Форма жизни

В то утро мне пришло письмо, каких я еще не получала:

Сначала я решила, что меня разыгрывают. Если и существует на свете этот Мелвин Мэппл, кто бы ему позволил писать мне такое? Разве упразднена военная цензура, которая никогда бы

Я внимательно рассмотрела письмо. Если и липа, то сработанная превосходно. Американская марка, иракский штемпель – все честь по чести. Особенно правдоподобно выглядел почерк – типично американский, простой и шаблонный, который я столько раз видела, когда бывала в Соединенных Штатах. И стиль, такой лобовой, с его бесспорной обоснованностью.

Когда сомнений в подлинности письма не осталось, до меня дошла наконец вся несуразность такого послания: нет ничего удивительного, что у солдата, познавшего изнутри эту войну с самого начала, «собачья жизнь», но поистине невероятно, что он пишет об этом мне!

Где он мог обо мне услышать? Некоторые из моих романов пять лет назад были переведены на английский и имели в США довольно скромный успех. Я не удивлялась, получая письма от бельгийских и французских военных, – чаще всего они просили фотографию с подписью. Но 2-й класс американской армии, несущий службу в Ираке, – нет, это было выше моего понимания.

Известно ли ему, кто я такая? Трудно сказать, хотя на конверте стоял совершенно правильно написанный адрес моего издателя. «Мне нужен понимающий человек, а Вы, я знаю, меня поймете». Откуда он может знать, что именно я его пойму? Даже если допустить, что он читал мои книги, боюсь, они не являются самыми очевидными доказательствами понимания и сочувствия ближнему. Я ничего не имею против быть «солдатской крестной», но выбор Мелвина Мэппла меня, признаться, озадачил.

С другой стороны, а нужны ли мне его откровения? И без того уже столько людей пишут мне, не скупясь на подробности, о своих бедах. Моя способность выносить чужую боль все же имеет предел. К тому же страдания американского солдата – тема обширная. Вмещу ли я такой объем? Вряд ли.

Мелвину Мэпплу, надо полагать, нужен психоаналитик. Стать жилеткой для его излияний значит оказать ему медвежью услугу, ведь тогда он, пожалуй, решит, что не нуждается в лечении, которое после шести лет войны ему наверняка необходимо.

Не отвечать вовсе? Это будет как-то некрасиво. Я нашла компромиссное решение: надписала американскому солдатику свои книги, вышедшие на английском, упаковала их и отправила по адресу. Вполне великодушный жест; служивый мог быть доволен, а моя совесть чиста.

Позже мне подумалось, что отсутствие военной цензуры скорее всего объясняется недавним избранием в президенты Барака Обамы; правда, до его вступления в должность оставался еще месяц, но это потрясение основ, видимо, уже принесло свои плоды. Обама ведь всегда выступал против этой войны и заявлял, что в случае победы демократов отзовет войска. Я представила себе скорое возвращение Мелвина Мэппла в родные американские пенаты: моя фантазия рисовала уютную ферму среди кукурузных полей, стариков родителей, раскрывающих ему объятия. Эта картина меня окончательно успокоила. Он, конечно, не забудет захватить с собой мои надписанные книги, и я тем самым поспособствую приобщению масс к культуре в Corn Belt [3] .

И двух недель не прошло, как я получила ответ от 2-го класса:

Это был, на мой взгляд, перебор. В некотором раздражении я, недолго думая, нацарапала следующую записку:

Я послала по адресу эти несколько строк, досадуя на собственную глупость. Чего еще можно было ожидать от солдафона?

Ответ пришел с обратной почтой:

У меня глаза полезли на лоб. Этот парень читал все мои книги, более того, между этим фактом и своим письмом ко мне он видел прямую причинно-следственную связь. Я ломала голову, что же в моих романах побудило этого солдата обратиться именно ко мне.

В то же время меня посетило хрестоматийное и смешное чувство: восторг автора, узнавшего, что кто-то прочел все написанное им. А уж то, что этот кто-то был солдатом 2-го класса американской армии, меня просто окрылило. Выходило, что я – универсальный писатель. Это наполнило меня глупой гордостью. В самом радужном настроении я настрочила ответное письмецо: