Флирт
Шрифт:
— Но я понял, что ты этой цитатой хотела сказать, — вмешался Джейкоб. — У меня уже седеют волосы, а я не выбрал себе подруги, не завел территории, и в моем прайде только самцы, если не считать одной львицы. Но она мужчинами не интересуется и потому проблем не создает.
— Мы слишком много разъезжаем, чтобы заводить женщин и детей, — сказал Никки.
Джейкоб кивнул:
— Вот это я и говорю себе все время. А теперь, Анита, садись в машину. Работа у нас все равно остается. И помни, что я тебе сказал — насчет контролировать свою сторону проблемы. Ничего из того, что мы могли бы сделать, не стоит жизни твоих бойфрендов.
—
Он вернул мне жакет. Я его надела поверх пустой кобуры, но большой нож все еще лежал у меня вдоль хребта.
Джейкоб придержал для меня дверцу, и я не стала протестовать против этой галантности, хотя в данной ситуации она была для меня еще более дикой, чем обычно. Никки сел за мной и прислонился к спинке моего сиденья.
— Мне очень жаль, что ты оказалась нашей работой, Анита.
— И мне жаль, — ответила я совершенно искренне, хотя причина, быть может, была иная.
Джейкоб сел за руль и сказал:
— Пристегнись. Если решишь делать глупости, это на пару секунд тебя задержит.
Я застегнула ремень.
— Значит, следуем твоему плану?
— Да, — ответил он. — Ничего не изменилось.
— Значит, вы все равно убьете тех, кого я люблю, если я не подниму мертвеца для вашего клиента?
— Да, — ответил он.
— Да, — подтвердил сзади Никки.
— Что ж, тогда все ясно.
— Да, — сказал Джейкоб, заводя машину, — все ясно. Ты убьешь нас, если сможешь и будешь при этом уверена, что это не поведет к смерти твоих мужчин. Мы тебя убьем, если ты нас вынудишь.
— Отлично, — согласилась я. — Теперь мы все знаем правила.
— Отчего ты не боишься? — шепотом спросил Никки у меня из-за спины.
— Страх не помогает.
— Бывают храбрецы, но всегда нюхом чуешь от них страх, и пульс у них ускоряется. А у тебя — нет. Ты действительно ничего не боишься.
— Если я буду бояться или злиться, у меня возрастет пульс, сердце зачастит, давление подпрыгнет и труднее будет держать в узде зверей. Джейкоб высказался ясно: я не могу себе позволить потерять над собой контроль в одной автомашине с вами.
— А поскольку тебе надо сохранять над собой контроль, ты его и будешь сохранять — вот и все, — сказал он.
— Вот и все, — повторила я, запоминая, куда едет Джейкоб, чтобы если мне удастся пережить эту ночь, было куда направить полицию за ее клиентом.
— Если б я знал, кто ты такая, мог бы и не взяться за эту работу, — сказал Джейкоб.
— Приятная мысль, но она же нам не поможет?
— Нет, потому что мы взяли деньги клиента и должны доставить товар.
— Тогда мне совершенно не важно, чувствуешь ты свою вину или нет, Джейкоб. Мне даже как-то хуже, что ты можешь убить тех, кого я люблю, тех кем горжусь, и меня, быть может, и жалеть об этом будешь, но все равно убьешь. Это не честь, Джейкоб. Это тебе твоя совесть говорит, что ты поступаешь неправильно.
— Не совесть, Анита, а либидо, мой зверь. У него совести нет.
В этом он прав, но еще я знаю, что животное-оборотень — не просто животное. В нем есть личность, а у личности — совесть. Обычно зверю на нее наплевать, и он может тебя заставить творить страшные вещи, с памятью о которых трудно потом жить, но в этот раз звери Джейкоба и Никки были на одной стороне с их совестью. Это давало мне надежду, и я ее прокляла, потому что иногда надежда
Мы приехали в очень симпатичный квартал в той части Сент-Луиса, где дворы большие, а дома еще больше. Иногда на участках поменьше стояли дома побольше, будто их владельцы чувствовали себя неуверенно и таким образом что-то компенсировали. Дорожка, на которую мы съехали, красиво извивалась, уходя далеко от дороги к дому не меньше всякого другого и окруженного таким большим двором, каких я еще не видела. От дома и до двора, спланированного профессиональным ландшафтным дизайнером, все тут дышало деньгами и профессиональным уходом и на первый взгляд — может, не только на первый, — не ради компенсации комплексов было построено. Идеальная картинка, созданная так, будто сейчас из кустов выскочит журнальный фотограф и нащелкает снимков на обложку.
— А ты не удивлена, судя по запаху, — сказал Никки, когда мы выходили из арендованной машины.
Я только пожала плечами.
Джейкоб загородил мне путь к дороге, всмотрелся в лицо.
— Ты знала адрес клиента заранее?
— Нет.
— Ты врешь? — спросил он.
Я нахмурилась:
— Нет, я не знаю, кто ваш клиент, и я не знала, что вы меня везете в какой-то красивый квартал нуворишей. Но я знала, что это кто-то с хорошими деньгами, иначе бы он не мог вас нанять.
В тот момент я склонялась к мысли, что это Натали Зелл. Женщина, которая хочет поднять покойного мужа, чтобы изрубить его топором, а куски похоронить «заживо», вряд ли остановится перед небольшим похищением и смертью тех, кого она даже не видела.
Я почувствовала за собой Никки и удержалась оттого, чтобы шагнуть в сторону, не оказаться между ними. Не люблю, когда похитители заходят с двух сторон, и уж точно не люблю быть так близко к оборотням, когда у них по отношению ко мне недобрые намерения.
— Никки, не надо меня теснить.
— От нее пахнет правдой, — сказал он, все еще слишком близко.
Джейкоб кивнул, но сказал:
— Чуть подальше, Никки. Не надо нам случайных прикосновений.
Никки сделал пару шагов назад, и я пошла за Джейкобом, глядя в его широкую спину, а сзади меня конвоировал Никки. Не было ни разговоров, ни вопросов: мы просто шли к двери. Мило, что клиент не заставил нас идти через вход для слуг. Кстати, в новых особняках есть ли входы для слуг?
— Вопросов не задаешь, — заметил Никки.
— Ага.
— Почти все спрашивают, особенно женщины. Они всегда слишком много говорят.
Джейкоб позвонил в звонок, в доме раздался густой мелодичный звук.
— У тебя в привычку вошло похищать женщин?
— Работа есть работа.
— Это да, — согласилась я.
Мы прислушались к птичьей трели. Где-то далеко кто-то косил газон мощной косилкой.
— Они нервничают, потому и разговаривают.
— Сейчас только ты разговариваешь, Никки.