Флорентийская блудница
Шрифт:
– У нас-то? О-го-го! Коли лето не засушливое, и дождичек вовремя пройдет. Трава хорошая. Мы ее несколько раз за лето косим. Не голодает скотина. Хорошая трава. И клеверу много.
Он раздухарился и сам уже потянулся за графином, решив самостоятельно налить себе и третью рюмочку водки. И тут случилось неожиданное. Неожиданная и совсем неприятная вещь. Черноволосый франт вдруг перехватил запястье Захара и аккуратно взял графин с водкой в собственные ладони, а потом отставил его подальше от нашего несчастного пьяницы. Захар так и застыл в недоумении. А после дурашливо
– Простите, – пробормотал он.
– Ничего-с, – спокойно ответил его новый знакомый.
А после он напряженно молчал, а Захар в нелепом унынии рассматривал узор на старой скатерти.
– Вы думаете, что я пожалел вам водки? – наклонившись к Захару, молвил он. – Коли так подумали, то вы ошибаетесь. Мне не жалко. Но вы должны быть сейчас достаточно трезвым.
– Я? – с лица Захара не сходила глупая улыбка. – Кому должен? Зачем?
– Я не стану, Захар Платонович, ходит вокруг да около. Я налью вам и ни одну рюмку водки, а подарю ящик отличнейшего французского бурбона. И дам в придачу кошелек, полный червонцев…. Если вы исполните одну мою просьбу.
– Какую? – заикаясь, спросил Захар.
«Не иначе, он потребует кого-нибудь пришить, – лихорадочно думал он. – За яшик-то заморского вина. Он сразу мне не понравился. Больно чистенький и блестит, словно сосуля по весне…»
– Никого убивать не надо, – прошептал столичный франт, наклонившись к самому уху Захара. – Мне нужно, чтобы вы подожгли один старый дом.
– Старый? С людьми? – испуганно переспросил Захар и перекрестился.
– Без людей.
– Это какой же? У нас здесь нет заброшенных домов. Одна сараюшка на краю деревни есть. Та заброшенная. А все остальное давно по бревнам разобрали.
– Есть один такой дом. Лиственничный сруб.
– Вот даже как?
– Именно, – вальяжно откинувшись на спинку стула, небрежно произнес гость и посмотрел на Захара так проникновенно, что тому стало холодно в жарко натопленном помещении трактира.
– И где это?
– В поместье дворян Махневых. Помните таких?
– А как же… Конечно, помню. Владимира Ивановича здесь все помнят. Ох, и хороший был барин.
– Что, такой хороший, что уж и грехов за ним не водилось?
– Грехов? – напрягся Захар. – Да, не было никаких особых грехов. За недоимки с нас шкуру не драл. По праздникам водки всегда давал. Хорошей водки, и колбас из Углича, и сдобы разной. Пряников для детворы. Пир горой. Никто голодным не уходил. Мы все поминаем его по субботам. Его и маменьку его покойную.
– Вот как? Не знал…
– Да. Нешто мы не православные?
– Ну-ну, – гость похлопал Захара по руке.
– А теперь в их имении сброд разный живет. Сначала всем управляла одна старуха. Покойная мать Владимира, говорят, ей всё отписала. Бывшей своей экономке. А потом были суды по каким-то долгам. Бабка та тоже померла. А в дом ихний въехал какой-то чиновник. Но он хозяйством совсем не занимается. Сад в запустении, пашни тоже. Они собирались имение на торги выставить, да никак казенные дела по долгам не закроют. Так всё быльем и поросло.
– Ну, да-с. А вот, говорят, что покойный барин был слишком охоч до женского полу. Что развратничал примерно? А? Что много девок попортил. Нет?
– Девок? Ну, кто ж его знает. Так они же все его крепостные были. Это же еще до реформы всё было.
– Ну, да. Крепостные. Так, раз крепостные, то можно?
– А как же? Это его все бабы и были. Имеет право.
– Ну да-с… Ну, да-с. Ладно, это мы прояснили. Больше к вам вопросов нет. А потому я перейду сразу к делу. Мне надобно, чтобы ты, Захар, поджег старую помещичью баню. Спалил ее до угольев.
– Это какую баню?
– Ту, что за рощей, возле пруда стоит.
– А помню. Заколочена она. Стоит до новых хозяев. Хоть и растащили из нее все вещи, однако, сам сруб еще крепкий. Еще сто лет простоит.
– Вот и не надобно, чтобы он столько простоял. Сжечь его требуется. Дотла.
– Да, зачем же барин? – взмолился Захар. – Разве я поджигатель или разбойник какой – грех на себя такой брать. Да, там и дороги нынче все заметены. Не зги не видно.
– Скоро луна ясная взойдет – все будет, словно на ладони.
– Так и зима ведь на дворе. Не займется пламя.
– Керосин у тебя есть?
– Есть дома. В сенях.
– Вот и подольешь.
– Ну, так…
Чернявый достал из-за пазухи увесистый кошель и потянул за тесьму. Кожаный зев, стянутый шнурком, открылся, и прямо на Захара смотрели золотые монеты. Захар даже не встречал нигде такого чистого червонного золота. И в руках никогда не держал, и в глаза-то не видывал.
– Да, здесь же целое состояние, – прошептал он.
– Ну… Этот постоялый двор сможешь выкупить, и еще деньги останутся.
– А не обманешь?
– Слово даю. Как все исполнишь, так найдешь меня тут же и получишь свою награду. На, вот, возьми, – франт достал одну монету, подкинул ее в воздухе так, что монета хищно блеснула чистотой червонного золота, и протянул ее ошалевшему Захару. – Как вернешься, то весь кошелек будет твой, да к нему еще ящик водки или бурбона. Что пожелаешь.
– Ну, коли так, то я быстро. Жди меня тут. Я побегу за керосином. А потом к старой бане, – выпалил раскрасневшийся Захар. – Я знаю к ней и короткий путь. Там есть одна дорожка, в обход рощи.
– Давай-давай. Исполняй.
Когда темное декабрьское небо чуть посветлело перед рассветом, Захар Платонович вернулся в трактир. Выглядел он мокрым и уставшим.
– Уф, аж вспотел весь, – проговорил он, присаживаясь. Толстый нос уткнулся в рукав: – Фу-ты, кажись, я керосином и гарью весь пропах. Нет?
Но его новый знакомый не ответил ему, а лишь скользнул по раскрасневшейся физиономии холодным взглядом угольно-черных глаз.
– Ты все сделал, как я велел?
– Все, господин хороший, – робея, громким шепотом божился Захар.