Флигель-Адъютант
Шрифт:
— ... и реагенты. Они принесли мне реагенты, но настоящего шамонита сделать так и не удалось. Бедолага Манцев, только у него были формулы. Вот уж вправду — человек был не от мира сего. Жаль — помер. Или — не жаль?
В руках Петра Петровича оказался невиданный мной доселе агрегат: бочкообразное тулово, длинный узкий отросток навроде пулеметного ствола... По всему выходило — это было оружие!
— Ну, мы и без шамонита... Дальность, правда, всего три с половиной версты, и время стабильного излучения — минуты четыре, но нам ведь и четырех минут хватит, а? В общем, поручик —
— Полковник, — я разглядывал прибор с большим интересом.
— Ах, уже полковник? Ну-ну, поздравляю. Так у нас тут настоящая войсковая операция? Будем сжигать в труху врагов Императора и Отечества? Как там, кстати, наш золотой мальчик? Вы вроде бы были с ним накоротке...
— Избавьте меня от вашего сарказма. Скажите лучше — это то, что я думаю?
— Гиперболоид инженера Пьянкова-Питкевича! Стоило мне просидеть тут взаперти пару месяцев — и мозг прочистился, и руки всё вспомнили! Повторил свой первый удачный прототип — такой я использовал в Париже против ублюдка Гастона... Дайте мне возвышенность — и я выжгу весь остров! Но сначала мы должны освободить мадам Ламоль.
— Что — и она тут?
— Конечно! — фыркнул он. — Соблазнила сначала Цорна, теперь водит за нос Борменталя и приходит сюда только для того, чтобы потешаться надо мной и говорить, какое я ничтожество. Хе-хе, она еще пятки мне целовать будет!
Его помешательство этой женщиной определенно имело нездоровый фундамент. Но — выбирать не приходилось. Не так много в этом месте было людей, готовых мне помочь. Без союзника мне действительно пришлось бы туго, тем более — я всё равно собирался нанести этому месту как можно более весомый урон. То, что творилось здесь, было мерзостью, и терпеть такое на границах Империи было бы преступлением.
— Хорошо. Собирайтесь — выдвигаемся немедленно! И скажите, Петр Петрович... У вас не найдется чего-то вроде ручных гранат?
Пьянков-Питкевич торжествующе расхохотался в ответ и заметался по лаборатории, собирая в огромную кожаную сумку какие-то стеклянные колбы, пробирки, баночки и бутылочки. Свой смертоносный аппарат он повесил на шею и придерживал его рукой весьма нежно, как тамильские матери придерживают детишек, спящих в слинге.
— Полковник, просто говорите, что нужно подорвать — за семь секунд до того, как это нужно будет сделать. Но учтите — там будет выжженная земля! В нескольких склянках — окись этилена, понимаете ли... Если хоть одна такая колбочка из этой сумочки разобьется — мы с вами превратимся в цыплят табака! — с ним явно было что-то не в порядке, его тембр и голос напоминали пациента психиатрической клиники, а не ученого-изобретателя.
Хотя одно и другое порой находятся очень близко друг к другу...
— Так где, говорите, ваша мадам Ламоль?
— В лабораторном корпусе...
Я достал схему, нарисованную тевтоном, и прикинул наш маршрут:
— Пойдем по коллектору, так безопаснее всего.
— Но там же полно воды! Я намочу ноги! Не комильфо!
— Комильфо? Не мельтешите, Петр Петрович! Максимум — по колено. Нынче сухой сезон, горные ручьи не дают и половины
К люку коллектора мы шли, прикрывая друг друга. Пистолет инженер взял и сунул его в нагрудный карман своего фартука, на ноги надел щегольские штиблеты — наверное, из старых запасов. В общем — вид его был несуразным и комичным, если не принимать во внимание огромное количество убийственных штуковин, которые он тащил на себе.
— Однако вы мясник, батенька! — сказал Пьянков-Питкевич, перешагивая через трупы троглодитов и охраны в коридоре. — Устроили тут скотобойню, не совестно?
— Мне говорит об этом человек, который потопил в свое время целый флот, спровоцировал финансовый кризис, едва не захватил мир, а теперь собирается сровнять с землей остров?
— Ха-ха-ха, полковник, мы, кажется, просто идеальные напарники!
— Ваша идеальная напарница — мадам Ламоль... — мы пролезли сквозь люк, и я закрыл его на ключ. — Такая же сумасшедшая, как и вы!
— О, да! — согласился Пьянков-Питкевич, шлепая своими штиблетами по грязной воде и брезгливо поглядывая на покрытые селитрой, плесенью и грибами стены. — Зоя — это моя единственная любовь. Она — и еще власть над миром... Хотя последняя оказалась довольно скучной, если быть до конца честным...
Шагать в глубине земных недр по трубе с испражнениями и сточными водами и слушать потерявшего рассудок изобретателя? Это было очень, очень логичным после всех моих абсурдных злоключений, так что я не удивлялся. Бороздил себе вонючие воды, поглядывая на картонку со схемой, и старался считать шаги, чтобы не пропустить люк, который должен был вывести нас аккурат под лабораторный корпус.
Мы выбрались наружу через решетку ливневой канализации, грязные и дурно пахнущие. Мне пришлось поднапрячься, чтобы сдвинуть ее, а потом — ползти на брюхе по траве к ближайшим зарослям декоративного кустарника.
Лабораторный корпус возвышался прямо над нами. Мы всё-таки промахнулись на несколько десятков метров. Но, возможно, это было и к лучшему.
— Цорн — эндокринолог и гомеопат! — сказал Петр Петрович. — Это его лаборатория, вот — три окна светятся. Небось, возится со своими чертовыми порошочками и декоктами!
–
Ума крупинку взял Зевес
И в море опустил с небес!
Всё море тщательно взболтал...
Оттуда каплю взял!
И из нея малейший атом
Вложил в мозги гомеопатам!
— процитировал я стишок из одной аркаимской газетенки.
Инженер сначала недоуменно пялился на меня, а потом захихикал, вытер выступившие от смеха слезы грязной ладонью, извлек из кармана своей огромной сумки одну из склянок, плотно заткнутую пробкой, и сказал:
— Вот! Разбейте окно и киньте это туда!
— И всё взлетит на воздух?
— И всех внутри покинет сознание!