Физрук-7: назад в СССР
Шрифт:
— Хотел тебя уведомить. Ты же для них непререкаемый авторитет.
— Считай, что уведомил.
— Ну тогда пока!
Обменявшись рукопожатиями, мы разошлись. Забрав скучающего старлея Зудову, я отправился домой. По пути мы заехали в кулинарию, набрали тортов и пирожных. Дома я велел телохранительнице приготовить чаю на целую ораву. Фрося оказалась не только умелой, но и сметливой домохозяйкой. Понимая, что одного заварочного чайника на всю компанию будет маловато, она заварила чай в кастрюле. А я решил посмотреть, что мне там продал Рудик из кассет.
Среди знакомых
В пять часов в дверь позвонили. Старлей пошла открывать. Однако это оказались не мальчишки, а сторож. Я вышел в прихожую.
— Там к тебе пацанья целая куча, — пробурчал он. — И девка какая-то… Пущать, что ли?
— Пущай! — велел я.
— Я здесь не для того приставлен, шоб зазря по квартирам шастать, — запричитал старик, видать, рассчитывая на мзду.
— Сидорыч, имей совесть! — строго произнес я. — Мало я тебе платил?
Бурча, он отправился восвояси. И вскоре в квартиру хлынул шумный поток под названием восьмой «Г», который внес преподавательницу математики Разуваеву. Я потребовал, чтобы пальто и шапки складывали в спальне, а ботинки и сапоги заняли всю прихожую, оставив место только для прохода. Понятно, что и речи не могло быть о том, чтобы уместить всех за одним столом. Поэтому решили разделить компанию. Двадцать человек разместить в большой комнате, десять — включая троих взрослых — на кухне.
Просмотр фильмов, конечно, будет общим. Уместимся как-то. Антонина Павловна вызвалась присматривать за чаепитием, происходящем в комнате, откомандировав на кухню Абрикосова, чтобы соблюсти пропорцию. Вскоре вся квартира наполнилась звуками — стук чашек о блюдце, звон ложечек, шумное прихлебывание и чавкание. На кухне было потише. В присутствие двух взрослых, особенно хмурой «двоюродной сестры», пацаны вели себя сдержанней. Только Алька вертелся, видать, не терпелось ему что-то выложить.
— Ну, говори? — сказал я ему, когда все остальные наши сотрапезники, не считая Ефросиньи, покинули кухню.
Пацанчик покосился на старлея. Та, видимо все поняла, потому что встала и тоже ушла в большую комнату.
— Выгнал тетю, — улыбнулся я.
— Ну-у, она же чужая… Ой, извините, Сан Сеич!
— Не извиняйся, ты прав…
— Ну вот, я же чувствую…
— Ладно. Ты дело говори!
— Я закончил, Сан Сеич! — выпалил он.
— Поздравляю! Дашь почитать?
— Да, я принес. Даже перепечатанное. Без помарок!
— Кто перепечатал-то?
— Илга Артуровна попросила кого-то.
— Понятно… — я помолчал. — У меня будет к тебе большая просьба, Алька.
— Какая?
— Нужно прочитать и это… отредактировать рукопись нового романа Третьяковского.
— Миния Евграфовича?
—
— Отредактировать, — задумчиво повторил юный писатель. — Вообще-то, у него в книжках есть… Ну не то что — ошибки, неточности, что ли… Их, наверное, мало кто замечает, а меня они расстраивают… Ну ведь можно же лучше!
— Ну вот у тебя есть шанс их исправить… Хотя бы в новой книге, — сказал я. — Я возьму у Третьяковского рукопись и принесу ее тебе в школу.
— Хорошо, Сан Сеич!.. Я буду очень стараться!
— А пока неси свою рукопись.
Абрикосов сорвался с места и через минуту притащил на удивление пухлую распечатку.
— Вот это кирпич! — восхитился я.
— Шесть авторских листов, полтора интервала, — солидно известил пацаненок.
— Я в этом ничего не смыслю, — сказал я, — но тебе верю. Сегодня, завтра прочитаю.
— Если не понравится, вы так и скажите! — потребовал Алька.
— Скажу! Пойдем кино смотреть. «Звездные войны» называется.
— Ух ты! — выдохнул он, и его как ветром сдуло.
Сунув под мышку распечатку, я пошел следом. Зрители расселись, кто где сумел. Разместились на диване, на стульях и табуретках, на полу и даже не спинке дивана. Мне места не осталось, но я и не претендовал. Впервые я увидел это кино еще, когда учился в военном училище, ходил с дружками в видеосалон. Ну и потом пару раз смотрел. Поэтому, воткнув кассету в видик и дождавшись, когда запустится фильм, я ушел в спальню. Там было хорошо, тихо. Можно было поваляться и почитать творение нашего школьного писателя.
За не слишком толстой стеной, разделявшей спальню и большую комнату, что-то свистело и бухало, а я открыл творение восьмиклассника, которое называлось «Рыцари Старого Замка». Название не слишком оригинальное, но вот текст мне понравился с первой строчки. За окном сгущались сумерки. Срывались с края крыши капли, автомашины с шипением расплескивали лужи — в городе прошел первый весенний дождь — а со страниц сказки дохнуло летней жарой, гудели шмели, надсадно скрипели петли замковых ворот.
И все это казалось таким реальным, что я даже вздрогнул. Подумал, что заснул. Нет. Комната никуда не делась. И капель за окном всё так же серебрилась в лучах фар, но и избавиться от ощущения, что нахожусь на пыльном дворе Старого Замка, а босые пятки жжет накаленная зноем брусчатка, не получалось. Хуже того — я чувствовал ломоту во всем теле и как чешутся подживающие ссадины, хотя никто меня не избивал. Меня — нет. А вот Дэна Гора — главного героя сказки — еще как! Его долго лупцевали стражники, прежде чем притащить на суд своего хозяина.
Я выдержал страниц тридцать из ста пятидесяти. Не потому что скучно, а потому что это даже не литература и не кино, а живая жизнь. Вот тебе и еще одна суперспособность еще одного моего ученика, которую я для себя открыл. Он умеет строчками вызывать у читателя подлинные ощущения. Здесь даже слово «гений» не подходит. Он маг, чародей от литературы, волшебник словесности, а добрый или злой — жизнь покажет. Вернее — зависит от дальнейшего воспитания. Причем — не от родительского, а скорее от моего.