Формула Бельмондо
Шрифт:
Мой приятель успокоил меня.
– Ты Максимыча знаешь?
Кто ж его не знает, Максимыча. Он наша местная достопримечательность. Хирург высочайшей квалификации. К нему оперироваться из Москвы приезжают.
– Ну, так вот, – уверенно заявил мой дружок. – Я у него дома как раз был, когда к нему сосед свою Шельму с оторванной лапой привел. На одном лоскутке кожи лапа болталась… Можешь себе представить, Максимыч у себя на кухонном столе, обычной иголкой с ниткой лапу ей пришил, и теперь сосед снова с Шельмой на охоту ходит. Я ему в тот день ассистировал, – гордо заявил мой приятель. – За задние ноги Шельму держал.
Данила увидел, что я с осуждением на него смотрю и постарался хоть как-то меня задобрить.
– Ты не волнуйся, я сам все сделаю. Ты только за ноги его подержи.
Попробовал все же я его отговорить от этой безумной затеи. Да куда там. Шлея под хвост попала, несло с горы моего дружка. Ничего он и слышать не хотел.
У Данилы был свой ключ от соседской калитки и поэтому мы совершенно спокойно зашли во двор к Капель. Мой приятель чувствовал себя здесь как дома. Да, практически во время отсутствия хозяйки он и был здесь полноправным хозяином. Капель наняла Данилину бабку и его самого приглядывать за домом, в то время когда сама уезжала в Москву или на гастроли. Бабка наводила лоск в трехэтажных хоромах, стирая пыль, а Данила, во дворе присматривал за страусом Васькой и поросенком Борькой. Во внутренние покои моего дружка не допускали.
– У этих нуворишей-совков свои причуды. Они готовы друг перед другом выпендриться, – как говаривал мой дружок, – показать свою элитарность.
Элитарность Капель заключалась в том, что она предлагала своим московским гостям покататься на страусе. Своя конюшня – это вчерашний день. Сегодня Майбахом, рысаком или Мазаратти никого не удивишь. Никто и не вспомнит, на чем ты приехал. А вот в Москве гости обязательно расскажут, что у Капель катались на живом, прирученном страусе. И экзотика, и немного экстрима – Васька стервец клюнуть мог, лягнуть.
В обязанности Данилы входило кормить и поить этого урода с длинными ногами. Еще с первого дня между ними возникла взаимная неприязнь. Гостей Васька с удовольствием катал, а вот Данилу ни в какую не хотел. Меня он тоже через раз признавал. Так что удовольствие от прогулки на страусе было ниже среднего. Не знаешь, то ли клюнет, то ли сбросит, а то может еще и поддеть ногой. А это удар, пожалуй, сравнимый с ударом конским копытом. Понять Данилу можно. В отсутствие хозяйки он решил проучить наглеца, поставившего ему фингал под глазом.
Хотя, если честно сознаться, сам он виноват. Гости Капель обычно фотографировались на страусе, а не катались на нем, а вот мой дружок готов был заездить птицу до упаду. Кому такое понравиться? Вряд ли страус природой был предназначен для верховой езды. Не конь он четвероногий.
У страуса была своя выгороженная территория, в той стороне, где стоял небольшой домик на отшибе, по первоначальному плану предназначавшийся для обслуги-охраны. Но поскольку рядом с особняком Капель жили Данила с бабкой, вопрос об охране и обслуге отпал сам собой. Соседские услуги оказались и дешевле и сердитей.
Данилу его недруги дразнили лакеем. В спину можно было услышать, «о. о, вот Кащей-лакей пошел». И сколько Данила ни утверждал, что он мажордом, это непонятное
Васька видно забыл вчерашнее недоразумение и доверчиво подошел к нам. А мой дружок кипел злостью и косил заплывшим глазом на ничего не подозревающую птицу. Из веревки Данила сделал петлю и расстелил ее на земле. Как только страус ступил в этот круг, мой дружок дернув за веревку и крепко затянул узел.
Пол дела сделано! – удовлетворенно заявил он и грозно спросил птицу: – Ну, что заморская скотина, будешь препятствия брать? Кого спрашиваю балбес?
Данила стал подтаскивать страуса к деревянным ступеням крыльца. Ваське это совершенно не понравилось, и он постарался клюнуть обидчика. Однако сопротивление птицы было бесполезным. Через пару минут она была привязана к резному столбу в двух местах, у ног и у шеи. Птица совсем не трепыхалась, и лишь удивленно косила на моего дружка зеленым глазом.
Данила взял в руки топор.
Я так до конца и не верил, что он всерьез собирается отмахнуть двуногому скакуну голову. Не совсем же мой приятель чокнутый, обратно ведь ее не пришьешь. Голова – не лапа, а он, не виртуоз хирург. Да и лапа у Шельмы наверно висела на лоскутке кожи. Привирает мой дружок.
Пока меня одолевали сомнения насчет вменяемости доморощенного эскулапа, он взмахнул топором и…
– Что ты делаешь?
Поздно! Топор сверкнул на солнце отточенным лезвием и опустился на голову страусу Ваське. Птица, почуяв смертельную опасность, в последний момент резко дернула головой, стараясь спрятать ее за столб. Успела. Лезвие лишь вскользь коснулось шеи и впилось в дерево. Хлынула кровь. К моей радости, голова осталась на месте. Страус со страху задергал ногами, будто ему на самом деле отрубили голову. Кое-как, с трудом я выдернул окровавленный топор из столба и отшвырнул его в сторону.
– Ты что совсем обалдел, башку Ваське рубить?
– Ничего, будет знать, как хвост на меня поднимать.
– Я думал ты шутишь.
– Делать мне больше нечего. – согласился Данила.
– Живой?
– Живой!
Мы нагнулись, чтобы лучше рассмотреть рану. С шеи страуса, шкуркой банана свисала стесанная топором кожа. Васька косил на нас испуганным взглядом. Мне показалось, что ничего страшного не случилось, просто надо приложить ее на старое место и перебинтовать шею птице. Заживет как на собаке. Я так и заявил моему дружку. А он хотел мне продемонстрировать свою ассистентскую ученость.
– Держи голову крепче, я ее сейчас иголкой пришью.
– Перевязать просто надо.
– Да держи ты ее, тут делов на две минуты. С кем споришь!
Данила цыганской иглой проткнул сначала висевшую кожу, а потом и шею страусу. Когда иголка вошла в живое мясо, страус дернулся изо всех сил.
– Держи крепче, я уже почти дошил! – заорал на меня Данила. Что он дошил, что он дошил, еще не сделал ни одного стежка. Он всего лишь подтянул кожицу на прежнее место и наживил ее.
– Заканчивай! – крикнул я на доморощенного эскулапа, считая, что иголке тут не место. – Бинтовать пора. Главное голова на месте.