Форель и Фемида
Шрифт:
— Налейте себе чаю сами! — попросила Китти. — Пейте на здоровье!
У нее был измученный вид, и косметика лишь подчеркивала это. Сестра Кеттл бодро осведомилась, спала ли Китти.
— Да, — кивнула Китти, — я вечером наелась снотворного. Правда, наутро это сказывается на самочувствии…
— Ну, еще бы! Со снотворными следует обращаться осторожно, дорогая!
— Вот еще! — вспыхнула Китти и прикурила новую сигарету от старой.
Рука у нее дрожала. Она обожглась и невольно чертыхнулась.
— Ну-ну, — сказала Кеттл,
Полагая, что это поможет Китти разговориться, она спросила:
— Чем же вы занимались весь день?
— Чем занималась? Честное слово, сама не знаю… Утром пришлось тащиться к Лакландерам…
С точки зрения сестры Кеттл, эта фраза была просто возмутительна в двух отношениях: во-первых, о Лакландерах Китти отозвалась с таким видом, словно это простые лавочники, а во-вторых, подразумевалось, что Лакландеры — зануды.
— Вы ездили в Нанспардон? — возвышенно произнесла сестра Кеттл. — Что за чудесный старинный дом! Настоящий музей!
И она отхлебнула чаю.
— С домом-то все в порядке, — процедила Китти.
От этой неприкрытой недоброжелательности по отношению к Лакландерам сестра Кеттл рассердилась еще больше. Уже пожалев, что приняла приглашение выпить чаю, она положила бутерброд с огурцом на тарелку и поставила чашку на стол.
— Может быть, — спросила она, — вам больше нравится «Нагорье»?
Китти повернулась к сестре Кеттл.
— «Нагорье»? — повторила она и, так и не поняв намека, равнодушно спросила: — Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, — розовея, объяснила сестра Кеттл, — что хозяин «Нагорья» вам, может быть, больше до вкусу, чем владельцы Нанспардона.
— Вы это о Джоффе Сайсе? — улыбнулась Китти. — Об этом выпивохе? Помилосердствуйте!
Лицо сестры Кеттл побагровело.
— Если капитан теперь и не тот, что был раньше, — сказала она, — еще вопрос, чья это вина.
— Разумеется, его собственная, — хладнокровно ответила Китти.
— По моим наблюдениям, — проговорила сестра Кеттл, — в таких случаях чаще виновата женщина.
— Что?
— Когда хороший человек в одиночестве прикладывается к рюмке, это, как правило, означает, что его бросили.
Китти посмотрела на свою гостью, и в ее глазах на мгновение вспыхнула, а потом угасла горечь.
— Не хотите ли вы сказать, что это я его бросила? — спросила она.
— Ничего я не хочу сказать. Но вы ведь были с ним знакомы на Востоке? — ответила сестра Кеттл, что есть сил сохраняя любезный тон.
— Да, была, — презрительно кивнула Китти. — Я была с ним отлично знакома. Он что, рассказал вам? Что же он вам наговорил? — спросила она, и в голосе ее вдруг зазвучало отчаяние.
— Ничего особенного, уверяю вас Капитан ведь настоящий джентльмен.
— Откуда в вас такая наивность? — мрачно проговорила Китти.
— Ну уж и наивность.
— Можете мне не рассказывать о настоящих джентльменах.
— Скажите, — воскликнула сестра Кеттл, — он любил вас?
— Кто, Лакландер?
— Нет, — покачала головой сестра Кеттл, ощущая комок в горле, — я говорю о капитане.
— Что за детский разговор! Какая любовь?
— Признавайтесь же!
— Послушайте, — сказала Китти, — вы ровным счетом ничего не понимаете. Слышите ничего. Ни единой мелочи.
— Как же так! Когда работаешь медсестрой и долго…
— Ну разве что с этой точки зрения. Но право, если взглянуть моими глазами, вы ни о чем понятия не имеете.
— Не понимаю, о чем мы говорим! — печально сказала сестра Кеттл.
— Что верно, то верно!
— Капитан… — Сестра Кеттл замолкла, и Китти, глазам своим не веря, уставилась на нее.
— Да не может этого быть! — ахнула Китти. — Неужели вы и Джофф Сайс. Боже, вот так номер!
Слова, фразы, целые периоды полились из уст сестры Кеттл. Беседа с Китти затронула самые потаенные уголки ее души, и откликнулась она на это неожиданным образом. Она сама не понимала, что говорит. Каждое ее слово должно было послужить защитой от чего-то, чего она сама не сумела бы определить. Может быть, сестра Кеттл, душа которой стала ранимой под действием ее чувств к капитану Сайсу, — чувств, которые сама она в спокойные минуты называла «неподобающими», — ощутила в прозрении Китти Картаретт скрытую угрозу тому, что леди Лакландер окрестила «верой в общественное положение». В накрашенной сверх меры, многоопытной и на редкость некомильфотной Китти чувствовалась скрытая критика — вызов той социальной пирамиде, которая для сестры Кеттл была воплощением совершенства.
— …так что нечего вам, — вдруг услышала сестра Кеттл самое себя, — нечего вам так себя вести. Мне нет дела до прошлого! Мне нет дела до того, как он относился к вам в этом… как его, Сингапуре. Это его дело. Меня это не касается.
Китти выслушала эту тираду и глазом не моргнув. Она даже не особенно вслушивалась, а просто терпела речи сестры Кеттл с выражением пренебрежительной скуки на лице. Когда наконец сестра Кеттл выговорилась и замолчала, Китти повернулась к ней и рассеянно на нее посмотрела.
— Не понимаю, что вы так волнуетесь, — сказала она. — Он что, хочет на вас жениться?
Сестра Кеттл страшно смутилась.
— И зачем я все это наболтала! — прошептала она. — Я пойду!
— Думаю, ему приятно будет заполучить такую няньку. Нечего вам так киснуть! Ну, были мы с ним друзьями в Сингапуре — и что с того! Полный вперед! Станете знатной дамой и, надеюсь, не разочаруетесь.
— Не смейте так говорить о знати! — прокричала сестра Кеттл. — Не смейте! Вы о них ничего не знаете. Ничего! А я считаю, что они — соль земли.