Fly
Шрифт:
А вот предлагают костюмчик
Странно, но он… подхо-одит.
Видимо, добрые дяди
Сняли заранее мерку.
И, - надо ж такому случиться!
–
Но имя хозяина вещи,
Судя по бирке, - Людвиг.
Видно, - костюмчик этот
К нам перешел по наследству
От с тем же именем парня
Бухнувшегося в Лету.
И, странно, - модель похожа
А все-таки, - малость, - отлична,
Как будто бы их портные
Тоже взыскуют прогресса…
Затянувшись и засупонившись, он привычно ощутил смену кожи, и, аки оборотень, накинувший волчью шкуру, разом сменил и сущность. И правильно поступили те, кто вроде бы даже и без особой надобности утяжелили сапоги-компенсаторы. Потому что это ему, джутту, это дает-таки настрой. Инструктор с легкой развальцей двигался чуть позади и справа. Так. Щелк - шланг, щелк - ценрализованное питание, щелк -
– Прицел - цеплять?
– Не стоит. Что за игрушки, право…
Так. Контроль индикаторной панели. Так. Россыпь спокойных рубиново-красных, настораживающих - белых, зловеще-золотых тревожных, поочередно. Ажур. Теперь настоящий контроль. Неплохо было бы найти что-нибудь не то и без колебаний покинуть самолет. Чисто для показухи, потому что полетать хочется смертельно… Нет, все в порядке. Контроль интегрированной программы… Запуск оптимизации. Конец процесса. Все хорошо.
Дубтах набрал код, испрашивающий разрешение на взлет, хитро сплетенный с кодами машины и пилота. Через пару секунд трижды, с секундным интервалом вспыхнул узор - разрешение. А вот теперь - вперед. Господа желают гладкописи? Они получат гладкопись!!! И он, разогнавшись, полез в небо так, как учили и требовали в летных школах Конфедерации, вот только ученической зажатости тут не было и следа, а кривая подъема была са-амую малость покруче. В шлеме раздалось:
– Курс Л - 23 дробь двадцать. Шесть, скорость девятьсот пятьдесят, "отрезок"…
А это значило, всего-навсего, что необходимо, держа постоянную высоту и скорость, пролететь по идеальной прямой пятьдесят километров. Если кто-нибудь думает, что это так уж просто даже на такой хорошей машине, как "Оззер", на ручном пилотаже, то пусть попытается… И мы попытаемся… А что, очень даже прилично попытались…
Голос в гермошлеме незамедлительно потребовал следующий режим - так называемую "минуту". Да ради бога, вот вам "минута"… И вообще в этот полет господин инструктор не требовал от него высшего пилотажа, а только смотрел, как выполняются стандартные режимы, и Дубтаху вспомнилось некогда вычитанное: в некотором царстве, в некотором государстве за экзамен выпускникам засчитывалось не что- то выше меры заковыристое, а просто-напросто выточенный на станке шар. И. опять-таки, желающие могут попробовать… После того, как он, не забыв ни единой мелочи, уже на земле, вопросительно взглянул на инструктора, тот кивнул:
– Разумно и грамотно. Так что завтра - два часа тренажера, - и гибейр-модель. На первый раз катаю я.
– Что такое гибейр-модель?
– Всего-навсего старая модель с управлением, устроенным на манер новой. Разумеется, что полностью повторить управление нельзя, но освоиться помогает…
Жизнь меж тем шла своей чередой. Доктор М`Фуза, вроде бы как и вовсе не глядящий на воспитанников, тем не менее каждому из них подобрал та-акой режимчик… Росла тренированность, но росли и нагрузки, и он по-прежнему выматывался так, что первые пять минут все так же не мог шевелиться. Единственное, что потом, спустя эти пять минут он теперь приходил в форму сравнительно быстро, и освоил-таки несерийную "О-17", бывшую тем самым "гибейром". Инструктор, сочувственно глядя на припухшие веки умученного зубрежкой Дубтаха, вдруг спросил:
– Может быть - гипнокурс? Большинство пользуется, а правила не запрещают…
Дубтах отрицательно покачал головой:
– Абсолютно невозможно. Это легкий и, следовательно, скверный путь. Гипноз - это когда в одной голове я - отдельно, а навигация - отдельно, не смешиваясь, как масло с водой. А должен быть "я-навигатор". Кроме того, как системотехник я не верю в безвредность гипноза. Что бы там ни говорили.
В другой раз инструктор- пилот неожиданно спросил его, что он думает об "О - 12", как таковом. Ну что ж, - когда Родина требует психологии, у нас психологом становится любой.
– Я, может быть, скажу что- нибудь не то, господин инструктор… На мой взгляд, как самолет - это осталось машиной так и не превзойденной. Потом пошли другие концепции, теперешние истребители весят больше, чем бомбардировщики времен войны, не самолеты, а транспорт для оружия и электроники… Ни один так не влипает в небо, не составляет с ним единого целого.
Все-таки до чего приятно говорить в глаза собеседника правду, еслии он жаждет услышать именно ее. Лицо у инструктора не изменилось, но все равно было видно, что слова эти, эти толковые комплементы старому доброму "Оззеру" ему, как бальзам на исстрадавшуюся душу: любовь - она иррациональна, и тут ничего нельзя поделать. Дубтаху тоже нравился "Оззер", его стремительное, предельное в своем роде совершенство, когда ни убавить - ни прибавить. Но это так - на уровне романа. Очевидно, - он со своеобразным, весьма присущим ему внутренним лицемерием вздохнул, - ему и вообще не дано любить.
– Ты знаешь,
… Как всегда, за рулем сидел инструктор, хотя у Дубтаха руки уже давненько чесались руки ввиду явлений воздержания от руля. Привязанный к одному маршруту, он, по сути, вовсе не знал места, где проходит нынешняя его жизнь. А был Дубтах Айодибентах по природе своей любопытен, как белка, хотя и тщательно это скрывал. Оттого, будучи уверен, что на громадной территории, занятой основными и вспомогательными службами центра "Юго-Восток - "Зенит" находится масса интереснейших штуковин, магистр испытывал поистине танталовы муки. То есть он вовсе даже не страдал от недостатка информации: куда там! Иной раз ему казалось, что голова у него пухнет от колоссальной массы всяких сведений, он и представить себе не мог, что она способна столько вместить, но - факт-впечатление, факт отдельно лежащий, эмоционально окрашенный, факт- жемчужина, это, разумеется, совсем другое дело. Дорога например, широкая, гладкая и твердая, цветом была неотличима от все той же желто-коричневой почвы сухой степи. Похоже, в бессолнечную погоду ее было трудновато различить с воздуха:
– А зачем внутренней магистрали такая жуткая ширина полосы?
– Во всех машинах Центра и кое-каких еще есть спецдиапазон. В нем эта дорога и еще несколько шоссе - светятся, это видно на экране. Указатель и резервная полоса, способная принимать любые самолеты… Не здесь, конечно, но есть десятикилометровые участки, способные в случае чего принять "Бликер" во всем его великолепии.
– А с виду не скажешь…
– Так и было задумано.
Между холмами на вершинах некоторых холмов везде виднелись леса из новых насаждений, и он издали различал густую щетину анкорий (лет двадцать семь - тридцать), голубоватую, светлую хвою гладенсий (эту горянку к степи приспособил во времена оны его папаша самолично), и редкие, чахлые дубравы, след грандиозного, и столь же грандиозно провалившегося эксперимента тридцативосьмилетней давности… Слева, проходя по вершинам трех холмов, глубоко врезаясь в навершие четвертого, нависая над темной зеленью каких-то, неразличимых с такого расстояния даже для его глаз, но явно хвойных деревьев, высилась исполинская эстакада, коловшая глаза мельчайшими, ослепительными огоньками плазменных "рондеров", и работа там не прекращалась ни днем, ни ночью.
– Старый проект. Начни они года на два позже, сварки уже не потребовалось бы. Ну, да хуже не будет…
– А для чего это?
– Гадай три раза. Но учти, - вне зависимости от того, попадешь ты или нет, я не буду ни подтверждать, ни отрицать…
– Хорошее условие, - одобрил Дубтах, - жизнеутверждающее, вызывающее оптимизм и веру в прекрасное будущее.
Он замолк, решив про себя на досуге обдумать и, при случае, - выяснить. Меж тем они свернули на узкое, с обеих сторон окаймленное тонкими, длинными стволами тополя сорта "Колосс" шоссе между холмами, тоже совершенно прямое и гладкое, но с пятнистым покрытием. И когда глаза его привыкли к совершенно изменившемуся за окошками миру, тогда-то он и заметил нечто неафишируемое: склоны холмов в иных местах были срезаны, образуя своего рода ниши, в которых виднелись гигантские ворота и ржавые, массивные крепления, подпиравшие громадные массы земли. Упрятанные в глубоких колеях заподлицо с гладким камнем, кое- где виднелись тускло отблескивающие рельсы из плавленого базальта. И неизменно, - холм с начинкой - напротив холма. Даже теперь, даже с теми самыми бомбами мудрено было бы попасть в эти ворота: он, во всяком случае, на пари не взялся бы… А по сторонам, словно в увлекательном сне, исподволь, как гнилая водица в ямине на болоте, проступала истинная суть вещей, притворявшихся тем, чем на самом деле они вовсе не являлись: то в зеленый цвет крашеная труба среди деревьев, то под кустики замаскированные, хитроумные букеты "имперской колючки", то некая слабая дымка между деревьями, то бетонная тумба в разводах… Потом они свернули и еще раз, упершись в очередные, дымчато- желтого титана ворота, ведущие внутрь холма. Человек за рулем сосредоточенно, шевеля губами набрал на панели рации код и решительно нажал кнопку. На панели вспыхнула- замигала белая лампочка, погасла через минуту, рядом зажегся рубиновый знак, и ворота медленно раздвинулись в стороны. В громадном помещении, задвинутая в задний уголок поближе к стеночке, освещенная скудным светом, находилась только одна машина. Эта. При всем своем совершенстве давешняя голограмма, сделанная вовсе в других цветах и при ином освещении, далеко не производила такого впечатления. Непроглядно черная, не дающая ни малейшего блика туша машины выглядела монолитным слитком тьмы, и оттого казалась более массивной, чем была на самом деле. Оттого и шасси, невероятно с виду архаичное, с радиальными спицами, как у велосипеда, только затянутыми в полупрозрачный диск, показалось Дубтаху легкомысленно хрупким, и он, совсем позабыв, что это скверная привычка, показал на него пальцем: