Фонарь, который всегда светил
Шрифт:
Тут прибежал тот самый мальчишка постарше, который спрашивал про “тарелки”; он что-то прятал за спиной.
– Погляди-ка в свой “умноскоп”. Может, увидишь чего? – предложил он.
Вовочка с гордым видом подставил глаз к “прибору” и начал нажимать кнопки пульта, подозрительно похожие на старый калькулятор.
– Сейчас настроим на нужную частоту-у… – объявил он хихикающей публике. – О-О-ООО!!!! Поглядите!! Глядите!!!! Глядите сюда!! Это же ИНОПЛАНЕТНЫЙ КОРАБЛЬ!!!!!! – восторженно завопил Вовочка.
Его удивлённые вскрики
– Срочно побегу за фотоаппаратом, – прокричал Вовочка, топоча по лестнице.
Вихрем, пролетая мимо бабушек, он услышал, что они говорили о том, что их телевизоры стали вдруг переключаться с канала на канал, и остановились на НТВ. Видимо, и впрямь инопланетяне прилетали”, – подумал Вовочка, как угорелый взбегая вверх по ступенькам.
Взаимопонимание
Чего ты боишься: грёз или того, что они СБУДУТСЯ? Того, что они станут явью?
Тише, не говори ничего. Я итак слышу грустный шёпот твоей души. Ты боишься, что воздушные замки, став настоящими, потеряют всю свою прелесть.
Что ж…. Я тебя понимаю. Ведь ты же – моё отражение.
Последний барс
– Когда-то давным-давно здесь были чистые и мягкие снега, – седой ирбис устало склонил огромную голову. – Но человек осмелился швырнуть перчатку в святой лик самой Природы. Печаль всегда приходит вслед за гордыней. И теперь мир почти опустошён…. С цветов срываются и летят прочь белые лепестки, а мне кажется, что это седеет моя шерсть. Не солнце затмили дымы пожарищ, а глаза мои, слезящиеся не то от его едкости, не то от обиды. Вы думаете, мы не умеем плакать?....
Седой матёрый кот печаль но поскрёб лапой обгоревшую ель, ту самую, что когда-то была необхватной и щекотала верхушкой облака. Ту, что когда-то давала приют многим и по коре которой барс, совсем котёнком, пытался забраться вверх.
– Нет. Не умеем мы плакать. Наверное, это самое тяжёлое для нас испытание, ибо сердце не выдерживает этой боли. Боли за леса, за нас, за прежний цветущий мир. Всё так изменилось…. Наверное, навсегда.
Измученное дымом солнце заглянуло в почти закрывшиеся глаза барса. Его морда покоилась на грязно-сером снегу, а кончик великолепного хвоста слегка шевельнулся, будто прощаясь…
Ирбис чувствовал, что летит к свету, к солнцу и звёздам, которые сейчас так близки и ещё более прекрасны, чем на Земле. Усталость и боль от старых ран отступили. Пришло время спокойствия и гармонии. Седой житель тайги знал, что вернётся опять туда, где родился и вырос. Но только уже в образе лесного духа – вечного стража тайги. Будет беречь покой родных мест и дарить потерянный свет тем, у кого душа чиста, а помыслы велики.
Теперь он – Страж в ночи. Последний из своего великого рода Хранителей снегов.
Грустная
(легенда по мотивам стихотворения С. А. Есенина)
“…и покатились глаза собачьи золотыми звездами в снег…”
С. А. Есенин
…Пум сидел на холодном снегу. Его сердце разрывалось от боли…
Лес шумел своими почти прозрачными от холода ветвями. Полукруглая Луна отражалась в далёком озере.
– Куда ты, хозяин?! – пролаял Пум, глядя на уходящего по тропинке человека.
Но человек не обращал на него никакого внимания.
– Помнишь, как ты кидал мне палку, а я за нею бегал? – прокричал пёс, еле успевая за человеком.
– Прочь, – сказал человек.
– Хозяин, хозяин…
Пум вертелся у ног человека.
– Убирайся вон! – гаркнул мужчина, сел в автомобиль и уехал.
Пум сел на тропинку и жалобно заскулил, но потом, собравшись с силами бросился вслед за машиной.
Почему хозяин, ЕГО хозяин бросил его? Может, он пошутил?..
Скоро верный пёс выбился из сил. Его лапы жутко болели.
“Нет, нет, – думал Пум. – За ним, за хозяином.”
Он подгонял себя этой мыслью до тех пор, пока мог бежать. Вдруг лапы его подкосились, он закрутился на гладком льду и поехал неведомо куда, потеряв совсем из виду серую “Волгу” хозяина.
Пум упал и больно ударился. ”Как же так? – думал он. – Хозяин меня разлюбил? Он не хочет больше видеть меня? Я ему не нравлюсь? Я стал стар? Но когда ему меня принесли, хозяин был в восторге…”
Вы знаете, что собаки плачут? Да, да, они плачут, но тихо, так, чтоб никто не видел. Забившись в тесный уголок, когда она несчастна, собака начинает плакать.
Но она никогда не плачет перед хозяином. ”Хозяину надо быть весёлым другом. А какой я друг, если я не виляю хвостом и не лаю радостно, при появлении хозяина? – считает собака.
Пум плакал. Слёзы текли из его глаз, тёплыми каплями падая на нос.
Пум скулил; но этот скулёж походил на рыдания. Слёзы Пума смешались со снежинками, которые падали с неба из свинцовых туч.
Пуму казалось, что никого на свете он не любил так, как любил своего хозяина. Душа пса разрывалась на части.
– Постой! Не уходи! Дай мне побыть с тобой ещё немного! – лаял Пум, сам не зная кому.
Отчаянье охватило Пума. Из леса он выбежал на дорогу, но вокруг тоже лес. “Почему я не орёл и не могу разбиться о скалы?”
Нет, стоп…впереди сиял какой-то огонёк! Пум пошёл на свет…
Его лапы резал наст, который, разламываясь под собачьими лапами, впивался в подушечки, словно раскалённое железо, обжигая их холодом.
Огонёк… отблеск костра? Луч фонарика? Мираж?
Лапы Пума почувствовали что-то совершенно гладкое. Лёд! А на нём, словно на гигантском зеркале отображено небо.