Фонарщик
Шрифт:
— Они читали ей Писание, так?
— Писание, и еще.
Флеминг покачал головой.
— Зачем, ради всего святого?
— Они пытались приручить его. Обратить. Но его нельзя обратить.
— Нельзя обратить дьявола?
— Да, дьявола.
Флеминг устало вздохнул.
— Мы до нее не дотрагивались, — повторяла Лесселс. — Сначала нет.
— Сначала? — спросил Гроувс, но она опустила глаза.
Это непрерывный обстрел: псалмы, молитвы, послания, заклинания. Мозг маленькой
Придя в ярость от предательства, Светлячок надежно схоронился в воображении Эвелины, в глубинах быстро разрастающегося и тщательно возводимого ада. Он закидывает крючья и кошки, строит укрепления, затем крепость и готовится к Армагеддону. Если он дал заманить себя в эту ловушку, значит, стал слишком простодушным, только и всего. Но теперь он во всеоружии, им не удастся ни изгнать его, ни убить.
Осаждающие поражены его жизнеспособностью. Они орошают сознание Эвелины — самое ее душу, — читая ей Писание, а жилец не ослабевает. Они забрасывают его огнем и серой, а он не поддается. Они судят его и требуют сознаться во всех преступлениях, а он просто не слушает. Брань неизбежно переходит на Эвелину.
— Ты защищаешь его, девчонка? — кричит Смитон с пеной у рта. — Ты с ним в сговоре?
Они очень осторожны и никогда не заходят в комнату, когда она спит. Потому что в это время Светлячок иногда разгуливает по подвалу, громко выражая свое негодование и колотя по стенам с громкостью полковых барабанов. Иногда он материализуется в бывшей спальне Эвелины. На лестнице. На Драмгейтском кладбище, которое она подсмотрела в расшатавшиеся ставни. А однажды даже в дортуаре пансиона для неимущих девиц в Фаунтенбридже.
Но он уже не носитель света, ведь осада началась именно для того, чтобы преобразить его. И поскольку охотничий домик перестал быть надежным укрытием, нужно искать новую тюрьму.
— Она была хитрой, — сказала Лесселс. — Сама собой напрашивалась мысль, что она с ним заодно.
— С дьяволом?
— Она делала вид, что бодрствовала — глаза широко открыты, — потом резко падала и засыпала, и появлялся он. Несколько раз нам просто повезло, удалось убежать. Повезло, что мы смогли выскочить из комнаты.
— А вы его видели? — с любопытством спросил Гроувс. Перед ним все еще стояла та морда.
— Да. — Но было видно, что эти воспоминания для нее непереносимы.
— И это был тот же самый зверь, который гнался за вами прошлой ночью?
— О нет. — Она побледнела и подняла глаза. — Сейчас намного страшнее.
— В нем и тогда не было ничего человеческого?
— Человек… летучая мышь, с волчьими зубами — начиналось так, а потом все хуже и хуже.
— Как же вы удерживали его?
—
Они вывозят из охотничьего домика все, разбрасывают по полу подвала гвозди и битое стекло и поджигают дом вместе с пансионом для неимущих девиц в Фаунтенбридже. Они прячут Эвелину на шлюпе, набрасывают ей на голову черный войлочный мешок и ночью перевозят ее на остров Инчкейд. Когда она сопротивляется, ее бьют. Когда извивается и визжит, доктор Болан применяет хлороформ.
К маяку из желто-зеленого песчаника, выпирающему из тумана, они прибывают на рассвете. Эвелину запирают в складском помещении без окон, где хранятся запасы хлопковых фитилей, угля, касторового масла и овсяной муки. Из внешнего мира до нее доносятся только грохот волн и несмолкаемые крики бакланов и говорушек. Члены Зеркального общества регулярно приезжают сюда, чтобы продолжить атаку на дьявола, но то, что обещало быть короткой схваткой и молниеносным разгромом противника, превратилось в полномасштабную войну.
Маяк обслуживают два постоянных смотрителя, их семьи живут в Арброуте, посвящая все свое время огороду и домашней птице. Один из них, Колин Шэнкс, бессердечное животное, вступает в драку — просто чтобы развеять скуку. Другой, Билли Коннор, — бывший пьяница с пошатнувшейся психикой. Однажды, забеспокоившись, что они там сделали с маленькой девочкой, Коннор с кухни подглядывает в заблокированную дверь, туда, где спит Эвелина. Он видит грязного обескровленного ребенка, свернувшегося на руках бережно обнимающего его крылатого демона.
— Я никогда не была на маяке, до того как… — Несмотря на все свои усилия, Лесселс не могла договорить.
— До того как что, мадам?
Она отвела глаза.
— Мы были против папистов, все мы, но ребенок просто замучил. Доктору Болану пришла в голову мысль пригласить римского священника, специалиста по таким делам. Никто из нас раньше и помыслить об этом не мог, но, видя, что другого выхода нет…
— Экзорцист, — почти с удовольствием сказал Гроувс.
Лесселс посмотрела на него.
— Монсиньор Дель'Акила, из Италии, — добавил Гроувс. Имя вдруг высветилось у него в голове.
— Да, экзорцист, — подтвердила она. — Они говорили, что он провел на маяке три недели — меня там не было, я ничего не видела, — и все без толку. Он сделал только хуже.
— Что, вы сказали, он собирался там делать? — в замешательстве спросил Флеминг.
— Сокрушить дьявола своим зельем и ладаном, — сказала Лесселс и презрительно покачала головой. — Победить его красивыми латинскими словами. Но с тем, кто сидел внутри ее, так просто не разделаться. Через нее он смеялся над монсиньором. Тот сказал, что это необычный враг.