Флердоранж — аромат траура
Шрифт:
— Видела, как все просто, — шепнул Колосов ей на ухо. И от его голоса она невольно вздрогнула, потому что голос этот принадлежал словно чужому, совершенно незнакомому человеку — жестокому и циничному. — Я же сказал: он заявит свои права на все. Пришло время пожинать то, что посеял.
В полдень, после того как вернулись с совещания следственно-оперативного штаба в ОВД, на котором Колосов докладывал сложившуюся по делу ситуацию приехавшему, как всегда, к шапочному разбору начальству, Николай Христофорович Трубников
— Доказательств против него все равно у нас нет, чтобы мы там с тобой, Никита, ни подозревали. А голыми руками такого, как этот, не взять. Он умный, калач тертый. И обыск в доме, хоть и предлагали на совещании неотложный, не даст ничего, ручаюсь. Он ничего такого компрометирующего дома держать не станет. Не дурак, чай. Тут кругом полно мест, где и оружие можно спрятать, и плащ, ежели он у него, конечно, есть. Машину-то он Бодуна, «БМВ»-то, где-то держал несколько суток. Так-то вот… А брать дуриком, в камеру водворять, а потом отпускать за недоказанностью, я это, ребята… не согласен я. Лучше я его просто убью, гада.
— Ты офонарел, что ли? — хмыкнул Колосов.
— Если другого выхода нет — убью, — Трубников упрямо боднул головой. — При задержании. Или при попытке бегства. Или при оказании сопротивления представителю власти. Гулять на свободе, над нами изгаляться и владеть тут всем я все равно ему не дам.
— Это у тебя контузия афганская, Христофорыч, зудит, — сказал Никита. — Я этого не слышал. Ты этого не говорил. Катя, ты тоже ничего не слышала.
Катя молчала. Они снова сидели в душном прокуренном опорном пункте. За окном было раскаленное солнцем шоссе и поля, поля…
Нет, она слушала и слышала все. Все их сегодняшние разговоры здесь и на совещании, все их доводы. Они с Трубниковым, кажется; все уже для себя решили, определили в эту знаменательную ночь секрета. Увиденное в доме Полины, по их убеждению, и было тем самым главным и последним штрихом для завершения общей картины. Если бы они повнимательнее наблюдали заработай того же Саввы Бранковича в его здешней мастерской, они бы увидели, что за каждым последним штрихом идет самый последний, а потом самый-самый последний. И так да тех пор, пока либо не кончатся краски вашего воспаленного воображения, либо же…
— Никита, как же сейчас после всего ты объясняешь для себя ту ярость, следы которой так явны на телах Бодуна и Артема Хвощева? Зачем он делал все это, с какой целью? — спросила она.
— С какой? Да с целью следы запутать и подозрения от себя отвести, — ответил Колосов жестко. — Он — мудрый змей, отлично понимает, что вопрос «кому это выгодно?» рано или поздно придет на ум и нам, и следователю, и тем, кто здесь живет. И ответ у всех будет одинаковый, потому что есть лишь один человек, кому сейчас при таком раскладе это выгодно, очень выгодно, — он. А ему ведь такой груз не нужен, ему тут жить, долго жить, быть хозяином «Славянки», хозяином этой земли. Поэтому надо что-то делать, чтобы подобные вопросы не возникали хотя бы у местных — следствие-то кончится, а местные
Катя увидела, как Трубников при этих словах (вообще-то очень нетипичных словах для начальника отдела убийств) резко вскинул голову и… Тут же отвернулся к окну. Полез за сигаретами.
— Вот и рождается гениальная идея — а нельзя ли использовать все эти небылицы, которые здесь так любят пересказывать, чтобы самому в глазах местных быть вне подозрений? — продолжал Колосов— Отсюда и эти манипуляции с нарочитым уродованием тел. Это не гнев, не ярость, Катя, в этом мы с тобой как раз с самого начала ошиблись. Это точный холодный расчет. Ты со мной не согласна?
По тому, как он выделил это «не», Катя поняла: сейчас он будет парировать любой ее довод. Будет парировать логично, азартно и успешно. Он многое для себя уже обдумал применительно к Павловскому. В том числе и это.
— То, что начато им, еще не доведено до конца, — продолжил Никита. — Даже если он вскоре женится на дочери Чибисова, а я уверен — так оно и будет, «Славянкой» и спиртзаводом в полном объеме он не завладеет. До тех пор, пока жив Хвощев.
— Значит, следующий кандидат в мертвецы Хвощев? — хрипло спросил Трубников.
— Да, — Колосов убежденно кивнул и обернулся к Кате: — Ты снова хочешь мне возразить?
— Нет, — ответила Катя. — Вот в этом ты прав. Их осталось только двое из всех. Но Полина сейчас в безопасности. Кажется, она опять спасена… Умереть очередь Хвощеву.
— Раз он ее ночью в постели не задушил, — сказал Трубников философски, — стало быть, теперь не задушит. Девчушка нужна живой, она как это… типа ключа, что ли… Ключа ко всему, что тут…
Колосов, выслушав его, снова обратился к Кате:
— Ты сказала: в этом я прав. Значит, только в том, что следующая жертва Хвощев? А в остальном, что же?
— Никита, помнишь я спросила тебя про Монте-Кристо?
— Ну? Что Монте-КрИсто? При чем тут какие-то романы?
— Это роман не только о сокровищах. А в первую очередь о мести. О мести как искусстве, для которой нет ни срока давности, ни преград. Это что-то вроде учебника.
— Ну да, я помню… я ж фильм смотрел. Ну и что? Что ты хочешь сказать?
— Где и когда, по-твоему, произойдет следующее убийство? — спросила Катя тихо. Знала: в этом он не ошибется.
— В. больнице. Не здесь, а в больнице в Москве. Здесь он для себя поле расчистил. Последний, кто стоит между ним и всем бизнесом, — Хвощев. И он там. Говорите, у нас нет против него доказательств? будут. Мы возьмем его при попытке покушения с поличным.
— И сколько этого ждать? — спросил Трубников. А весь его взволнованный вид говорил — уж я-то подожду, сколько надо, будьте покойны.
— Наблюдение в больнице мы установим сегодня же. Я поеду в главк, нам потребуются для этой операции дополнительные силы. Лично мне кажется — он придет к Хвощеву в день похорон Чибисова.