Фол последней надежды
Шрифт:
– Вот об этом я и хотела поговорить!
– дыхание сбивалось, и смотреть в глаза Мельникову было страшно.
Степан молчал, ожидая приговора.
Каждая секунда казалась часом.
И... в моей сумочке зазвонил телефон.
Радуясь случайному поводу отсрочить волнительный разговор, я поднесла мобильник к уху, услышав голос Лёши:
– Привет, Ниночка!
– и откуда такое странное ощущение, что я изменяю мужу?
– Я уже почти поправился. Совсем скоро возвращаюсь в Россию. Через пару недель буду как новенький, - голос футболиста был наполнен бодростью и позитивом, - Ждёшь меня?
Я
– Конечно. Буду рада видеть. Позвони, как будешь в Москве, - я старалась говорить как можно тише, отойдя в сторонку.
– Я не вовремя? Помешал?
– разволновался Алексей.
"Только отвлек от поцелуя и объяснений", - хотелось ответить ему, но вслух я сказала:
– Я сейчас в Чехии. По работе, - Моя "работа" стояла в нескольких метрах от меня и вглядывалась в даль ночной синевы.
– Понял. Тогда до встречи, - чувствовалось, что футболист улыбается.
– До встречи, - улыбнулась я в ответ, "вешая" трубку.
Мельников повернулся в мою сторону, продолжая облокачиваться на балконный парапет.
– Твой "карбюратор" звонил?
– обозвал Моторина Степан.
– Думаю, нам пора возвращаться в отель.
Спорить с ним я не стала, мечтая поскорее забыть властные губы и сильные руки, охватывающие мою талию, словно тростинку.
Мы вернулись в номер далеко за полночь и Мельников, внезапно отстраненный и холодный в своей неприступности, пожелав мне спокойной ночи, лег спать, отвернувшись от меня.
Но Степан не спал. Он чувствовал каждый шаг, каждое движение Нины: как она расчесывает свои светлые длинные волосы, как откидывает край одеяла и ложится на кровать в нескольких сантиметрах от него. Больше всего на свете он мечтал сейчас схватить девушку и, зацеловав её пушистые ресницы и курносый носик, полностью завладеть её телом и душой. Но он сдержался. Если бы ему была нужна любовница на одну ночь, он бы непременно так и сделал, но на Нину у него были далеко идущие планы, поэтому Степан закрыл глаза и стиснул зубы, думая о насущных проблемах Африканской экологии и вымирающих животных Крайнего севера.
* * *
Дверь в просторную палату медицинского центра в Мюнхенской клинике захлопнулась, оставляя Моторина посреди оранжереи цветов буйного красного цвета. И кто сказал, что красные розы - это выражение любви? Алексей скептически осмотрел огромного плюшевого медведя с бантом на шее, пристроившегося на стуле подле него.
– Друг, это тебе репетицию похорон не напоминает? Столько цветов, а я живой, - поинтересовался у медведя, проходящий реабилитацию после операции на колене, футболист.
Фанаты помнили о своей пострадавшей звезде и постоянно баловали охапками цветов и памятными подарками "мученика", положившего своё колено на алтарь победы любимой команды. Своими глазками-пуговками плюшевое создание с пониманием уставилось на Моторина, но почему то не отвечало.
– Если ты уже разговариваешь с игрушечным медведем, то, пожалуй, пора прислать к тебе специалиста другой отрасли, - своеобразно поприветствовал сына Роман Евгеньевич, входя в палату.
– Есть у меня знакомый
– И тебе привет. Не продолжай. Я тут скоро от одиночества с ума сойду в этой оранжерее.
– Ты здесь уже три недели - скоро выпишут. Но я слышал, что говорят врачи, - Роман Евгеньевич вопросительно посмотрел на сына, пытаясь углядеть на его лице выражение эмоций.
Ту новость, которую Моторин услышал от лечащего врача пару дней назад, он уже принял и морально усвоил, поэтому отец, своим вопрошающим взглядом, пытающийся выбить футболиста "из колеи", остался ни с чем.
– Да, это правда. Это была уже третья операция на колене, поэтому больших нагрузок оно больше не перенесет. Лёгкая травма - и я не то, что по полю бегать - я ходить нормально не смогу, - металлическим голосом констатировал факт Алексей.
Роман Евгеньевич восхитился выдержкой сына, но вслух лишь спросил:
– Что думаешь делать?
– После этого сезона уйду в тренерскую деятельность и займусь семейным делом, - как бы он не хотел говорить тем же равнодушным тоном, но голос Моторина дрогнул, выдавая скрытое от глаз напряжение.
Роман Евгеньевич смотрел в окно: идеально ровные дорожки, подстриженные кусты и туи: всё подчеркивало выдержку и порядок, несмотря на которые, в душе его сына бушевал ураган. Каким бы строгим не хотел казаться отец, он понимал, что для сына случившееся - это настоящая трагедия. Он полжизни отдал футболу и жил только им, но остаться инвалидом даже при его амбициях, Моторин-младший не хотел. Поэтому Роман Евгеньевич, как мог, постарался сменить неприятную тему.
– Не могу сказать, что сильно огорчен твоим решением, - Алексей посмотрел на отца, не переставая разминать ногу.
– В твоём возрасте пора создавать семью, а с компанией я тебе помогу. Кстати, о семье: где Нина?
– Не переживай, думаю, что вы больше не увидитесь, - Алексей аж вздрогнул, глядя на неожиданную реакцию отца, который в одну секунду взбеленился, подняв голос на несколько тонов выше:
– Негодяй! Мало я тебя в детстве бил. Да как ты мог бросить беременную женщину?! Ты должен отвечать за свои поступки!
– Роман Евгеньевич лютовал, и Алексей никак не мог объяснить ему, что никакой беременности и в помине нет.
Наконец, Моторин-старший отдышался, схватившись за сердце.
– Пап, ты чего? С какого лешего ты взял, что Нина ждет от меня ребенка?
– вставил свое слово Алексей, усаживая отца в кресло.
– Думаешь, я поверю, что ты просто так стал встречаться с хорошей девушкой? Да у тебя же все бабы - выдры, как на подбор: то актриса низкопробная с губами, будто их рой пчел покусал, то модель, интеллект которой равен средневековым представлениям, что земной диск стоит на трех слонах и черепахе, - Роман Евгеньевич сделал небольшую передышку, сделав глоток из стакана с минеральной водой.
– Если узнаю, что ты врёшь, и где-то готовится к появлению на свет мой внук или внучка - я тебе голову собственными руками оторву, - он поставил стакан на небольшой стол и поднялся на ноги.
– На следующей неделе возвращаешься в Россию. Мне пора, - Взволнованный отец вышел, и Алексей, наконец, оставшись один, задумался.