Флотские байки
Шрифт:
— Нашел? Лезь, ищи лучше.
Когда прополз половину котла, дошло, что я значительно ниже ватерлинии (слова такого я тогда не знал), поэтому никакого иллюминатора в этом месте быть не может. Вылез, доложился. Велели снять робу и отстирать от мазута. Пока роба сушилась в струях вентилятора, в котельном отделении из машинного появился мой коллега Толя с тазиком в руках (обрезом по-флотски). Передаёт просьбу старшины команды машинистов — одолжить тазик вакуума. Его отсылают назад, якобы тазик для этого не подходит, неси мешок. Толя приходит с рогожным мешком, в него кладут четыре чугунных балластины весом по 16 килограммов, и страдалец по паелам поволок мешок в «закрома». А их поштучно нужно переложить через комингс переборочной
Было потом мешание стальной кочергой воды в тёплом ящике, где она бурлит, как в водопаде, продувание ртом манометровых трубок и многое, многое другое.
Конечно, каждый из нас из школьного курса знал, что такое вакуум, но когда на тебя обрушивается лавина всяких ватервейсов, стрингеров, пиллерсов, флор и прочих корабельных технаризмов, клёпки в голове вышибает напрочь, да ещё и Нептун требует своей доли дани.
По окончании похода нас доставили в альма-матер. Громадное здание длиной 393 метра готово едва на четверть, но там внутри флотский порядок. Довольно долго мы расчищали, равняли площадку перед главным корпусом, где 28 сентября 1952 года приняли присягу. И я не знаю ни одного случая среди «голландцев» первого набора, чтобы кто-то принял присягу во второй раз после развала Союза.
После развала Российской Империи Финляндия получила независимость. Вновь образованное правительство этого молодого государства пригласило на должность министра обороны будущего маршала Маннергейма, служившего до этого в царской армии и достигшего значительных высот в армейской иерархии. Прежде чем дать «добро», он официально запросил правительство РСФСР освободить его от присяги, данной России. Он свято чтил честь Офицера (пишу с большой буквы, так как в Петровском морском Уставе слово «офицер» всегда писалось с заглавной буквы).
В «Записках командующего Черноморским флотом» Касатонова рассказано, как исподтишка, заманив командира лодки и старпома с корабля в казарму, «рухнутые» «чинили присягу» на подводной лодке в Севастополе. Часть личного состава во главе с мехом задраилась в кормовых отсеках. Задраившиеся по трансляции и переговорке высказали всё, что они думают об этой вакханалии, напомнили «заблудшим овечкам» о присяге, принятой в курсантские годы.
Гардемарин, курсант, что может Прекраснее на свете быть? Что может быть для нас дороже, Чем эти галочки носить? Курсант — нет слова благородней. Кем ни был он за жизнь свою? Сегодня чёртом в преисподней, А завтра — ангелом в раю. Погоны наши с белым кантом — Наследье славных дел Петра. И палаши. Судьба добра К тому, кто стать сумел курсантом.Эти стихи были написаны в ТОВМУ курсантом, списанным по здоровью с выпускного курса в 1948 году.
Позже он стал видным ученым.
Четыре портрета
После воины Держава приняла новую кораблестроительную программу. Офицеров флота понадобилось много,
За год отстроили примерно пятую часть шикарнейшего здания, длиной более 390 метров, а по огибающей 550 метров. Белый инкерманский камень, колоннады, портики, лепнина, внутренние дворики, километры натёртого до зеркального блеска паркета. От бухты вверх к корпусу шёл каменный трап, 283 ступени. Купаясь в бухте летом, а особенно зимой, мы наперегонки бегали по нему вверх к главному корпусу.
Отделке, оснащению аудиторий и лабораторий могли позавидовать многие ВУЗы. Чуть позже на гору за здание училища затащили целиком подводную лодку-«малютку», переделав её в полигон по борьбе за живучесть лодки, вокруг неё возвели трехэтажное здание с тренажёрными классами управления подводной лодкой.
С развитием атомного подводного флота из факультета отобрали первых 36 «атомщиков», создав новый факультет. В стороне от училища установили действующий исследовательский ядерный реактор «ИР-100», присоединив к нему установку криогенной техники, что позволило, помимо прочего, проводить исследования по линии космоса.
Преподавателей добровольно-принудительно брали из ВУЗов и ВМУЗов Ленинграда и Москвы (времена были такие), подавляющее большинство из них было корифеями.
Пять лет и семь месяцев они добросовестно готовили из школьников инженер-механиков флота.
Высшее военно-морское инженерное училище подводного плавания, в народе «Голландия», было детищем адмирала флота Советского Союза Н. Г. Кузнецова и академика А. П. Александрова. Последний позже сказал, что «Голландия» является одним из лучших технических ВУЗов мира. Сейчас в «Голландии» институт ядерной энергетики и промышленности.
А вот воспитателей юных моряков подобрали по старому принципу. У писателя-мариниста Сергея Колбасьева по этому поводу давно написано: «…и всегда, неизвестно почему, люди, за негодностью выброшенные с флота, могли стать воспитателями будущих моряков».
Многие ли знают этого писателя? Помните кинофильм «Мы из джаза»? Бравый моряк вразвалочку идет по центральному проходу пустого зала к сцене, где в одиночестве сидит группа героев фильма. Это он — Сергей Колбасьев — фактический основатель отечественного джаза. У него учился джазу Леонид Утесов, он в 30-е годы создал звукозаписывающую аппаратуру, «выцарапывая» музыку на кинопленке. У него при аресте давили ногами чемодан с грампластинками — шедеврами мирового джаза.
Так вот, в нашу роту «циклопов» назначили ротным командиром боевого капитана 3-го ранга — отца родного (на 50-летие училища мы его нашли и выпили «по рюмке чая» за его здоровье), а в роту «пигмеев» — капитан-лейтенанта, закончившего когда-то ускоренный курс красных командиров. Он старался, но часто попадал впросак. Тугодум, он, поймав курсанта без бескозырки вне здания, задавал один и тот же вопрос: «Почему без бескозырки?» Курсант отвечал: «А как?» Пока ротный соображал, курсант давал дёру.
Однажды в ротное помещение, где жило около трехсот человек, под его руководством внесли четыре портрета Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Став посреди кубрика, он, вращаясь вокруг оси, изрек: «Сюда Карла, сюда Маркса, сюда Энгельса, сюда Ленина». С ним ступор — Сталина некуда вешать.
По тем временам за это можно и на Колыму. Повторив ещё раз эту тираду, ротный почесал не то место, которым думают, и тут увидел, что все курсанты пырхают, едва сдерживая ржание. И он нашел гениальный выход — молча указал пальцем, какой портрет на какую стенку вешать, облегчённо вздохнул, так как Колыма отменялась.