Флигель-Адъютант
Шрифт:
Меня несли довольно долго: чем-то лязгали, громыхали, скрежетали. Кажется — спускались по лестнице.
Наконец стул ударил ножками о кафель, грубые голоса зазвучали снова:
— Бо-ор сказал халодная!
— Эта — холодная?
— Тут эти.
— Но эта халодная!
— Бо-ор сказал — закрыть!
— Эта — можна закрыть.
— Тагда эта.
Если бы я верил в теорию эволюции и происхождение рода человеческого от приматов — то предположил бы, что имею дело с троглодитами или еще какой-то переходной стадией превращения животного в человека. Но принять как
Затопали удаляющиеся шаги, потом — клацнула защелка, и я оказался предоставлен сам себе. Можно было открыть глаза и осмотреться, но в голове всё еще трезвонил набат, а веки открывались едва-едва. Так крепко меня не били давно — со времен моего вояжа на крайний север, когда я с целью внедрения в каторжное сообщество задирал моряков и притворялся пограничником-оливой, разобиженным на Регента, Тайный совет и весь мир.
Кажется, мохнатые мерзавцы выбили мне зуб, и, кажется, свернули нос. И я понятия не имел — поможет ли мне теперь с этим медицина. Или теперь к шрамам на лице у меня добавиться щербатый рот и кривой нос? Хорош жених... Заживет ли до свадьбы?
Я думал о предстоящей церемонии и о Лизавете, и о том, как хороша она будет в подвенечном платье, стараясь одновременно с этим усилиями мышц разогнать кровь по жилам и вернуть чувствительность конечностям. При этом — осматривался настолько, насколько позволяли вульгарные веревки из какого-то растительного волокна. Кажется, это растение называют джут? Крепкая зараза!
Можно было попытаться перетереть путы, но с руками это получалось не особенно — подлокотники у кресла оказались тоже металлическими, но округлой формы, сила трения тут практически не работала. А вот ноги попытаться освободить стоило: ножки были квадратные, так что углы в наличии имелись. Да здравствует отсутствие фантазии у похитителей, которые так и норовят прикрутит несчастную жертву к стулу! И будь проклят тот день, когда человек придумал делать стулья из стали...
Будь это кресло деревянным, я бы раздолбал его — раньше или позже, точно так же, как сделал это тогда, в Коломахе. Но теперь... Теперь мне оставалось только ерзать ногами, медленно перетирая веревки.
— ...скальпель... — раздался не то вздох, не то шепот где-то за моей спиной.
— Кто здесь?! — вздрогнул я.
— ... скальпель на столе... — едва слышно произнес снова всё тот же голос. — ...на восемь часов...
На восемь часов? Сзади и чуть слева?
— Э-э-э-э спасибо! Кем бы вы ни были... Но сначала мне нужно освободить ноги. Вы тоже пленник?
— ...покойник... — прозвучало страшное. — ...поторопись...
Это я что ли — покойник? Или он — покойник? Ситуация была жуткая, тем более, Борменталь и таинственный Монтгомери могли появиться с минуты на минуту, а оказаться в роли допрашиваемого и при этом быть привязанным к стулу мне вовсе не улыбалось. Ноги мои задергались, и, наконец, левую удалось освободить.
— ...поторопись... — снова раздалось в прохладной тишине, будто кто-то говорил
Мне казалось, что я схожу с ума. С помощью левой ноги и жесткой подошвы сапога, которой я прижимал веревку поплотнее, перетереть джутовый шпагат удалось несколько быстрее, так что я сумел приподняться, и, изогнувшись, двинуться в сторону некого предмета мебели, который одновременно мог оказаться верстаком, разделочной доской или лабораторным стендом. Лицо мое смотрело вниз, спина была согнута из-за клятого стула, и потому понять, где я находился не представлялось возможным. Для того, чтобы достать вожделенный скальпель, мне пришлось снова сесть, вытянуть ноги и, подцепив медицинский инструмент носком, сбросить его на пол.
Острейшей лезвие брякнуло о кафель, и я, оттолкнувшись ногами, упал рядом с ним. Ухватив рукоятку скальпеля зубами, я, борясь с дикой болью в ребрах, согнулся, и, миллиметр за миллиметром, принялся перепиливать веревки, тыкая лезвием в путы и стараясь при этом не распороть себе руку. Волокна лопались одно за другим, и в какой-то момент напряжением мускулов я разорвал последние, и тут же перехватил скальпель, и вмиг освободил вторую руку. Свобода!
Я едва не пустился в пляс от радости! Ну, теперь повоюем! Мерзавцы, похищать меня вздумали! Каково, а?
— ...стеклянный шкап...
Вот же черт! Был ведь еще и этот жуткий, тихий, смутно знакомый голос! Я обернулся на каблуках и тут же от ужаса отпрыгнул в сторону, ударившись при этом спиной о стол и с проклятьями споткнувшись о стул. И было от чего испугаться: там, в шкафу, кто-то был! Несколько человек находились за толстым прозрачным стеклом: мужчины и женщины разных возрастов, расовой и этнической принадлежности глядели на меня во все глаза, и их лица выражали одновременно недоверие и надежду.
И всё было бы ничего, но кроме лиц-то там в общем-то ничего и не было! Головы стояли на полках, несколькими рядами, всего их там было, наверное, чуть больше дюжины, к шеям их вели многочисленные трубки, проводки и шланги, которые, видимо, и давали жизнь этим несчастным.
— Господи Боже...
— ...сжатый воздух... — прошептала одна из голов. — ...не закричим...
Я присмотрелся к этому худому лицу с козлиной бородкой и чуть снова не заорал благим матом: это был эмиссар Новодворский! Волосы зашевелились у меня на голове, а сердце, кажется, готово было разорваться — происходящее было за гранью моего понимания, за пределами человеческого разума!
Но руки делали свое дело — я открутил красный вентиль на баллоне с воздухом, и животворящий газ зашипел, устремляясь по трубкам в шкаф, давая возможность его жителям использовать голосовые связки в полную силу.
— Вот мы и встретились в третий раз, поручик, — сказала голова эмиссара Новодворского после того, как я открыл дверцы шкафа. — И при обстоятельствах весьма странных, вы не находите?
Я, определенно, находил. Мои глаза не могли сфокусировать взгляд, переводя его с одной головы на другую. Эти люди улыбались мне и подмигивали, и ничего более жуткого в своей жизни я, ей-Богу, до этого не видел.