Флэшмен в Большой игре
Шрифт:
Без сомнения, это была еще одна бессмысленная прокламация, но рожа этой черномазой обезьяны, злорадно ухмыляющейся при виде антиправительственной агитации, разозлил меня. Я выхватил у него бумагу и с размаху приложил к своей заднице. Пир-Али и несколько сипаев ухмыльнулись, но остальные глядели мрачно, а старый Сардул сказал, покачав головой:
— Девятнадцатый полк нарушил свою присягу, а это плохое дело, — произнес он, и Мангал перебил было его, твердя, что, мол, сагибы первыми нарушили свои обещания, пытаясь
— Сначала Бехрампур, а теперь здесь? — кричал он. — Какой пултанбудет следующим? Это грядет, братья, это грядет! — Он самодовольно покивал головой и отошел, бормоча что-то своим приятелям. [XX*]
Тогда я не придал этому особого значения, но я вспомнил об этом пару дней спустя, когда Дафф Мейсон принимал Арчдейла Уилсона, бинки-набоба [126]а также Хьюитта, Кармайкл-Смита и еще нескольких офицеров на веранде своего бунгало и я услышал, как Джек Уотерфилд, старший офицер Третьего полка туземной кавалерии, говорил о событиях в Бехрампуре и спрашивал, будет ли разумно настаивать на доставке новых патронов.
— Конечно стоит, — коротко отрезал Кармайкл-Смит, — особенно сейчас, когда от них отказались в Бехрампуре. Только дай им волю — и чем это закончится? Это всего лишь чертова бессмыслица — какой-то агитаторишка забивает сипаям голову россказнями про говяжий и свиной жир в смазке, в то время как власти абсолютно ясно объяснили, что в новых патронах нет ничего такого, что могло бы уязвить чувства мусульман или индусов. Но все это используется провокаторами, которые так и вьются вокруг.
— К счастью, не в нашем полку, — сказал другой. — Плоуден, командовавший моей же собственной ротой.
«Клянусь Богом, — подумал я — и это все, что тебе известно!» И тут Кармайкл-Смит взревел, что хотел бы он посмотреть на сипая, который посмеет отказаться от новых патронов, черт побери, очень хотел бы.
— Этого не случится, сэр, — сказал другой майор из Третьего полка, Ричардсон, — наши парни — слишком хорошие солдаты и не дураки притом. Не могу понять, что случилось в Девятнадцатом — не удивлюсь, если слишком много офицеров полка предпочли перейти на штабную службу, а новички не смогли удержать людей в кулаке.
— Но вдруг и наши ребята откажутся? — неуверенно произнес один из молодых офицеров, — предположим…
— Все это чертово карканье! — злобно воскликнул Кармайкл-Смит. — Вы не знаете сипаев, Гауг, это абсолютно ясно. Я же отлично знаю их и не могу допустить даже предположения, что головы моих солдат могут быть забиты каким-то… бунтарским вздором. Какого черта — они знают свой долг! Но если они только заметят, что кто-нибудь из нас сомневается в этом или может проявить слабость — это худшее, что можно себе представить. Я буду признателен, если вы оставите
Услышав это, Гауг быстро заткнулся, а Дафф Мейсон еще больше подлил масла в огонь, добавив, что он уверен в правоте Кармайкл-Смита, а если у Гауга есть сомнения, то почему бы не изложить прямо их сейчас.
— Полагаю, ваш полковник не будет против, если мы прямо спросим об этом у одного из ваших же соваров— не волнуйтесь, Смит, это преданный человек. — И он подозвал меня с моего местечка в тени у сервировочного столика, на котором слуги наполняли бокалы. — Ну, Маккарам-Хан, — сказал он, — ты ведь знаешь об этой ерунде с патронами. Итак, сам ты — мусульманин… что об этом думаешь?
Я почтительно стоял у его стула, скользя взглядом по окружающим меня лицам — Кармайкл-Смита, красное и поблескивающее от пота, худое и проницательное — Уотерфилда, взволнованное — у юного Гауга и ухмыляющееся — у старого Хьюитта, который втихомолку срыгнул.
— Если их пули полетят прямо в цель на три тысячи ярдов, — отчеканил я, — то я возьму их, хузур.
Конечно же, они взревели от удовольствия, а Хьюитт заметил, что это ответ настоящего пуштуна.
— А твои товарищи? — поинтересовался Арчдейл Уилсон.
— Если полковник-сагиб честно скажет им, что патроны чисты, то почему бы им не взять их? — сказал я и вокруг раздался одобрительный гул.
«Ну, — подумал я, — это удачный намек, так что Кармайкл-Смит сможет заткнуть пасть этому болтуну Манглсу».
Так бы оно, наверное, и случилось, но уже на следующий день казармы загудели от новых слухов — и тогда мы впервые услышали имя, впоследствии прогремевшее по всей Индии и всему миру.
— Панди? — спросил я Пир-Али, — кто это может быть?
— Сипай Тридцать четвертого полка, из Барракпура, — ответил белуджи. — Он выстрелил в своего капитана-сагиба прямо на плацу — говорили, что он был пьян или накурился гашиша — и призвал сипаев восстать против их офицеров. Что я могу сказать? Может, это и правда, а может, и слухи. Рам Мангал из сил выбивается, убеждая этих глупых индийских овец, что это в действительности произошло. [XXI*]
А Рам уже был тут как тут. Толпа окружила его посреди казармы и хлопала в ладоши, слушая его речь.
— Сипай Панди не был пьян — это ложь! — кричал индус, — ложь, придуманная сагибами, чтобы обесчестить героя, который до самой смерти защищал свою касту! Он не взял в руки нечистых патронов и, когда его арестовали, призвал своих братьев быть настороже, потому что британцы привозят все новые батальоны английских солдат, чтобы разрушить нашу религию и превратить нас в рабов. А капитан-сагиб в Барракпуре сам стрелял в Панди и ранил его, но они оставили нашего брата в живых, чтобы придать пыткам!