Флейта для чемпиона
Шрифт:
– Чего у меня не хватает?
– почуял Вадим что-то неладное.
– Сходства с Терешковой у тебя не хватает.
– Смотри, пожалеешь!
– сказал ему вслед Вадим. Обернулся... Перед ним стояли Лена и Надежда.
– Главное - помни про стрелки: на часах без пяти шесть!.. Так и ноги!.. Маленькая стрелка - толчковая нога, большая стрелка маховая... тихо и гипнотически внушительно бубнила Лена.
– Масюков, на тебя смотрят все ребята... и даже взрослые из окон. И твой папа смотрит... И твоя мама... Ну, перепрыгни ты этого Ларионова!.. Ну, что тебе стоит!
– Слушай,
– усмехнулся Тарас Сидякин.
Но Лена пропустила его слова мимо ушей:
– Сейчас ставить рекорд только за счёт одарённости и силы становится всё труднее. Скорость, техника атаки на базе развитых специальных средств!..
– Да не мешай человеку прыгать!
– вмешался Тарас.
– Главный судья соревнований не может мешать!
– заявила Гуляева.
– Может! Ещё как может!
– уверенно сказал Тарас.
Вадим побежал к сектору для прыжков. Елена Прекрасная, в скобках наставница, продолжала бежать рядом с Масюковым, продолжая наставлять изо всех сил своих убедительных слов, внушая Масюкову: "Физические возможности человека ещё не раскрыты полностью, рекорды обновляются, а главное - это вера в себя... " Тарасу показалось, что с этими словами Гуляева оторвалась перед самой планкой вместе с Масюковым от земли и, взлетев гораздо выше Масюкова над планкой и в воздухе, продолжала с высоты своего тренерского положения давать Масюкову свои драгоценные тренерские советы: "Когда-то знаменитый негр Джесси Оуэнс подбежал к маме и сказал: "Мама, я буду чемпионом!" И ребята и я верим, что Масюков, а не этот зазнавшийся Ларионов, тоже когда нибудь подбежит к своей маме и скажет: "Мама, я буду чемпионом!"
Впрочем, оставим всю эту картину не совсем художественного воображения на совести этого подводного художника Тараса Сидякина, мало ли что может вообразить его бурная фантазия...
Глава 7
ЗДЕСЬ ПРЫГАЛ И ДОПРЫГАЛСЯ...
Позволим себе небольшое отступление, дорогой читатель. Об этом "безумном мире" одного двора можно рассказывать по-разному: как говорится, впрямую, вкривую, опосредованно... И даже со стороны! Со стороны тех, кто сидит то, что мы не видим. Показывая видимое, мы показываем то, что мы видим. А слыша то, что видят другие, мы видим то же самое глазами других. Не правда ли?
– как говорят англичане, великие субъективисты, подразумевая тем самым, что не в одной только правде дело.
...- Вот Масюков разбегается...
– сказал диктор Виктор.
– Рядом с ним на этот раз молча бежит его тренер Гуляева. Что?.. Что-то помешало ему сделать прыжок. Он возвращается обратно... Очевидно, не рассчитал шаги... Снова разбегается!.. Толчок!.. Прыжок... Мимо!.. Не взята высота!
– сказал диктор.
– Не взял! Не взял!..
– И Елена тихо запела: "Ах вы наше Сиятельство и кубков, и медалей, с победой привезённые нами издали из дали!.."
Вита с любопытством смотрела на незнакомую девчонку со скромной причёской и очень простенько одетую. Лицом она напоминала Стеллку, с которой стёрли косметику и переодели со вкусом.
– А вам чего ещё здесь надо?
– сказала Вита.
– Не чего,
– Его сейчас нельзя отвлекать. Он спит, - предупредила Вита.
– Это вам его нельзя отвлекать.
– Минуточку, ваше лицо мне очень знакомо. По-моему, я вас здесь уже видела? Вы не Стеллка?
– Это вы мою близнецовую сестру видели, она у нас действительно Стеллка, а я Степанида, меня зовут Тихая пристань, - хорошо улыбнулась девочка.
– Пристань?.. Это уж не от слова ли "приставать" к чужим мальчикам!
– всполошилась Вита.
– Нет, это от слова, что ко мне чужие мальчики охотно пристают.
– И Степанида ушла с независимым видом, рассматривая фанерные "статуи".
Вениамин мгновенно проснулся:
– Всё! Я готов!
Он вскочил и тут же присел.
– Ой!.. Гена, - попросил он, - помассируй, я ногу потянул...
Цветков начал массировать Ларионову ногу со словами: "Для хорошего человека и рубля не жалко".
Все с криком окружили Ларионова. Гусь растопырил руки:
– Тихо! Тихо! Не все сразу! Не все! Не делайте хора! Когда отдохнет, чемпион ответит на все вопросы и только в порядке живой очереди. Прошу тихо-тихо установить очередь.
К Ларионову, держа под мышкой мемориальную доску, быстро подошла Цветкова:
– Веня, хочешь, я дам тебе что-то почитать?
– Хочу, - согласился Вениамин.
– Читай!
Вениамин взял доску:
– "В этом дворе прыгал и допрыгался..." А кто допрыгался-то? Тут у тебя фамилии нет, - сказал он Тане.
– А кто допрыгается, я того фамилию здесь и напишу, - она забрала мемориальную доску.
– Таня! А почему мемориальная доска пишется обязательно в прошедшем времени: "Здесь жил и работал... поэт такой-то?" Будь моя воля, я бы писал: "Здесь живёт и работает замечательный писатель... или поэт... или спортсмен... или просто хороший человек..." посоветовал ей Вениамин.
– Здорово! А я бы написала: "Здесь живёт замечательный парень, которого я люблю..." Чао...
Она пошла прочь и тут же вернулась, потому что к Ларионову протиснулась Стеллка.
– Я тебе забыла сказать, что я всё достала!.. Ты только скажи, тебе нравится расцветка?
– она раскрутила рулон и показала Ларионову.
– Ничего, ярковато немного, - сказал он.
– Сто метров нужно для танцевальной юбки.
– С ума сойти!
– ахнул Вениамин.
– Ну ладно, зови Степаниду.
Но Стеллка не унималась:
– Я тебе ещё капрон не показала.
– Она достала из сумки небольшой кусочек капрона: - Как паутина. Я думаю, он подойдёт для реставрации икон?
– Что надо! Где достала?
– сказал Ларионов.
– Где? В комиссионке через знакомых. Да, там, где ты говорил, теперь по правилам и судьи будут.
– Молодец!
– похвалил Вениамин.
– Зови Степаниду!
Стеллка побежала искать сестру.
"Вот тебе на!
– подумала Татьяна.
– На Ларионова и материальчик, кажется, уже завёлся... в сто метров... и капрон из комиссионки... и судьи будут... Неужели Гуляева и Фокина правы, и у каждого чемпиона есть двойник?.."