Флэшмен в Большой игре
Шрифт:
Секунду-другую он лишь остолбенело пялился на меня, затем сморгнул и уставился опять — я подумал даже, что этот молодой идиот так и будет стоять здесь, пока меня не разнесет на клочки! Он смотрел на меня, облизывая губы, в явном замешательстве, повернулся глянуть на Хенниджа, затем вновь перевел взгляд на меня — а затем, когда я уже почти безнадежно пытался продолжить свои внушения, вновь и вновь сжимая и разгибая указательный палец, он вдруг завопил: «Погодите! Сержант — не стрелять!» и подскочив к пушке вырвал тлеющий фитиль из запального отверстия. Да, сообразительные ребята служили тогда в Легкой
— Какого дьявола? Джон — что, черт побери, вы делаете? — закричал Хеннидж. — Сержант, идите сюда!
И он также подошел, требуя объяснения случившемуся, а лейтенант, бледный и мигом вспотевший, стоял у лафета, показывая на меня.
— Не знаю! Но этот парень, говорю вам, он звал меня! И еще он подмигивал! Смотрите, о, Боже — он снова делает это! Он… он пытается нам что-то сказать!
— А? Что? — Хеннидж уставился на меня, а я снова изо всех сил зашевелил своими бровями и одновременно попытался жевать губами закрывающую их тряпку. — Что за черт — полагаю, вы правы… Эй вы там, вытащите кляп у него из пасти — да поживее!
— Встаньте, сэр Гарри, [183]— одна из самых приятных фраз, которую мне когда-либо доводилось слышать; к ним же я могу отнести и «Что вам от меня нужно?», — произнесенное голосом Эба Линкольна в том доме, в Портсмуте, штат Огайо, когда охотники за беглыми рабами уже висели у меня на хвосте. Я мог бы перечислить и много других, но ни в одной из них не звучало для моих ушей столько надежды и радости, как в этих нескольких словах, сказанных Хенниджем у пушек Гвалиора. Даже когда с меня сорвали тряпку, выдернули изо рта кляп и я лихорадочно хватал воздух ртом, мысли мои продолжали кружиться вокруг того, что же такое сказать, чтобы они сразу же поверили мне, не испытывая и тени сомнений. И вот, когда дыхание вновь вернулось ко мне, я прохрипел:
— Я Флэшмен — Флэшмен, слышите меня! А ты — Клем Хеннидж! Боже, храни королеву! Я англичанин, англичанин, я переодет для маскировки! Спросите генерала Роуза! Я Флэшмен, Гарри Флэшмен! Отвяжите меня, ублюдки! Я Флэшмен!
Уверен, вам в жизни не доводилось наблюдать подобного изумления. На мгновение все просто застыли, выпучив глаза, а затем Хеннидж воскликнул:
— Флэшмен? Гарри Флэшмен? Но… но это невозможно — этого просто не может быть!
Каким-то образом мне удалось не завыть, не зарычать и даже не обрушиться на него с проклятьями. Вместо этого я лишь покосился на него и проскрипел:
— Считаешь, что я лгу, Хеннидж? Тогда я вызову тебя на дуэль! Помнишь, я вызывал так одного болтуна в 1839-м? Он тоже был капитаном кавалерии. Так не будешь ли ты любезен приказать разрезать эти чертовы веревки — и поосторожнее с моей левой рукой — похоже, она сломана.
— Бог мой, да это Флэшмен! — воскликнул он, как будто увидел призрака. Затем он засуетился и замахал руками, подзывая канониров, чтобы те разрезали веревки. Они так и сделали, после чего осторожно уложили меня на землю. Их лица прямо позеленели от тревоги и страха, и это, в общем-то, меня порадовало. Но я никогда не забуду, что Хеннидж сказал потом, после того как лейтенант приказал подать флягу с водой и приложил ее к моим губам; Хеннидж постоял, с ужасом глядя на меня, а потом оправдывающимся тоном произнес:
— Послушай, Флэшмен — я действительно
Да и что ему было еще сказать? О, да, это было что-то — я не придал этому особого значения, как вы могли подумать, но эти слова запали мне в память, когда я лежал, расслабленный от накатившего вдруг облегчения, не замечая боли, терзающей мою голову и руку, почти бессознательно глядя на ряд пушек. Тут меня вдруг передернуло, я прикрыл лицо здоровой рукой, стараясь сдержать рыдания и как только мог, твердо произнес:
— Эти черномазые, привязанные к пушкам. Я хочу, чтобы их сейчас же освободили — всех и немедленно!
— Что такое? — удивился Хеннидж. — Но ведь они приговорены…
— Развяжи их, черт тебя подери! — мой голос дрожал и срывался на крик. — Проклятый сукин сын, слышишь меня? — Я пристально посмотрел ему прямо в глаза, из последних сил приподнявшись и присев в пыли, опираясь спиной на пушечное колесо — вид у меня в тот момент, наверное, был еще тот. — Снимите их с пушек и отпустите — пусть бегут подальше и никогда больше не попадаются к нам в руки! Черт побери, хватит стоять и пялиться — делай, как я сказал!
— Ты не в себе, — пробормотал он, — ты потрясен и…
— И к тому же я еще и чертов полковник! — завопил я. — А ты всего лишь чертов капитан! Я вполне в здравом рассудке и просто уничтожу тебя, Богом клянусь, если ты не послушаешь меня сию же минуту! Так что… отпусти их — на свободу! Ну, будь хорошим парнем, Клем, а?
Хеннидж отдал нужные приказы и пленных освободили, а юный лейтенант присел на колени рядом со мной с флягой в руке — весьма почтительный и с мокрыми глазами.
— Это так милосердно, — заметил он.
— Черт бы побрал милосердие, — буркнул я. — И кто может поручится, что один из них не лорд Каннинг?
XIV
Больше особо нечего рассказывать. Великий мятеж закончился именно здесь, под стенами Гвалиора, где Роуз разбил последнюю мятежную армию, а Тантия Топи все же ускользнул. В конце концов его поймали и повесили, но Нана-сагиба так и не нашли, так же как и некоторых других вожаков. Несколько банд пандиеще какое-то время бродили по округе, занимаясь грабежами, но и они были рассеяны.
Все это время я провалялся на подушках, залечивая сломанную руку и оправляясь от контузии головы, не говоря уже об абсолютно расстроенной нервной системе. Я был изможден — морально и физически, но удивительно, до чего помогает сознание, что все уже позади, что делать абсолютно нечего, кроме как целыми днями валяться на постели и при этом спокойно спать по ночам. За несколько недель, пока я выздоравливал в Гвалиоре, я написал рапорты Роузу и Кэмпбеллу, а также составил еще один, подлиннее — для лорда Палмерстона. В нем я подробно описал все свои свершения в Джханси и других местах, постольку, поскольку они касались возложенной им на меня миссии. Я сообщил ему, что случилось с рани (только факты, как вы понимаете, без всякой там романтической чепухи) и как я в конце-концов попал в Гвалиор. Я также предупредил Пама, что об Игнатьеве здесь больше ничего не слышно, так что, наверное, он снова за границей и сеет против нас смуту, хотя сам я в этом и сомневался.