Флаги на ветру

Уильямс Уолтер Йон

Кроме придворных, там присутствовали личные апостолы инкарнации, набранные им за семь месяцев правления: послушники и монахини, дубтобы и налйопры, полоумные отшельники, психи-шарлатаны и медиумы, беглые преступники, рабочие космопорта… и все поголовно были пьяны, и все клялись идти коротким путем, куда бы он ни вел.

–  Отвратительно, - говорила доктор О'Нейл.
– Мерзость.
– Она в бешенстве терла пятно на парчовом платье - кто-то обрызгал ее пивом.

Джигме молчал. Со сцены летел грохот цимбал - там упражнялся оркестр. Мимо Джигме, шатаясь под тяжестью автобичевалки,

прошли трое послушников. Праздник должен был начаться с порки множества преступников, а потом они - те, кто сможет двигаться, - присоединятся к пирующим. А первая опера разыграется на залитой кровью сцене.

К Джигме шагнула доктор О'Нейл:

–  Инкарнация попросил меня предоставить ему доклад на тему о нервной системе человека. Хочет изобрести машину, которая будет причинять боль телу, не нанося увечий.

Сердце Джигме наполнилось горькой тоской - оттого, что подобные новости его уже нисколько не удивляли.

–  Зачем?

–  Естественно, чтобы наказывать преступников. Всеведущий сможет придумывать самые свирепые кары, и ему уже не будут докучать бродящие по столице орды калек.

–  Разве можно приписывать Гьялпо Ринпоче грязные мотивы?
– попробовал возмутиться Джигме.

Доктор О'Нейл лишь бросила на него сквозящий цинизмом взгляд. Позади нее молоденький монах с хохотом проломился через зеленую изгородь; его преследовали две' женщины С бичами. Когда они убежали в темноту, О'Нейл произнесла:

–  Что ж, по крайней мере у них будет одним поводом бесноваться меньше. Бескровные зрелища не так возбуждают.

–  И то хорошо.

–  У сорок второго есть все, чтобы стать самой удачной инкарнацией в истории.
– Глаза О'Нейл сузились от гнева, поднялся кулак с побелевшими от напряжения костяшками.
– Самый умный, самый предприимчивый… Контакт с Библиотекой - лучший за века… И поглядите, как он обращается со своими дарованиями!

–   Спасибо за комплимент, доктор.

О'Нейл с Джигме аж подпрыгнули. К ним приблизился, легко ступая по летней траве, Инкарнация, в одном лишь белом рескьянге да с подаренной верующими гирляндой цветов на шее. Как всегда, за его спиной возвышался Кунлегс, его мышцы попеременно дергались.

Джигме высунул язык и склонился.

–  Ну и как там наша машина для наказаний?
– спросил инкарнация.
– Что-нибудь делается?

–  Да, всеведущий.
– Голос выдал смятение, охватившее доктора О'Нейл.

–  Я хочу, чтобы эта работа к Новому Году была закончена. И не забудьте установить мониторы - чтобы медики сразу поспешили на помощь, если жизнь наказуемого окажется под угрозой. Мы вовсе не желаем нарушать запрет Шакьямуни на смертоубийство.

–  Всеведущий, все будет сделано.

–  Спасибо, дОктор О'Йейл.
– Он протянул руку, чтобы благословить.
– Знаете, доктор, вы для меня - как родная мать. Ведь это вы ласково и терпеливо опекали меня, пока я находился в утробе. Надеюсь, это признание вам приятно.

–  Если вам приятно, всеведущий, то и мне приятно.

–  Мне-то приятно.
– Инкарнация опустил руку. Он вроде бы улыбался, но в сумерках Джигме не мог различить его лица.
– За заботу обо мне вас

будут чтить многие поколения. Обещаю, доктор.

–  Благодарю, всеведущий.

–  Всеведущий!
– раздался голос в той стороне, где шла пирушка. Облаченный в шафрановый зен простого монаха, по траве шагал новый государственный оракул. Глаза на худом аскетичном лице сверкали от ярости.

–  Всеведущий, кто это с вами?
– выкрикнул он.

–  Это мои друзья, министр. – г- Они губят сады!

–  Это мои сады, министр.

–  Суета!
– Оракул затряс пальцем перед носом у инкарнации. Кунлегс заворчал и двинулся вперед, но Гьялпо Ринпоче остановил его властным взмахом руки.

–  Я всегда готов с радостью выслушать любые замечания моих министров.

–  Суета и потакание грехам!
– кипятился оракул.
– Разве не велел нам Будда отвергать мирские желания? Ну а вы, вместо того чтобы поступать по заветам Шакьямуни, окружили себя грешниками и они тешат свои пороки и вашу суету!

–  Суету?
– Инкарнация глянул на Алмазный павильон.
– Министр, да вы поглядите на мой летний дворец.
– Да, это суета, - но это красивая суета. И кому от нее плохо?

–  Это - ничто! Все дворцы в мире - ничто перед словом Будды!

Лицо инкарнации оставалось сверхъестественно спокойным.

–  Так что же, министр, я должен избавиться от этих красот?

–  Да!
– топнул босой ногой государственный оракул.
– Да сгинут они с Лица планеты!

–  Ну что ж, я учту пожелания министра.
– Инкарнация поднял голос, чтобы привлечь внимание своих последователей, и вмиг собралась толпа хмельных буянов.
– Да разойдется повсюду слово мое!
– выкрикнул он.
– Да падет в огне Алмазный павильон! Да будут выкорчеваны сады, да будут разбиты все статуи.
– Он посмотрел На государственного Оракула, улыбнулся краем рта и спросил с холодком: - Надеюсь, министр, вас это удовлетворит.

Ответом ему был полный ужаса взгляд.

С хохотом и пением приспешники инкарнации рушили Алмазный павильон, сбрасывали статуи с его крыши и жгли роскошную мебель на его элегантных дворах.

–  Короткийпуть!
– скандировали они.
– Короткий путь! В театре началась опера - тибетский эпос о трагической

гибели шестого Гьялпоринпочи, которого его враги, монголы, знали под именем Далай-лама. Джигме нашел в саду укромный уголок и сел в позу лотоса. Он повторял сутры, пытаясь успокоить разум, но бессвязные вопли, скандирование, пение и пьяное моление не Давали сосредоточиться.

Он поднял глаза: среди изуродованного сада стоял Гьялпо Ринпоче, голова была запрокинута, как будто он нюхал ветер. За ним, вплотную, стоял Кунлегс, ласкал его. На лице инкарнации играли сполохи павильона. Казалось, инкарнация изменился в чертах, он напоминал живое воплощение… безумия? экзальтации? экстаза? От такого зрелища в груди у Джигме едва не разорвалось сердце.

А потом у него заледенела кровь. Позади инкарнации возникла посол !юрк. Она щла под ритуальным зонтиком, который держал семенивший рядом маскер; она смотрела на. пожар, и ее темнокожее лицо сияло торжеством.