Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино)
Шрифт:
— Но ведь в этом, так сказать, весь смысл изваяния, — попробовал возразить бургомистр. — В этом вся соль! Это смешно…
— Кто же с этим спорит? Но именно поэтому не хотелось бы рассматривать заднюю часть барона отдельно от передней, — сказал герцог и сделал жест, характерный для человека ищущего и глубоко творческого. — Что если… а?
— Соединить их воедино! — предложил самый молодой советник.
— Кто такой? — тихо спросил герцог, бросив быстрый взгляд на советников.
— Прикажете отметить?
— Нет,
Секретарь сделал пометку в блокноте, в то время как задняя часть скульптуры была благополучно сомкнута с передней. Среди советников возникло тревожное ожидание.
— А?! — сказал герцог. — Так даже смешнее. Бургомистр, потрясенный случившимся, приблизился к скульптуре и почувствовал себя неуверенно:
— Откуда же тогда будем лить воду? — тихо спросил он. — Из какого места?
Среди присутствующих воцарилось молчание. Многие искренне озадачились.
Герцог внимательно оглядел скульптуру и пришел к заключению:
— Из Мюнхгаузена воду лить не будем. Незачем. Он нам дорог просто как Мюнхгаузен, как Карл Фридрих Иероним, а пьет его лошадь или не пьет — это нас не волнует!
Герцога поддержал гул одобрительных голосов и аплодисменты.
— Но в одном я решительно не согласен с проектом, — резко произнес герцог, приблизившись к бургомистру. — Почему у барона зауженный рукав и плечо реглан? Нет, нет, двойная петля на кушаке. — Он показал, какая именно и где. — Здесь тройная оборка, и все! Никаких возражений! Все!
Присутствующие дружно устремились к дверям.
Грянули дружные аплодисменты посетителей трактира. На маленькой эстраде, где выступали музыканты, скрипач сделал шаг вперед:
— А сейчас, по просьбе уважаемой публики… Гвоздь сезона! Песня «С вишневой косточкой во лбу»!
Трактир содрогнулся от восторженного рева. Перед оркестром появилась певица — любимица Ганновера. И зажигательная песня полетела по улицам города.
Заплаканная физиономия Феофила не вынесла летящего над городом припева: «С вишневой косточкой во лбу я брожу, по улицам Ганновера и жду, когда у меня на голове вырастет вишневое дерево».
Такие или приблизительно такие слова ворвались в раскрытое настежь окно и повергли Феофила в горечь воспоминаний. Он громко всхлипнул.
— Так нельзя, Фео! Будь мужчиной! — прикрикнула баронесса, входя в гостиную.
На ней был траурный наряд. Рядом — Рамкопф в черном сюртуке. Позади — хмурый Томас.
В центре просторной гостиной красовался пышно сервированный стол.
— Да, да, конечно, извините меня. — Феофил мужественно боролся со слезами. — Нервы! Когда я слышу о нем, то вспоминаю… Господи, Господи! Как мы были несправедливы к нему, как жестоки…
— Дорогой мой, — торжественно изрек Генрих, — кто же
Баронесса многозначительно вздохнула:
— Такова судьба всех великих людей: современники их не понимают.
— Современники — возможно! — воскликнул Феофил. — Но мы-то родственники! Страшно вспомнить: я мечтал о дуэли с отцом. Я хотел убить его! И убил…
— Прекрати, Фео! — снова прикрикнула баронесса. — Мне надоели твои истерики!
Феофил посмотрел на мать затуманенным взором и гневно процитировал:
— «Еще и башмаков не износила, в которых гроб отца сопровождала в слезах, как Ниобея!»
— Ой, ой, ой, — затыкая уши, застонала баронесса, — что за пошлость, Фео!
— Это не пошлость, мама, это монолог Гамлета! Я тоже переписываюсь с Шекспиром!
— Ну и как? — заинтересовался Генрих.
— Уже отправил ему письмо.
— А он?
— Пока не отвечает.
— Ты совершенно теряешь голову, Фео! — Баронесса с трудом сдерживала негодование. — Допустим, мы тоже виноваты, допустим! Но нельзя же теперь всю жизнь казнить себя!
— Прошу прощения, — произнес Томас, приблизившись к баронессе. — Господин барон просил предупредить его…
Феофил пришел в состояние крайнего возбуждения:
— Они летят?!
— Летят, господин барон! — подтвердил Томас. — Сейчас будут как раз над нашим домом.
— Опять? — усмехнулся Генрих. — Феофил, вам не надоело?
— Пусть попробует еще раз! — по-матерински нежно произнесла баронесса.
— Да, мама! — Феофил рванулся в сторону и снял со стены ружье. — Еще разок! Сегодня я чувствую вдохновение… Командуй, Томас!
Феофил сунул ружье в камин, на его лбу выступил пот.
Томас с подзорной трубой занял место у окна:
— Минуточку, господин барон… приготовились…
На лицах присутствующих отразилось возрастающее напряжение.
Никем не замеченный, в дверях появился пастор Франц Мусс.
— Пли! — закричал Томас.
Грянул выстрел. Наступила тишина. Феофил засунул голову в очаг и стал смотреть в дымоход.
Через секунду он с остервенением повторил выстрел и полез вверх по дымоходу.
Баронесса поморщилась.
— Томас, когда молодой барон вернется, помойте его пемзой. Боже, как я измучилась с ним, — дрожащим голосом произнесла она и вынула носовой платок. — Сегодня утром я случайно увидела, как он стоял на стуле и тянул себя за волосы… Это так глупо!
— И очень больно, — добавил Генрих, поправляя волосы.
— Вы тоже пробовали?
— Господин пастор Франц Мусс! — неожиданно объявил Томас.
Стоящий в дверях пастор поклонился:
— О, — всплеснула руками баронесса, — какой приятный сюрприз! Я уже отчаялась увидеть вас! Прошу!