Формула неверности
Шрифт:
Было одиннадцать часов дня.
— Я пришел, как только смог, чтобы реабилитироваться! — торжественно провозгласил супруг.
Он, очевидно, имел в виду тот случай, когда он вначале отдал ей, а потом забрал деньги, которые до того вроде отдал Тане с дочерью. Скорее всего он ожидал от жены упреков или хотя бы вопросов, но она отдала деньги молча и ничего не сказала, а когда посмотрела ему, уходящему, вслед, заметила, что Ленька на мгновение потерял свою уверенную походку, сгорбился и даже зашаркал ногами.
Но потом, видимо, заметил это, разозлился на себя,
И наверное, то же подумал о себе.
Но сегодня Леня опять выглядел победителем. Зачем-то держал в руке старую Шуркину шапочку, которая до того валялась у него в гараже. Он подошел к столу, который Таня как раз только что протерла, и тряхнул над ним этой самой шапкой.
На стол шлепнулась упаковка денег. На этот раз одна. Но долларов. Сотенных купюр.
— Это тебе, — торжественно сказал Леонид.
— Мои ставки растут, — сказала Таня, к деньгам, впрочем, не притрагиваясь.
— Ну что ты за человек! — вдруг заорал на нее Ленька. — Другая бы на шею кинулась, расцеловала. Отблагодарила, как могла…
— Отблагодарить, так это мы что ж, это мы с дорогой душой. — Когда Ленька повышал на нее голос, Таня защищалась на свой манер — начинала вот так юродствовать. — А то, что мы боимся деньги брать, тоже понятно. Ты только губу раскатаешь, а их у тебя — раз! И заберут!
— Не бойся, не заберут, — сказал он угрюмо. — Все же от ласкового слова язык бы у тебя не отсох.
Чего он был такой вздернутый? Будто не деньги ей давал, а заставлял яд выпить. Может, Леня прав, его жена и в самом деле особа строптивая и неблагодарная? Надо, надо, Татьяна Всеволодовна, менять тон.
— Не сердись, Леня, я чего-то брать их боюсь… В прошлый раз, когда ты мне деньги дал, я прикинула, сколько лет мне в моем магазине пришлось бы за них работать, содрогнулась даже. А в этой пачечке ежели в три раза больше, то на нее мне понадобилось бы… два пишем, три на ум пошло… шестнадцать с половиной лет!
— Теперь ты понимаешь, сколько хорошей жизни я тебе сэкономил? — Ежели Татьяна к нему с юмором, так и он мог пошутить. — Неужели это не стоит всего одного хорошего траха…
— Леня! — возмутилась она.
Но уже понимала, что просто так ей вырваться не удастся. Он уже подкрался сзади, обнял ее, по-хозяйски взял за грудь… Отчего-то она решила, что все-таки успеет домыть посуду, пока суд да дело.
— Фартук не снимай! — Он подталкивал ее к спальне. — Посудомойку я еще не трахал.
— Может, нам купить посудомоечную машину? — брякнула она скорее по ассоциации.
— Все, что хочешь, мой пончик, все, что хочешь! Почему он звал ее пончиком — Таня вовсе не толстая.
При росте сто семьдесят пять сантиметров вес шестьдесят пять килограммов. Была бы она круглолицая, так вроде нет, лицо скорее удлиненное. Но потом она уже ни о чем этаком не рассуждала. Чего Леня умел, так это заставить се забыть обо всем суетном…
На сообщение жены о том, что она ушла из магазина, Леонид прореагировал спокойно:
— Ушла
Теперь они сидели за столом и обедали.
Муж напоминал Тане большого кота, сытого и довольного жизнью. А она была при нем ручной мышью, которую он не ел, потому что вокруг в достатке имелась сметана, курятина и прочие деликатесы, а с мышью он время от времени играл. Так, чтобы навык не потерять.
Картина, ею самой нарисованная, живо встала перед глазами Тани. И мышь в этой картине была совсем уж жалкая: заморенная и почему-то мокрая. А все ее существо вдруг взбунтовалось против такого убогого видения ее жизни.
Она вспомнила отца, чей образ со временем — прошло все-таки больше двадцати лет! — несколько потускнел, но все равно оставался незаурядным. На днях в городской газете она прочла интервью представителя коллегии адвокатов, который на вопрос журналиста, может ли он назвать адвоката, чье имя достойно написания на скрижалях истории, ответил: «Мне повезло встретить такого адвоката. К сожалению, он рано умер и до настоящего времени не оценен по-настоящему в трудах исследователей, но он и в свои молодые годы был настоящим профессионалом, достойным подражания…»
Отца вспоминали спустя двадцать лет после гибели, а вспомнит кто-нибудь Татьяну Карпенко, умри она сегодня? А ведь ей сейчас немногим меньше лет, чем было отцу, когда он погиб.
Мысли ее сегодня были какие-то глобальные, наверное, потому, что в последнее время в ее голове что-то постоянно варилось. На самом деле, не для того же она родилась, чтобы в угоду Леньке торчать дома, предаваясь отупляющему безделью?!
Да и что может произойти, если Таня пойдет против его воли? Устроится на работу в мужской коллектив — что поделаешь, она по специальности инженер-механик! Тогда Леня… побьет ее? Уйдет, хлопнув дверью?
Что она заладила: уйдет да уйдет! Если и уйдет, то чего она лишится? Содержания? Но тогда Таня уже и сама будет зарабатывать. Мужа как мужчины? Но неужели это так трудно — найти себе мужчину? Хотя бы просто для постели?
Она подумала так и неожиданно для себя — да и для сидевшего напротив нее за столом Лени — засмеялась, а он даже вздрогнул:
— Что с тобой?
— На днях в газете один совет прочла, юмористический, — давилась смехом Таня.
— Расскажи.
Он ей не верил. Он ей никогда не верил, как, наверное, вообще никому. И правильно делал. Откуда вдруг в ней эта смешливость прорезалась? Он, наверное, думал, что она и не расскажет ничего.