Физрук-8: назад в СССР
Шрифт:
— Мне не приходилось встречаться с мошенниками, так что я не знаю, как они выглядят.
— Спасибо за честный ответ.
— Не обижайся. Мне просто трудно понять тебя… Ты, не задумываясь, бросился снимать со льда мальчишку… Оплатил туристическую поездку большой группе школьников… Приобрел кооперативную квартиру для своих родственников… Сегодня вот заставил извинятся самого Обломкина, а потом потребовал с него земельный участок на два гектара… Решительный, жесткий, нахальный, сильный, богатый… Теперь вот это спецудостоверение, с которым ты можешь прийти куда угодно
— Я — парень, который тебя любит, — ответил я.
— И я тебя люблю.
— Нет.
— Что — нет?
— Не любишь, если держишь, как монаха, в черном теле.
— В каком смысле?
— Невинность свою бережешь.
— Девушка до свадьбы должна блюсти себя.
— А юноша — удовлетворяться вручную?
— Фу, о какой гадости ты говоришь!
— Это жизнь, невестушка.
— Ты мне не сделал официального предложения.
— Это верно, — не стал отрицать я.
— Вот как сделаешь, тогда и поговорим об удовлетворении.
— Молодчина! — похвалил я ее. — Так держать!
Мы помолчали. Впереди показались огни Литейска.
— А зачем тебе два гектара, да еще на берегу реки? — спросила Вилена.
— Хочу построить дом.
— Для нас?!
— Не — только! Это должно быть место где, хотя бы во время каникул, мои пацаны могли бы реализовать свои таланты, заниматься спортом, общаться и вообще — развиваться.
— Никогда не слыхала, чтобы такое строили в частном порядке.
— Если такой «пансионат» построит государство, оно станет распоряжаться им по собственному усмотрению, а я этого допустить не могу.
— Что же ты имеешь против государства?
— Да почти ничего, вот только его интересуют граждане вообще, а меня — вполне конкретные, поэтому я стараюсь ради них.
— Странный ты человек… Вроде и не от мира сего, а в тоже время — слишком уж практичный для идеалиста.
— Не страшно за такого замуж идти?
— Еще как страшно, но другого такого я уже не найду, — без тени иронии проговорила моя невеста. — Знаешь, я когда девчонкой была мечтала стать подругой русского революционера или — героя Гражданской войны… Не дряхлого старика ветерана, а — молодого, в куртке из чертовой кожи и с наганом… Смешно, правда?
— Не очень, — пробурчал я, пожимая плечами.
— Когда занялась комсомольской работой, все еще продолжала надеяться, а вдруг среди нынешних молодых людей отыщется такой? Однако наши ребята, что в райкоме, что в низовых организациях — либо циники, либо скрывают за правильными лозунгами полнейшее равнодушие к нашей работе… И тут я встречаю тебя… Ты тоже циник, но не равнодушный… Тебя не интересует карьера, да и в быту ты живешь скромнее, чем мог бы, а в своих школярах души не чаешь… Понимаешь, Саша, меня к тебе и влечет и отталкивает одновременно. Потому что есть в тебе какая-то тайна, которую мне моим умишкой не постичь…
— Брось прибедняться!.. Все ты сможешь понять… Ну, по крайней мере, то же, что и я… Другой вопрос, что и я далеко не все пока понимаю…
— А что — именно?
— Кажется, мы уже говорили с тобой об этом… —
— Надеюсь, это не способ затащить меня в постель?
— Я с такими вещами не шучу и уж тем более, не использую для примитивного сексуального шантажа.
— Прости, я не хотела.
— Забудь!
Моя «Волга» уже катила по улицам Литейска. Я подвез Вилену к ее подъезду, посмотрел на светящиеся окна квартиры моих родных и вернулся к себе. Севка еще не спал. Заварил свежего чаю, соорудил бутерброды. В квартире, которую я, признаться, подзапустил царила идеальная чистота. Молодец пацан! Мы с ним пошвыркали чайку. Я вручил своему внезапному соседу постельное белье, сообщив, где он может взять подушку и одеяло. Разбудил я пацана в шесть утра. Сам отправился на пробежку, а он за это время приготовил завтрак. После него, погрузились в «Волгу» и поехали в Затонье.
Низкое солнце плыло в розовом мареве утра. На полях тарахтели трактора, распахивая землицу под посев. В сторону города мчались грузовики, доставляя продукты в столовые и магазины. Полупустые рейсовые автобусы везли тех жителей района, которым требовалось с утра пораньше оказаться в райцентре. В Затонье мы оказались спустя полчаса, после того, как выкатили со двора. Подъехали к двухэтажному бараку, где Перфильев-младший и жил со своей бабушкой.
Двери в подъезд были распахнуты настежь. Деревянные ступеньки отчаянно скрипели под ногами. Звонка на двери не было и Севка отворил ее своим ключом. В крохотной прихожке, на самодельной деревянной вешалке, висел ворох пальто и курток. Из кухни доносилось булькание и запах вареной картошки. Слышались шаркающие шаги. Перфильев-младший скинул кроссовки, добавил к вороху на вешалке фирменную курточку и нырнул в кухню. Я тоже не спеша разулся и разделся. В это время из кухни показалась бабуся.
— Ты что ли учитель? — спросила она, щурясь в полумраке.
— Здравствуйте! — сказал я.
— И тебе не хворать! — откликнулась хозяйка. — На кухню проходи… Буду картоплей потчевать.
Проголодаться я не успел, но надо было налаживать контакт, поэтому повиновался. Кухня была просторней моей, но чувствовалась затхлость — старая мебель, произведенная еще в пятидесятых, отставшие от стен обои, тусклое стекло окна. Пузатый холодильник, чугунная мойка с краном, из которого, судя лишь по одной «головке», текла только холодная вода. Керогаз. На нем сейчас шкворчала сковородка с маслом, куда бабуся лихо сгребла с деревянной разделочной доски мелко нарубленный лук.
Я сел на свободную табуретку, а Севка устроился напротив. Хозяйка плюхнула на стол миску с отварной картошкой, а сверху полила растительным маслом с обжаренным луком. Рядом стояла корзинка с ломтями серого хлеба. Видимо, предполагалось, что каждый едок будет сам себе подкладывать в тарелку. Во всяком случае, я взял вилку с костяной рукоятью, наколол картофелину и переправил ее в свою тарелку. Перфильев-младший проделал тоже самое. Бабуся одобрительно кивала, глядя как мы лопаем. Сама она лишь поклевывала.