Фоллер
Шрифт:
Уго оставил свой подарок на десерт: изысканный изумрудный браслет. Изабелла отреагировала так, будто он подарил ей Тадж-Махал [19] . Питер не мог выбросить из головы образ Уго, выбивающего дверь своей спальни.
Питер жестом пригласил Кэтлин прогуляться. Когда открывали подарки, она заметно нервничала. Беззвучно повторяла какие-то слова, дергала бровями и указательным пальцем правой руки что-то писала в воздухе. В магистратуре ее симптомы всегда ухудшались, когда приходила пора экзаменов, но они никогда не были такими тяжелыми, как сейчас.
19
Тадж-Махал –
– Какие последние новости? – В поездке они старательно избегали разговоров о войне. Питер не был уверен, знала ли Изабелла, что в войну вступила Северная Корея, добавив пятую по величине армию в мире к вражеским войскам.
– Аспен и ее советники порядком испуганы. Мы несем слишком много потерь. Потерь, потерь… – чуть слышно прошептала она. – Они разрабатывают план. Немедленно. Сегодня.
– Боже…
– С Северной Кореей все станет еще хуже. К концу года будет уже около миллиарда жертв во всем мире.
– Трудно поверить, что кто-то этого хочет, даже сумасшедшие в Северной Корее. Похоже на то, что война живет своей жизнью и даже враждующие страны не могут ее остановить.
Под глазами Кэтлин виднелись темные круги. Питер положил ей на плечо руку.
– Как ты держишься?
– Ты ведь меня знаешь, – засмеялась Кэтлин. – Со всеми новыми возникшими проблемами мне требуется час, чтобы принять душ, но я в порядке.
Питер кивнул. Добавить к этому было нечего. Лекарства не помогали Кэтлин, обсессивно-компульсивное расстройство будто было частью ее души.
– Мы с тобой. Если тебе понадобится безопасное место, приезжай к нам с Мелиссой.
– Спасибо. Вы знаете, что я люблю вас, ребята. Не знаю, что бы я без вас делала.
Там, где они расстелили полотенца и расставили стулья, разговор был более непринужденным. Мелисса и Изабелла вспоминали о летней поездке на берег Джерси. Они смеялись над тем, как их пьяный отец нелегальными фейерверками чуть не сжег дощатую кладку.
На горизонте было видно, что собирается шторм: по небу плыла густая серая туча. Но она была еще далеко.
– Как насчет тебя, Питер? – спросила Изабелла. – У тебя есть любимая история о летних каникулах?
Питер попытался воспроизвести в голове какое-то воспоминание о лете. Он не любил думать о своем детстве. Помимо несчастного случая с отцом, его самым ярким воспоминанием было то, когда на железнодорожных путях, пересекавших Ист Миллер-стрит, его избивали трое одноклассников. Один из них – Дэвид Дэвисон, который до того, как Питера перевели в класс для одаренных богатых детей из Кларкстона, был его лучшим другом. Но, избивая, видимо, считал, что Питер таким образом предал детей своего района.
Или выпускной класс средней школы, когда он жил со своим учителем химии, мистером Карузо. Этот год стал откровением. Увидев, как живет нормальная семья, он открыл глаза на многие вещи.
– Интересно, это ли нас всех сблизило, – сказала Изабелла. – Плохое детство.
– Я отдал бы миллион долларов, чтобы поменяться детством с Питером, – проворчал Уго.
Когда
Осушив два стакана воды из кувшина, оставленного на тумбочке, он огляделся вокруг в поисках предмета, куда можно было бы справить нужду, и заметил бутылку из-под молока. Он наполнил емкость на добрую треть – видимо, спал он действительно долго.
Отдернув занавеску, за разросшимися кустарниками Фоллер увидел поле с высокой травой и деревьями с толстыми стволами. За ним возвышался стальной забор.
Ему трудно было собраться с мыслями, глядя на другой мир. Все, о чем он думал, что понимает, – все было неправильным. Он чувствовал себя таким же растерянным, как и в Первый День. Из головы не выходили слова Мунларка: «Думаю, есть большая вероятность, что где-то там существуют другие миры».
Миры, а не мир. Он был слишком измучен, чтобы осознать эту фразу, когда ее произнес Мунларк, но теперь она казалась ему самой впечатляющей из всех, что он когда-либо слышал. Если есть два мира, то может быть десять или сто? Картин, изображающих различные места, было очень много, а небо выглядело таким огромным.
Фоллер отпустил занавеску. Он хотел осмотреться, найти здесь подсказки для объяснения происходящего, подсказки, которые посторонний человек, видевший другой мир, смог бы собрать в одно целое. Фоллер потратил много времени, копаясь в шкафах пустых квартир в своем мире, пытаясь соединить осколки минувшего времени. Возможно, на этот раз все получится.
На комоде лежала совершенно новая одежда – черные штаны и обтягивающая толстовка. Одевшись и взяв бутылку с мочой, Фоллер вышел в коридор и начал искать выход на улицу, чтобы ее выбросить. Он прошел мимо наглухо закрытых дверей, повернул за угол и услышал резкие голоса, доносившиеся из большой, ярко освещенной комнаты.
Заглянув туда, он увидел около десятка людей, в основном женщин и детей, наблюдавших за двумя другими, которые разыгрывали какое-то представление. У зрителей были ясные глаза и сытый вид. Они сидели на хоть и старых, но безупречных креслах и диванах. Выступающие – мужчина и женщина – разыгрывали состязание по ходьбе. Они шагали на месте, лидировал то мужчина, то женщина. Они выступали за большим прямоугольником, обрамлением которого служили белые пластиковые трубы. То, что люди не выходили за рамки фигуры, создавало эффект, что этот прямоугольник был окном в собственный воображаемый мир актеров. Это должно было показаться странным, но Фоллер так не думал. В его мире представления могли разыгрывать где угодно, а зрители и выступающие были единым целым и делили воображаемый мир.
Прежде чем кто-то его заметил, Фоллер двинулся дальше. Место было огромным. Он прошел через открытую дверь и замер, восхитившись самым длинным обеденным столом, который когда-либо видел.
– Вот ты где.
В дверях появился Мунларк, одетый в темно-синий костюм. Из кармана пиджака выглядывал белый носовой платок. Взглянув на бутылку, которую держал Фоллер, он указал на боковую дверь и сказал:
– Просто оставь там, кто-нибудь об этом позаботится.
Когда Фоллер вернулся, Мунларк положил руку ему на плечо и повел вниз по коридору к высокой входной двери на яркий солнечный свет.