем этом Теслин узнал, когда вернулся на завод. Въезжая на территорию завода, ученый от удивления тихо присвистнул. Творившийся здесь кавардак разительно отличался от того выверенного порядка, к которому он привык за последние недели. По снежной каше бестолково бегали рабочие с винтовками, пытавшиеся выстроиться в некое подобие строя. Между ними носился, как угорелый, в шинели на распашку красномордый майор, ни на секунду не переставая материться.
— … Я вам так растак! В шеренгу построиться не могут! Бараны! Ты, как винтовку держись, дери вас во все щели! Своих же перестреляешь! Немец в двадцати километрах от Красной площади, а они телятся.
Их автомобиль остановился рядом с черной эмкой, покрытой грязью до самой крыши. Сержант Абросимов, выскочив из машины, тут же побежал к майору, узнать о случившемся.
— Товарищ Теслин, немцы фронт прорвали! — через мгновение сержант уже бежал обратно. — Дорога на Москву свободна. Резервы только завтра
Пройдя через проходную, они сразу же свидетелями некрасивой картины. Высокий полный мужчины в генеральском кителе во весь голос орал на сгорбившегося директора и тряс здоровенным кулаком перед носом Кернеса.
— … Почему только пять десятков? У тебя же по бумагам на заводе почти три сотни лбов трудится! Где, твою мать, остальные? Харю плюшят?! — надрывался генерал Синилов. — Что ты мне в нос своими бумажками тычешь?! Какой к херам план, когда немчура на пороге Москвы?! Всех под ружье! Всех выводи на улицу строиться!
Размахивая руками, как угорелый, военный комендант носился по цеху, открывая двери всех кабинетов подряд. Распахнув дверь второго цеха, генерал Синилов вдруг замер.
— Бумажная твоя душа, а это что такое? Тут у тебя стальной конь! Бронепоезд! Что же ты молчал?! — еще громче заревел генерал, тыча рукой в сторону обшитого броней локомотива. — Там наши бойцы погибают без поддержки, а он здесь целую батарею на колесах прячет! Приготовить к бою!
Дрожащий директор испуганно уставился на Теслина. Тот в свою очередь растерянно развел руками. Мол, он ничего сделать не может.
— Товарищ генерал, разрешите обратиться! — из-за спины Теслина вышел сержант и направился к генералу. — Сержант государственной безопасности Абросимов.
Он бросил по сторонам быстрый взгляд и немного понизил голос, словно боясь, что его могут услышать посторонние.
— … Бронепоезд подготовлен для выполнения специального задания командования… Без особого приказа не имеете права… — из-за грохота открывающихся ворот цеха из речи сержанта выпадали целые фразы. — Необходимо особое разрешение…
Генерала от таких слов едва не хватил удар. По его лысой голове пошли красные пятна, задергалась щека.
— Ты, крыса тыловая, что лопочешь? Какой тебе особый приказ нужен? Немцы у Москвы! Молчать! Что? Жаловаться? Рапорт? — затыкал генерал рот пытавшегося вставить слово сержанта. — Молчать, сержант! Я сказал, молчать! Тебе приказывает старший по званию! Что?! Я тебя сейчас шлепну прямо здесь и мне ничего за это не будет. Молчать! Взять сержанта! Арестовать!
Артачившегося сержанта и еще одного бойца наркомата государственной безопасности быстро скрутили сопровождавшие генерала командиры.
— Этих убрать с моих глаз к черту! Где директор? Бронепоезд приготовить к досмотру! — едва сержанта и его бойца уволокли на улицу, как генерал вновь взялся за директора. — Орудия установлены? Пулеметы? Боеприпасы привезут. Сам распоряжусь. Что с командой? Машинист есть? Где машинист?
Теслин, все это время стоявший в уголке и старавшийся не отсвечивать, понял, что ему выпал долгожданный шанс. В этой неразберихе немецкого наступления у него появилась возможность сделать то, о чем он мечтал все это время. «Черт побери! Коля, Коля, Николай, не щелкай ртом. Хватайся за этот шанс. Другого может уже не быть… Мама, я идут. Слышишь, мама?! Я уже иду. Держись».