Физика любви

Артеева Юля

Один. Два. Три.

И начинаю рыдать.

Глава 35

ГЛЕБ

Я не помню, сколько раз мне удается его ударить, пока Ян не оттаскивает меня в сторону. Друг больно хватает меня за подбородок и говорит:

– Хватит.

Ни

черта ему не хватит. Даже если я вколочу все зубы в его тупую голову, этого все равно будет мало. Но что действительно приводит меня в чувство, так это рыдания Яны. Она захлебывается слезами и рваными вдохами, пытаясь натянуть джинсы. Но руки трясутся, и у нее никак не выходит. Мое сердце рвется на части, когда я вижу, что ее пальцы все еще затейпированы белым пластырем. Разве с момента игры не прошла примерно вечность?

В два счета оказываюсь около нее и помогаю одеться. И наконец сжимаю свою девочку в объятиях. Мы сидим на кровати, ее колотит, а я только раскачиваюсь вместе с ней и приговариваю:

– Яна, маленькая моя, все хорошо, прости меня, Яночка, прости.

На Вадоса я даже не смотрю, краем уха слышу, что у парней все под контролем.

Когда Петрова немного успокаивается, я аккуратно беру ее лицо в свои ладони. Глаза и нос красные, веки полуприкрыты, она выглядит такой беспомощной и такой красивой. Хочу поцеловать ее, но не решаюсь. Просто не знаю, что мне нужно делать.

Но она смотрит на меня сквозь пелену слез своими зелеными глазами и шепчет:

– Поцелуй меня.

Я нежно касаюсь ее губ и забываю обо всем. Несколько секунд чистого блаженства вне времени. Яна отвечает мне, и я чувствую всю ее боль, весь ужас пережитого. Все эти эмоции и невысказанные слова горечью оседают на моих губах.

Когда я отрываюсь от нее и снова заглядываю в глаза, взгляд уже ясный и решительный. Она обвивает меня руками и аккуратно вытаскивает из моего кармана телефон. Смотрит на меня, приказывая не задавать вопросы – одним только взглядом, и я киваю. Когда мы поворачиваемся к ребятам, то застаем следующую картину. Вадим полулежа облокачивается о стену, нос свернут на бок, губы разбиты, кровь стекает по подбородку. Ян сидит на столике у окна, Кудинов и Кузнецов стоят у Першина, как два конвоира. Открывается дверь и заходит Попов:

– Все свалили, кроме хозяина квартиры. О, Яна! Прекрасно выглядишь.

Краем глаза я вижу, как губы Петровой трогает легкая улыбка. Бесхитростному добряку Мишке даже стараться не надо, чтобы развеселить девушку.

Я качаю головой:

– Попов…

– Да че я?

– Привет, Глеб, – вдруг хрипло говорит Вадим, – оторвался от своей кошечки?

Моя губа непроизвольно дергается, а кулаки сжимаются. Только бы сдержаться.

– Самое главное, что я оторвал от нее тебя. Вадос, тебе лучше заткнуться и даже не смотреть в нашу сторону.

– Окей. Я, пожалуй, заткнусь и поеду снимать побои. Тебе скоро восемнадцать, Глеб? Как думаешь, на сколько присядешь? Папочка в этот раз не поможет.

Из моей груди вырывается рычание, и я вскакиваю на ноги:

– Ты, тварь…

Тут Яна хватает меня за руку. Я оборачиваюсь, и она показывает, что хочет встать. Поддерживаю

ее под локоть и чувствую, что она все еще мелко подрагивает.

– Тогда, – она откашливается и начинает заново, – тогда, может быть, поедем вместе? Ты – снимать побои, а я – заявлять о попытке изнасилования?

Вадим разражается неприятным каркающим смехом. Зрелище отвратительное. Но когда я вижу его щербатый рот, не могу сдержаться от улыбки.

– И чем ты докажешь свою попытку?

– Твою попытку, – поправляет Петрова.

– Да что я сделал? Штанишки стянул? Потрогал немного, где не следует? Не смеши меня. Нос мой видишь? Тут ничего объяснять не придется. А ты можешь сказки сколько угодно рассказывать. Кто тебе поверит?

– Ты такой жалкий, Вадим, – твердо говорит Яна.

– А ты такая скучная, Яна. Я бы научил тебя веселиться, если бы твой пес сюда не ворвался.

Я дергаюсь, но Петрова больно сжимает мои пальцы.

– А для тебя весело, если девушка не согласна с тобой спать?

– Я это просто обожаю, – Вадос улыбается и сплевывает кровь на линялый ковер, – как ты пищала, как отбивалась, просто прелесть. А теперь я вынужден откланяться, господа, мне пора писать на вас заявление.

Он начинает подниматься, но тут Яна говорит:

– Может, тогда это с собой прихватишь?

Она достает из-за спины мой телефон, нажимает на экран, и мы все слышим голос Першина «Да что я сделал? Штанишки стянул?».

Вадим бледнеет в секунду. Его лицо искажает гримаса бессильной злобы, он собирается сделать шаг в нашу сторону, но парни реагируют мгновенно. Ян соскакивает со столика, Кузнецов и Кудинов встают перед ним плечом к плечу. А Попов вдруг упирается ладонями в колени и начинает хохотать. Он смеется так самозабвенно, что напряжение куда-то отступает.

– Какой же ты дебил, – сквозь слезы выдавливает Миша, и его скручивает новая волна смеха.

Вадос вцепляется себе в волосы, обводит нас ненавидящим взглядом и выскакивает за дверь, крепко приложив ее об косяк.

– А зубы? – хохочет Попов. – Вы видели?

Первой прыскает Яна. Потом не выдерживаю я. И вот мы все охвачены нервным смехом.

– Интересно, – сдавленно говорит Барышев, бессильно хихикая, – это тот же зуб, что ему ломал Глеб в прошлый раз? Или это… или это… Или это новы-ы-ый?

В конце фразы он срывается и начинает даже как-то подвывать.

Я хохочу так, что не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Рядом трясется Яна. Но уже не от шока и отвращения, а от приступа неуместного смеха. И это больше, чем я мог бы желать.

Когда через десять минут мы выходим на улицу, Света и Оливка вскакивают с лавки у подъезда и бросаются к Яне. Девчонки заплаканные, но на лицах отчетливо читается облегчение. Они обнимаются, а потом Яна решительно отодвигает их в сторону, делает пару шагов, склоняется над ближайшим кустом, и ее рвет.

Я сжимаю зубы и снова думаю о том, что ей пришлось пережить. Кто-то сказал бы, что мы успели вовремя, но я так не думаю. Я должен был быть там раньше. Чтобы этот ублюдок Вадос и пальцем еще ее не тронул. Я не должен был вообще допустить эту ситуацию. Мне кажется, я никогда не смогу себя простить.