Физрук навсегда
Шрифт:
Поэтому я ударил первым.
Глава 16
— Нет, вы только посмотрите на это, — сказал Федор. — Виталик, ты хотя бы представляешь, чем он сейчас занят?
Я брился.
— Он бреется, — сказал Виталик, поглаживая бороду. — Это нормально, Федор. Люди бреются. Хотя порою я и не понимаю, зачем.
— Его не было всю ночь, — сказал Федор. — А теперь он бреется. Это наводит на определенные размышления, знаешь ли.
— Человеки мужского пола иногда встречаются с человеками
— У меня та же фигня, — сказал я. — Вот как раз сейчас пытаюсь вспомнить.
— Это все очень интересно, к хренам, — сказал Виталик. — Но еще более интересно, чем ты занимался прошлой ночью. Я ни на что не намекаю, но когда ты пришел, от тебя отчетливо пахло кровью.
— А я думал, зомби ничего не чувствуют.
— Запах свежей крови зомби чувствуют очень даже хорошо, — сказал Виталик.
— Это была не моя кровь, — сказал я.
— Надеюсь, ты позаботился о трупах, — сказал Виталик. — По крайней мере, попытался их, сука, спрятать.
— Не было никаких трупов, — сказал я. — Когда я уходил с пляжа, я оставил их лежать на песочке, и все четыре тела вполне себе дышали.
— Судорожно, прерывисто, с громкими всхрипами? — уточнил Федор.
— В сортах всхрипов не разбираюсь, — сказал я.
— Кто это хоть, сука, был?
— Местная шпана.
— Вот странно, — сказал Виталик. — Что же в тебе такое есть, Василий, что мимо тебя даже провинциальные гопники спокойно пройти, сука, не могут? Я, по молодости своей бурной и необузданной, на раз-два выкупал, к кому лучше не соваться, сколько бы друзей с тобой ни было. А от кого вообще лучше на другую сторону улицы перейти. А к тебе они все лезут и лезут, липнут, как мухи на вот это самое.
— Может быть, просто видят во мне неместного, — сказал я.
— Сейчас курортный сезон, — напомнил Виталик. — Тут полгорода, сука, неместных.
— Ну и вот.
— Сколько их было?
— Четверо.
— И как ты умудрился никого не убить?
— Я был очень аккуратен, — сказал я. — Можно даже сказать, нежен.
— Вот что женщины с человеком делают, — сказал Виталик. — Как хоть ее зовут?
— Белла, — сказал я.
— Красивое имя, — сказал Федор.
— И главное, редкое, — согласился Виталик. — А ты внимательно смотрел? Там никакой субтильный юноша с бледной кожей и капающей с клыков кровью рядом не отирался? А собаки ненормально больших размеров рядом не бегали?
— Она не школьница, — сказал я.
— Дети растут быстро, — вздохнул Виталик.
— А ты не думаешь, что это может быть замаскированная Немезида? — поинтересовался Федор.
— Нет, — сказал я.
— Почему?
— А смысл?
— Хочет подобраться к тебе поближе, втереться в доверие и узнать твои слабые места.
— Это ж физрук, — сказал Виталик. — У него нет слабых мест. Он сделан из стали и титановых сплавов.
— Ну правда, — сказал я. —
— Может быть, она просто хочет вернуть те незабываемые мгновения, которые вы провели, сука, вместе, — сказал Виталик. — А может, она опасается, что Венец с твоего мерзкого холодного трупа не дропнется.
— Дропнется, — сказал я. — Такие вещи всегда дропаются.
— А что, блин, если нет?
— Тогда это печально, — сказал я, смывая остатки пены с физиономии.
— Куда пойдете?
— Не знаю, — сказал я. — Смотреть какие-то древние развалины.
— Очень символично, — сказал Виталик. — Физрук осматривает то, что развалили еще до него. Впитывает, так сказать, опыт предшественников.
— Скорее, наоборот, — сказал Федор. — Смотрит на деяния предшественников и приходит к выводу, что они и разваливать-то ничего толком не умели. То ли дело наш герой — махнул рукой, и нет цивилизации.
— Ах, Альвион, Альвион, — проныл Виталик. — Где твои серебряные башни? Многое ты повидал в этой жизни, выстоял во время прихода Системы, а вот знакомство с физруком тебе пережить не удалось.
— Не было там никаких серебряных башен, — сказал я.
— Но могли быть, — сказал Виталик.
— Вы невыносимы, — сказал я.
— Нас на бабу променял.
— Не провоцируй, я вес равно никого топить не собираюсь, — сказал я.
— Да она у моря живет, скорее всего, плавать умеет, к хренам, — сказал Виталик. — Знаешь, на самом деле я тебя понимаю и где-то даже в чем-то завидую. Особенно незамутненности твоей. Мир этой чувихи вот-вот полетит в тартарары, а ты вернешься к преподаванию физкультуры в Люберцах, однако все равно не упускаешь случая на вот это вот все. Ловишь, так сказать, момент, наслаждаешься каждым мгновением этой кратковременной жизни…
— Я тебе сейчас втащу, — пообещал я.
— А заметил ли ты, друг мой Федор, как пагубно женщины влияют на нашего героя? — вопросил Виталик, нарочито игнорируя мою реплику. — Хоть он и знаком с ней всего ничего, а топ номер один, вершитель судеб и погибель народов уже скатился на лексический уровень малолетнего гопаря из провинциального городка. Что дальше? Разучится ли он говорить вообще? Примется ли бегать на четырех лапах и выпрашивать у прохожих бананы?
— Мы просто собираемся посмотреть на развалины, — сказал я.
— Ну, если теперь это так называется… — сказал Виталик. — Ладно, теперь серьезно. Чапай, а ты не думаешь, что твои действия здесь могут повлиять на то, что произойдет в будущем?
— Чьи угодно действия где угодно могут повлиять на то, что произойдет в будущем, — сказал я. — Причинно-следственные связи так и работают в принципе.
— Ну да, — сказал Виталик. — Но я бы на твоем мере держался от местных подальше. Для их же собственного блага. А то вдруг Система ударит по ним в три раза сильнее только потому, что они тебе нравятся?