Флот вторжения (Книга 2)
Шрифт:
– Да. Вы, Большой Уроды, есть при-ми-тив. Гник произнес это трехсложное английское слово с видимым наслаждением. "Наверное, - подумал Ларсен, специально выучил его, чтобы сбивать спесь с чванливых людей". Но подозрительности у ящера не поубавилось.
– Может, вы узнать про этот вещи потом рассказать другой подлый Большой Уроды?
– Я ничего не знаю ни о каких подлых Больших Уродах, то есть людях. Ларсен отметил, что и у ящеров, и у людей существуют одинаково презрительные прозвища друг для друга.– Я просто хочу повидать
– Мы узнавать об это больше. Пит Смит, - ответил Гник.– Сейчас вы не покидать город название Фиат. Мы оставлять ваш транспортный предмет здесь. Он до сих пор не мог запомнить, как произносится слово "велосипед".– Потом задавать вы еще вопросы.
Ларсену захотелось крикнуть: "Вы не можете этого сделать!" Он уже открыл рот, но, спохватившись, тут же закрыл. Гник обладал здесь всей властью. И если пока он с безразличием отнесся к легенде Йенса, это еще не значит, что он не сможет проверить и легенду, и самого Йенса, чтобы получить картину, более соответствующую его пониманию. Поэтому меньше всего сейчас стоило волноваться из-за потери велосипеда.
Нет, стоило. Вместе с велосипедом Йенс терял драгоценное время. На сколько затянется его странствие по заснеженным дорогам Индианы? Долго ли он сумеет протопать, прежде чем его задержит другой патруль ящеров и опять начнет задавать вопросы, на которые придется выдумывать ответы?
Недолго, и это самое страшное. Ларсен хотел было спросить у Гника, в какой части Индианы пролегает граница между людьми и ящерами, но посчитал это неразумным. Насколько ему было известно, пришельцы к настоящему моменту захватили весь штат. А если даже и нет, Гник почти наверняка w станет отвечать и непременно сделается еще подозрительнее.
И все же Йенсу нужно было хоть как-то выразить свой протест, если он не хотел потерять уважение к себе.
– Мне кажется, вам не следует отбирать у меня велосипед, ведь я ничего плохого вам не сделал.
– Это вы говорить, я это не знать, - ответил Гник.– Сейчас вы одевать ваши теплый предметы. Мы вести вас туда, где содержатся остальной Большой Уроды.
Одевание в духоте универмага и выход на улицу напомнили Йенсу о том, как он выскакивал из парилки в снег, когда мальчишкой ходил с дедом в баню. Не хватало лишь отца, хлеставшего его березовым веником. Ящерам выход на морозный воздух бодрости не прибавлял. Они сразу коченели.
Пришельцы повели Йенса к церкви. Снаружи стояли часовые. Когда они отперли дверь, он почувствовал, что температура внутри более приемлема для людей. Йенс также понял, что Гник использовал церковь в качестве места предварительного заключения для тех, кого задержали в Фиате или близ него.
Сидящие на скамьях люди повернулись, желая получше разглядеть Ларсена, и оживленно загалдели:
– Смотрите, еще один бедолага! За что они его сцапали? Эй, новенький, за что тебя загребли?
– Осставасса сдессь, -
Затем охранник покинул церковь. Пока дверь закрывалась, Ларсен успел увидеть, как он вместе с напарником вприпрыжку бегут к универмагу, в пекло, считавшееся у них нормальной температурой.
– Так за что же тебя все-таки загребли, а, новичок?– вновь спросила одна из женщин.
Это была разбитная крашеная блондинка почти одного с Йенсом возраста. Наверное, ее можно было бы назвать хорошенькой, если бы не всклокоченные волосы (у самого основания они сохраняли свой естественный темный цвет) и порядком заношенная одежда.
Остальные обитатели церкви имели столь же неряшливый вид. Лица, повернутые к Ларсену, были преимущественно чистыми, но тяжелый запах, почти как в хлеву, говорил о том, что никто из них давно не мылся. Йенс не сомневался, что и от него самого пахнет не лучше. Он тоже почти забыл, как выглядит мыло. Зимой мытье без горячей воды скорее грозило воспалением легких.
– Привет, - поздоровался Йенс.– Ума не приложу, за что меня загребли. Думаю, они и сами не знают. Меня засек один из их патрулей, когда я ехал на велосипеде, и потащил сюда для расспросов. Теперь ящеры почему-то не хотят меня выпускать.
– Поди пойми этих маленьких придурков, - ответила блондинка.
Губы она не красила (может, просто помада кончилась), зато, как будто желая компенсировать одно другим, почти докрасна нарумянила щеки.
Слова блондинки вызвали у "прихожан поневоле" поток брани.
– Я давил бы им костлявые шеи до тех пор, пока их жуткие глаза не повылезают наружу, - сказал мужчина с кудлатой рыжей бородой.
– Засадить бы их в клетку и кормить мухами, - предложила другая женщина, худая, смуглая и седовласая.
– Я бы даже не возражал, если бы наши шарахнули сюда бомбой и оставили от нас мокрое место, но уж зато и от ящеров - тоже, - прибавил коренастый парень с багровым лицом.– Эти чешуйчатые сукины сыны даже не разрешают нам выйти, чтобы раздобыть сигарет.
Ларсен сам мучился от вынужденного никотинового воздержания. Но этот "краснокожий" говорил так, словно готов был простить ящерам что угодно, вплоть до уничтожения Вашингтона, если бы ему дали закурить. Это заставило Йенса поморщиться.
Он сообщил, что его зовут Пит Смит, и в ответ услышал целую кучу других имен. Йенс не слишком хорошо умел связывать в памяти лица с именами. Поэтому ему понадобилось какое-то время, чтобы запомнить, кого здесь как зовут. Седую женщину звали Мэри, крашеную блондинку - Сэл; рыжебородый мужчина был Гордоном, а парень с багровым лицом - Родни. Если уж называть всех, здесь были еще и Фрэд, Луэлла, Морт, Рон и Алоизий с Генриеттой.
– Свободных скамеек пока хватает, - сказал Родни.– Чувствуй себя как дома.