Фламандские легенды
Шрифт:
— А что они говорят, кузнец?
— Ах, ваше величество, они говорят, что лошади падки на овес, собаки — на печенку, ослы — на чертополох, поросята — на отбросы, форель — на запекшуюся кровь, карпы — на сыр, щуки — на пескарей, а святоши вашей закваски — на россказни о лжечудесах.
— О предатель-кузнец! — зарычал дьявол и заскрежетал зубами, — он, значит, всуе призывал имя святого Иосифа, он бессовестно лгал!
— Не спорю, ваше величество!
— И ты посмеешь бить меня, как ты бил Якоба Гессельса и моего верного герцога?
— Даже покрепче еще, ваше величество! Однако вы будете биты, если только
— Вернуть тебе договор? — взвыл дьявол. — Нет уж, по мне лучше тысяча смертей в минуту.
— Ваше королевское величество! — сказал Сметсе, — заклинаю вас, подумайте о своих костях: они, как мне кажется, не слишком-то крепкие. Подумайте, какой чудесный случай представился нам отомстить за нашу бедную Фландрию, залитую кровью по вашей вине. Но мне претит добивать того, на кого уже пал справедливый гнев божий. Итак, сделайте милость, ваше величество, поторопитесь вернуть мне договор, или сейчас же получите изрядную трепку!
— Сделать милость! — закричал дьявол. — Сделать милость фламандцу! Нет, пусть уж лучше провалится Фландрия! Ах, если бы я мог на один только день вернуть себе былое могущество, войска, казну, — Фландрии сразу пришел бы конец! Тогда бы все увидали, как в стране властвует голод, иссушает почву, выпивает из ручьев воду, уничтожает жизнь растений; как последние бедные обитатели обезлюдевших городов бродят, будто призраки, среди мусорных куч и убивают друг друга из-за остатков прогнившей пищи; как стаи голодных собак отрывают от иссохшей материнской груди новорожденных младенцев, чтобы пожрать их; как нищета царит там, где было изобилие; пыль и пески — где были города; смерть — где была жизнь; воронье — где жили люди. И на этой голой, каменистой, разоренной земле, на этом кладбище я поставил бы черный крест с надписью: «Здесь погребена еретическая Фландрия, растоптанная Филиппом Испанским!»
От бешеной злобы у дьявола забила пена изо рта, но едва он умолк, как на спину его разом обрушились все молоты и брусья, какие были в кузнице. Сметсе и подмастерья по очереди били его и приговаривали:
— Это тебе за то, что ты попрал наши вольности и нарушил наши привилегии, хотя давал клятву их сохранить, ибо ты был клятвопреступником.
— Это тебе за то, что когда мы призывали тебя, одним твоим присутствием ты бы остановил самых отчаянных головорезов, но ты не посмел явиться в нашу страну, ибо ты был трусом.
— Это тебе за то, что ты убивал богатых католиков и реформатов и обогащался их имуществом, ибо ты был вором.
— Это тебе за то, что ни в чем неповинного маркиза де Берхоп-Зоома ты отравил в тюрьме, чтобы овладеть его наследством; это тебе за то, что ты заставил принца д'Асколи жениться на донне Эвфразии, беременной от тебя, чтобы его богатство досталось твоему ублюдку. Принц умер той же смертью, что и многие другие, ибо ты был отравителем человеческой плоти.
— Это тебе за то, что ты подкупал лжесвидетелей и сулил дворянство тому, кто за деньги убьет принца Вильгельма[26], ибо ты был отравителем человеческих душ.
И удары сыпались так часто, что корона дьявола свалилась на пол, а тело его, подобно телу герцога, превратилось в месиво из мяса и костей, но тоже — без крови. И подмастерья колотили
— Это тебе за то, что ты изобрел гарроту, чтоб задушить Монтиньи[27], друга твоего сына, ибо ты был изобретателем новых пыток.
— Это тебе за герцога Альбу, за графов Эгмонта и Горна, за всех наших погибших братьев, за наших купцов, обогативших Германию и Англию, ибо ты был убийцей и разорителем нашей родины.
— Это тебе за твою жену, которую ты вогнал в гроб [28], ибо ты был супругом, не способным любить.
— Это тебе за твоего бедного сына Карлоса[29], который умер не своей смертью, ибо ты был бессердечным отцом.
— Это тебе за то, что на доброту, доверчивость и честность нашей страны ты отвечал ненавистью, жестокостью, убийствами, ибо ты был несправедливым королем.
— Это тебе за императора, отца твоем, который своими человеконенавистническими указами и эдиктами положил начало бедствиям нашей страны [30]. Так получай же от нас и за него и скажи, ты еще не надумал вернуть нашему басу договор?
— Надумал, — донесся плачущий голос из месива мяса и костей, — твоя взяла, Сметсе, ты расквитался со мною, кузнец!
— Отдай мне договор! — сказал Сметсе.
— Развяжи мешок! — отвечал голос.
— Как бы не так, — сказал Сметсе, — я развяжу мешок, а господин Филипп тотчас выскочит из него и потащит меня в ад. О мой любезный, милый дьявол! Ваши уловки вам сейчас не помогут. Итак, осмелюсь умолять ваше величество вернуть мне сначала мой договор: вы можете без особого труда просунуть его между вашей шеей и краем мешка.
— Я этого не сделаю!
— Как будет угодно вашему хитроумному величеству! — отвечал Сметсе. — Нравится вам сидеть в этом мешке, ну и сидите! Я вам не помешаю. У каждого свои капризы. Вот у меня нынче каприз — подержать вас пока в мешке, а потом увезти вас в Мидделбург на Валхерене и с разрешения общины выстроить там на рынке уютную каменную клеть, куда я запру ваше величество так, чтобы оттуда выглядывала лишь ваша кислая рожа. Вы сможете любоваться, как счастливо, весело и богато живут реформаты; вы получите большое удовольствие особенно в ярмарочные и базарные дни, когда эти предатели и изменники будут награждать вас оплеухами и не совсем почтительными плевками, да еще палочными ударами. Вдобавок, государь, вы получите несказанное удовольствие, видя, какое множество благочестивых паломников из Брабанта, Фландрии и других земель, которые вы залили кровью, сойдутся в Мидделбурге, дабы заплатить вашему милостивому величеству старинный долг в звонких палочных червонцах.
— Нет, не соглашусь я на этот позор! — взревел дьявол. — Получай, кузнец, получай свой договор!
Сметсе взял в руки договор и, убедившись, что это тот самый, который он подписал, опустил его в святую воду, и пергамент рассыпался в прах.
Обрадованный кузнец развязал мешок и освободил дьявола, чьи раздробленные кости тотчас срослись. И приняв свое прежнее обличье, он снова стал тощим дьяволом, и на нем снова появились разъедавшие его гнойники и пожиравшие его вши. Он завернулся в свою парчовую мантию и покинул кузницу. Сметсе закричал ему вдогонку: «Счастливого пути и попутного ветра, господин Филипп!» На набережной дьявол споткнулся о каменную плиту. Плита подскочила, а под ней открылась большая дыра, которая мгновенно поглотила его, словно устрицу.