Фомка-разбойник (сборник)
Шрифт:
– Тут у меня зеркальце, я буду вас видеть. Если вам станет нехорошо…
Он спустился на свое сиденье. Механик, стоя сбоку, взялся рукой за неподвижный пропеллер.
– Внимание!
– Есть внимание! – неторопливо отозвался голос летчика.
– Контакт!
– Есть контакт!
И механик крутнул пропеллер; мотор загудел. Сердце екнуло… Вот он, торжественный момент: сейчас самолет оторвется от земного шара – и я помчусь по воздуху.
Легкая «конструкция» поскакала по полю, потряхивая нас на каждой кочке. Побежали
«Вот неудача! Еще опрокинется…» – и я глянул вдоль крыла.
Там, глубоко под нами, виднелся крошечный барак и смешно торчали голыми прутиками березы облетевшей рощицы: самолет, оказывается, давно уже снялся с земли и, разворачиваясь на левое крыло, набирал высоту.
Летчик предупреждал: «Когда самолет развертывается, не смотрите в сторону опустившегося крыла: может закружиться голова».
Но я смотрел – и не мог оторвать глаз от быстро убегавшей земли. Удаляясь, земля крутилась, крутилась, в поле зрения вместо степи подворачивался широко раскинувший свои постройки город. Сладко замирало сердце. Но голова ничуть не кружилась.
Всем телом я чувствовал наклон на левую сторону. Хотелось вытянуть правую руку, выправить крен. Но ветер ревел сбоку, между мной и его стихийной силой не было ничего, никакой перегородки, кроме непрочной стенки «конструкции». Я скорей почувствовал, чем подумал: сунешь руку за борт, – ее переломит в локте, как спичку, и умчит ветром…
Я поглядел вправо. Правое крыло уходило прямо в голубое небо. Небо было безоблачно и неподвижно.
Крыло опустилось: самолет выровнялся и стал прямо.
Гудел ветер, ровно стучал мотор.
Меня охватило чувство горделивого восторга: вот я сижу в мягком кресле высоко в воздухе, смотрю на мир и ничего не боюсь.
…Ой – из-под меня будто выдернули сиденье, сердце ухнуло; всем телом я почувствовал, что подо мной пустота. Недоуменный страх.
Но в следующий миг все прошло: упругое сиденье опять подвернулось под меня.
В зеркальце с доброй улыбкой глядело на меня внимательное лицо летчика. По движению его губ – голоса не было слышно за ревом ветра и мотора – я понял: воздушная яма.
Самолет провалился в нее, но сейчас же опять выровнялся.
Я глянул вниз и с удивлением заметил, что мы уже над городом.
Летчик простым, но, кажется, таким величественным жестом показал вниз. Я кивнул головой: дескать, вижу и понимаю.
Потом оказалось, что ничего-то я не понял: думал, он на город показывает, а он указывал нам крышу дома, где мы жили. Но все равно мне бы ее не увидеть: непривычный глаз терялся в этой массе серых квадратиков на карте незнакомого города. С трудом я разбирался в нем и только в самых общих чертах. Вот река, спичечка-мост через нее. Вот уйма деревянных домишек в середке и большие железокаменные новые постройки на окраинах: громадный тракторный завод.
Мы летели над Челябинском – городом заводов.
Я сказал
Когда мчишься на лошади, в поезде, в автомобиле, навстречу тебе летят деревья, телеграфные столбы, постройки, подворачивается под ноги земля. Быстротой передвижения окружающих предметов и измеряешь скорость своего движения.
Здесь ничего не летело навстречу. Пустая вселенная, казалось, навеки застыла в неподвижности, прикрытая голубым колпаком. Плоским блином лежит внизу земля. Громадный горизонт (потом я узнал, что мы находились на высоте полутора тысяч метров). Земля кажется дном высохшего моря. Кой-где на ней поблескивают лужицы – это озера. На западе виден берег: длинная узкая полоса – Уральский хребет. И только если внимательно присмотреться, замечаешь, что медленно движется, поворачивается под тобой эта живая карта земли.
Тоненький серебряный прутик лежит через город, – я не сразу понял, что это рельсы железной дороги. А та длинная, плюющая дымом коробочка на нем – поезд. И как странно: он медленно, медленно движется назад от города к Уралу.
Это был скорый Москва – Иркутск! Он мчится со скоростью сорока километров в час – от Урала к городу! (Я потом узнал, что наш самолет летел со скоростью ста десяти километров в час.)
Смотрю, – а мы уже висим не над городом, – над круглыми и продолговатыми лужами.
Это знакомые озера: не раз я ездил на них из Челябинска – охотиться на уток. Какими же крохотными они кажутся отсюда! И самое удивительное: блестящая вода в них как будто навеки застыла – бороздками, как грязь. Это волны. Но их движения не видно. А ведь сегодня сильный ветер, и если б я плыл по озеру в лодке, меня бы качали, толкали и гнали эти самые волны.
«Как странно, как странно! – думалось мне. – Только скорость, только страшная скорость «конструкции» держит нас в воздухе. Стань на мгновенье самолет – и мы скользнули бы вниз, нас разом притянула бы Земля. И вот я мчусь по воздуху, а быстроты этой, скорости передвижения в пространстве, совсем, совсем не чувствую…»
И я стал вслушиваться в стук мотора: ведь от него, от этой машины в сотню лошадиных сил, зависит сейчас наша жизнь. Откажет мотор, тогда…
И в тот же миг послышались перебои, стук стал реже, реже, раздались громкие выхлопы, как выстрелы. И мотор замолчал. Я почувствовал: мы падаем вниз. Конец?..
Я взглянул в зеркальце летчика. Серьезные, внимательные глаза глядели на меня оттуда. Я услышал сквозь вой ветра:
– Вам не холодно?
Ух, черт! А я-то думал…
Мотор опять застучал. Летчик выключал его, чтобы задать нам свой заботливый вопрос.