Фонтан
Шрифт:
Они в реальном времени.
Би смотрит на Нетруди. Она довольно восприимчива. Понимающе улыбается, признавая, что он посмотрел на нее и теперь она последует за ним. Би открывает таинственную дверь и оказывается перед другой дверью. В передней. Ковер бежевых оттенков затоптан (вернее, покрыт отпечатками подошв, словно ботинки держали над ковром, осторожно постукивая по ним, так чтобы пыль и грязь падали на ковер, как сахарная пудра на французский тост).
Следы разных размеров. Значит, Кувалда не единственная, кто побывал за этой таинственной дверью. Любопытно.
Рядом
Нетруди подходит к ней и достает комплект белых пластиковых чехлов для обуви. Бахил. Потом берет еще одну пару. Протягивает ее Би. Не говоря ни слова, они надевают бахилы. Би открывает вторую дверь.
Они молчаливы и благоговейны, словно находятся в церкви, мечети, синагоге или на поляне друидов. Во многих отношениях так оно и есть. Слева от них — изящное витражное окно, вероятно украденное из разрушенной церкви. Или церкви, которую скоро снесут. Или церкви, которая теперь оплакивает свои витражи. В витражах нет религиозных изображений: ни Девы Марии, ни святых, ни ангелов, ожидающих выстрела из стартового пистолета Вознесения, лишь цветы и орнаменты оттенков, расположенных в левой части спектра.
Отбрасывающие цветные блики на пространство пустой комнаты. Хотя комната не совсем пуста. В центре возвышается алтарь.
Нетруди ахает и подносит ко рту руку, как только что нанятая звезда мыльных опер. Би озирается, подергивая головой, как голубь, словно хочет сказать: «Это какая-то шутка».
Это не то произведение искусства, которое Бел-лио должен рассмотреть, постичь, воспринять, обдумать. Это родная ему вещь. Один из его первенцев.
В солнечном луче танцуют маленькие пылинки. Словно крошечные ангелочки и феи, порхающие вокруг королевы.
— Бог ты мой, — шепчет Нетруди. — Это прекрасно.
На алтаре — пропавшая скульптура Беллио. Его вторая мысль: «Она правильно выставила свет». Первая: «Э-э-э…» Би осматривается. Ему хорошо знакома сама работа, но не ее окружение, этот тайный алтарь. Он находит этикетку. Простая табличка из белого картона, на которой колючим почерком Кувалды написано:
Би (би?)
Стандарт
2001 г.
Металлолом, воображение, вдохновение,
молот, наковальня
Украдено
СТАНДАРТ.
«Я не котируюсь, — всплывает в мозгу недавнее заблуждение. — Я не котируюсь».
А вот ведь…
Стандарт.
— Это самое прекрасное, что я когда-либо видела, — произносит Нетруди.
Слезы текут по ее лицу. Она немного пошатывается. Би поддерживает ее, точно плакальщицу на похоронах. Она мягко убирает его руку, давая понять, что не нуждается в утешении. Потом опускается на колени и всхлипывает. Ее содрогающееся тело сотрясают рыдания. Не сдерживаясь, не стесняясь. Би с упоением смотрит на нее. Ее реакция — не расчетливая, не выверенная, не сдержанная, а искренняя и радостная. Каку ребенка. Нет ни прошлого, ни будущего, ни тревоги. Только восхитительное
Плотину прорывает.
И Бобби Беллио тоже опускается на колени.
Золотое поле
Три года назад.
Кувалда закряхтела, поднатужилась, и скульптура съехала с кузова огромного самосвала прямо в грязь. Чайки заметили это и осуждающе закричали, кружа над горами мусора.
Эктор к ограблению опоздал (из-за собеседования в МСИ и пробки перед матчем «Кабс») и прибыл как раз в тот момент, когда основание скульптуры погрузилось в грязь.
— Круто, — сказал он, опуская на землю задний борт маленького пикапа Кувалды.
Кувалда откашлялась, сплюнула, сунула шоферу самосвала стодолларовую купюру и обняла его — к вящему удивлению самого шофера, который, будучи человеком расово толерантным, все же несколько встревожился, обнаружив, что его левый глаз и нос, пусть и ненадолго, уткнулись в дреды. От них здорово несло какой-то кислятиной.
— Мне нравится эта штуковина, — сказал шофер. — Она удивительная. Поздравляю.
— Угу. Это стандарт.
Шофер сел в самосвал и под пронзительные крики чаек уехал.
Кувалда сняла стяжные ремни.
— Гребаное искусство, Беллио, — прошептала Кувалда. — Хлещи свое пиво.
Эктор, указав большим пальцем в сторону удаляющегося шофера, спросил:
— Это твой парень?
— Помоги мне погрузить это в мой грузовик.
— Это твой дружок?
— У меня нет друга.
— Почему?
— Потому что, — ответила она, поглаживая скульптуру Беллио, — враги куда интереснее.
Три года спустя.
Кувалда разработает для Боба Беллио специальную барбекюшницу. Чертеж которой обнаружится после смерти художницы. Его найдет в мастерской Кувалды любопытная молодая женщина после того, как они с Би впервые займутся любовью.
Дуб
Людей, пришедших на похороны, начинает поливать дождик. Ну вот, конечно. На Би костюм, который его стесняет. Слишком туго застегивается и стал чуть длиннее («Когда я успел усохнуть?»). Би не обращает внимания на струйки, стекающие по спине. Парадно-выходные носки с дыркой на пальце совсем промокли. Ступни закоченели.
Собралась небольшая, но пестрая компания, представляющая разные сферы жизни Харриет; несколько послов, инкогнито, медленно переходят от группы к группе, пожимая руки, вызывая взгляды, в которых мелькает смутное узнавание, и улыбки. Проскакивают неизбежные фамильярности и остроты. Би, который пропустил прощание, во всяком случае в церкви, видит большинство из этих людей в первый раз. Сегодня вечером в «АртБаре» состоятся еще одни поминки. Би пытается разобраться, кто есть кто. С художниками все просто. А родные? Где тут ее отец? Он никогда не встречал этого человека, но хочет угостить его пивом. Где сестры? Да и были ли они у нее? Настоящие, родные, или близкие подружки, которые ей как сестры? Где ее клиенты? Приятели по книжному клубу?