Фонтаны на горизонте
Шрифт:
Да, — кивнул Северов и рассказал о том, что видел на улице, возвращаясь из порта.
— Должно ли это вас удивлять? — пожал плечами Аиров.
Но это же русские, — Северов поднялся на ноги и заходил по гостиной: — Русские зовут интервентов на Москву!
А разве французский король не звал пруссаков на Париж, — усмехнулся Хайров. — Нет, там, на Свет ланке, не русский народ. Им нужна не Москва, им нужны деньги, нажива, власть, сладкая жизнь, а кто будет комендантом Москвы — японец или американец, — им все равно. Да что говорить...
Иван Алексеевич должен был признать, что он почти всегда соглашается с Хайровым.
— Смогли бы вы взять меня в качестве матроса? Документов у меня нет, но мне очень нужно вернуться в Россию.
Было что-то подкупающее в Хайрове. Северов ответил:
Я могу вас взять, но во Владивостоке... Там сей час очень строго. Вы рискуете...
Я знаю, — спокойно ответил Хайров.
...В день прихода во Владивосток Хайров как-то незаметно исчез с судна. Боцман пожалел:
— Хороший матрос был, а сбежал. Я же его не обижал.
А через несколько дней Северова в порту остановил
незнакомый моряк:
— Благодарим вас за помощь!
Моряк ушел быстрее, чем Северов успел что-либо спросить. Иван Алексеевич был удивлен, а вскоре и встревожен. Он всегда стоял в стороне от политики, не интересовался ею, революционеров считал фанатиками и как-то в одной из владивостокских газет прочитал заметку о том, что в город из Японии, Америки, Австралии тайком пробираются немецкие агенты, шпионы, чтобы вредить в тылу русской армии[1]
С началом первой мировой войны через Владивосток из эмиграции тайно возвращалось много большевиков, в том числе и из Австралии
«Неужели и этот матрос был немецким шпионом?» — ужаснулся Северов и надолго потерял покой, считая себя чуть ли не предателем Родины. Его душевные переживания не остались не замеченными женой, и она не раз пыталась расспросить мужа, что его мучает. Иван Алексеевич отвечал уклончиво.
Это происшествие имело неожиданные последствия. Северов стал интересоваться тем, что происходит в стране, а когда царь отрекся от престола, это почему-то его не взволновало. Иван Алексеевич тогда даже упрекнул себя: «Как же я, потомственный дворянин, могу так равнодушно смотреть на гибель империи? Дворянин? Что собственно это значит? Чем я или мой отец отличались от простых людей, тех же матросов на моем судне? Наша с братом жизнь разве зависела от нашего дворянского звания?» Такие мысли все чаще приходили к Ивану Алексеевичу, он долго и мучительно над ними размышлял, но ответа не находил. Эмигрант Хайров стал уже забываться, как вдруг неожиданно напомнил о себе.
В ноябре семнадцатого года, когда Владивосток с запозданием получил весть об Октябрьском перевороте, Иван Алексеевич как-то бродил по городу. На всех перекрестках толпился народ. Около вокзала шел митинг. Какой-то верзила, взобравшись на трамвай, кричал, яростно размахивая руками:
— Теперь свобода для всех! Нам не надо никакой власти! Пусть торжествует анархия, когда мы сорвали цепи рабства вот с этих рук!
Верзила потряс над головой руками. Ивана Алексеевича это позабавило и встревожило. В городе действительно не было порядка, консульский корпус угрожал интервенцией.
— Не слушайте этого болтуна, Иван Алексеевич, — услышал Северов веселый голос. — Он о
Северов с изумлением увидел рядом с собой Хайрова, того самого матроса из Сиднея, которого принимал за немецкого шпиона.
– Вы?— вырвалось у Северова.
– Я, Иван Алексеевич, — кивнул Хайров и приподнял кепку, Широко улыбаясь. — Я, как видите. Узнаете?
На Хайрове был бушлат с алым бантом. Капитан не знал, что и подумать, поэтому спросил:
– Вы все время во Владивостоке?
– Да, куда денешься, — развел руками Хайров. — Работы много, а еще больше предстоит, — он строго посмотрел на разорявшегося анархиста. — Власть нашу надо укреплять, а вот таких научить свободу ценить.
Иван Алексеевич был ошеломлен, узнав, что Хайров большевик, раньше находился в подполье, а теперь член Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов. Их встречи становились все чаще. Северов все больше нуждался в беседах с Хайровым, который уже давно перестал быть в его глазах матросом. Это был человек, хорошо знающий для чего он живет и что должен делать, куда идти. Иван Алексеевич не разделял многих высказываний Хайрова, но охотно согласился на его просьбу принять на судно трех матросов, так же охотно совершил рейс с боеприпасами для Красной гвардии Камчатки...
В конце июля восемнадцатого года, вернувшись из очередного рейса, Северов застал Владивосток в руках восставших чехословаков и белогвардейцев. Власть Советов была свергнута. В бухте Золотой Рог стояли американские крейсеры «Суффолк» и «Бруклин», японский «Ивами», а по улицам города расхаживали патрули интервентов. Вот тогда-то Северов и вспомнил слова Хайрова о том, что еще предстоит большая борьба. Присутствие иностранцев оскорбляло Ивана Алексеевича. Он невольно жаждал встречи с Хайровым, но тот исчез. Северов был в смятении, все вокруг казалось ему каким-то издевательством над русским народом. Администрация «Доброфлота», которому принадлежал «Кишинев», также была в растерянности. Среди моряков началась безработица.
Однажды утром Северов встретил на улице довольно франтовато одетого Хайрова. Он искренне обрадовался ему:
– Наконец-то, Александр Макарович! Где это вы пропадали?
– Зовите меня Арнольдом Михайловичем, — тихо сказал Хайров. — Фамилия моя — Шведецкий. Разрешите как-нибудь к вам домой заглянуть?
— Пожалуйста! Познакомлю с женой. Соня будет рада. — Северов несколько сытился, вспомнив, что до сих пор скрывал от жены свое знакомство с Хайровым. опасаясь, что это обеспокоит ее.
— Скажите жене вашей, что я коммерсант, думаю создать, ну, скажем, морское агентство по перевозкам, — попросил Хайров.
Северов охотно согласился: так будет лучше для Сони,для ее спокойствия.
Иван Алексеевич уже не раз выполнял поручения Хайрова, во многом разделял его взгляды, был за Советы, за изгнание интервентов и белогвардейцев из России. Но когда Хайров предложил ему вступить в члены РКП(б), Северов даже испугался, замахал рукой:
— Что вы, что вы, Арнольд Михайлович, какой из меня большевик. Увольте. Я не политик. Я моряк. — Он не замечал веселых, лукавых искорок в узких глазах Хайрова. — Если я и согласен с вами кое в чем и помогаю, как могу, то только потому, что я русский человек и люблю свое Отечество, хочу видеть его свободным.