Фонарик (сборник рассказов)
Шрифт:
Всё стремительней встают в памяти Сергея Алексеевича картины далёкого прошлого.
.. Вот Серёга с тётей Полей на улице. Вышли вдвоём, матери пришлось-таки остаться дома. Не понадобилось Лизе «сказаться» больной, ей и в самом деле от волнения стало плохо.
Досадно Серёге, — пока возились с Лизой, народ ушёл! Ушёл с хоругвями, с иконами!
— Скорей, тётя Поля, догнать надо!
И вдруг, откуда ни возьмись, — Витька! Бежит
— Я за вами!.. Стойте!.. Туда не ходите, застава там!
— Какая застава?
— А солдаты! Не пускают, стрелять готовятся!
Серёга видит: побледнела тётя Поля, а глаза потемнели:
— Чего ты врёшь! Не может этого быть!
— Ей-богу, тётя Поля! Я сам…
Не договорил Витька…
Тр-рах… тара-рах — отдалённый залп, крики… Прохожие на улице остановились и бросились кто куда…
— Слыхали?! — Витька хватает за руки тётю Полю и Серёгу. — Пошли со мной! Я проведу к самому дворцу! Переулками, проходными дворами… Нигде не остановят!
— Веди! Веди, Витька! — Тётю Полю не узнать, точно сразу похудела и ростом выше стала. — Злодеи окаянные! Как смеют народ к царю не пускать!.. В иконы стрелять, а?! Веди, Витька, добьёмся царя!
Как шли, плохо помнит Сергей Алексеевич. А вот дальше…
… Стоят они в толпе против дворца, прижатые к решётке сада. Витька и Серёга на решётку забрались, оттуда виднее. Огромная площадь. У самого дворца она пустая. Ближе — цепь солдат. В три ряда, с винтовками. Перед солдатами толпа народа. Между толпой и солдатами пустое пространство. Толпа неподвижная, притихшая…
— Что же это? — громко шепчет тётя Поля, прижатая толпой к ногам стоящих на решётке мальчиков. — Что же это?.. Неужто он в окошки-то не видит, что делается?.. Неужто приказать солдатам не может, чтоб пропустили?.. Ребята, у вас глаза молодые, глядите в окошки, не видать его там самого-то?
Вдруг рядом — злой смех:
— Ищи, ищи в окошках, бабушка! Его и след-то давно простыл!
И рядом другой голос:
— Сидит небось в Царском, а у самого поджилки трясутся…
— Не может быть! — громко кричит тётя Поля. — Не может быть!
— Шла бы ты домой на печку, бабушка! — Кто-то заботливо берёт тётю Полю под руку и тянет из толпы.
— Оставь! — вырвалась она. — Никуда не уйду! Дождусь! Не может…
Рожок… залп… Оглушённый Серёга ничего не понимает… Всё смешалось… люди бегут… падают… кричат… И громче всех кажется ему голос тёти Поли:
— Злодеи!.. Что делаете?!
Трудно держаться, Витька мешает…
— Витька! Ты чего…
Витька молчит. Он повис на решётке, зацепившись кушаком за острие прута.
— Да Витька же! — шепчет Серёга в
— Тётя Поля! — не своим голосом кричит Серёга.
А тётя Поля сидит на земле, прислонившись к решётке, прямо под свесившимися Витькиными ногами. Серёга соскакивает на землю:
— Тётя Поля! Ты чего?!
Глаза тёти Поли блуждают по площади. На снегу чернеют пятна — это люди лежат. Взгляд тёти Поли упал на Серёгино лицо.
— Сергунька… — шепчет она, — студенту верь, Сане… У него правда… У Сани… ему верь…
Голова её поворачивается в сторону дворца… С трудом подняла тётя Поля кулак… Ей, должно быть, кажется, что она громко кричит, но еле слышен слабеющий шёпот:
— Ты… будь ты проклят!.. проклят!..
Как попал он домой в страшный день, Сергей Алексеевич не помнит… Помнит следующее утро…
… Он открывает глаза и видит, что лежит на койке тёти Поли. Первая мысль — рассказать дяде Сане!
— Дядя Саня! — зовёт Серёга.
Смотрит, занавесочка сорвана. Дядина Санина койка разворочена стоит. На полу солома из матраца, книги, рваная бумага.
— Проспал дядю Саню, — хмуро говорит мать, — ночью его полиция увела.
Сергей Алексеевич вздрагивает, открывает глаза. За замёрзшими окнами трамвая темно.
— Где мы едем? — спрашивает он соседа.
— К мосту подъезжаем. Остановку свою проспал, дедушка?
— Нет, нет… Мне выходить. — Он с трудом поднимается с места.
Дома встречает обеспокоенная жена:
— Наконец-то! Жду, жду! Чайник всё подогреваю; замёрз небось?
— Есть малость…
— Выпей горячего чаю да в постель! А я тебя водкой разотру, чтоб не простудился.
Десять минут спустя, растирая спину Сергея Алексеевича водкой, старушка говорит ворчливо:
— Чтоб это в последний раз! Стар уже в этакую даль ездить!
— Эх мать, мать! — отзывается старый мастер. — Ты же небось каждый год в день смерти первого нашего сыночка на могилку ездишь. А тоже путь не близкий.
— Ну и что? — смущается жена.
— А я не знаю, где могилка Витьки. Где могилка тёти Поли?.. Что сталось со «студентом», с Саней?.. А чем они были для меня!.. Э, да что говорить!
И, помолчав, он добавляет:
— Стар становлюсь… Ну, да ничего! На будущий год, коли жив буду, опять поеду. На будущую зиму внуки наши, Витя с Полей, пионерами станут, а там и Саня подрастёт. Их с собой возьму. Расскажу им всё, место укажу… Меня не станет… пусть они ездят. Потому что нельзя, чтобы это забылось! Такого нельзя забывать, никак нельзя, мать!